Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Никак хмырь накрылся? - оглядевшись, ахнул Сашка.

— Да нет, небось в кустах отсиживается! После допроса ок­лематься надо, - вставил бульдозерист.

—  Чего скучковались? Хиляйте сюда! - позвал Шмель.

—  Хмыря замокрили! Елкой!

— Так что? Засыпать нечем? Иль помочь? Говно разбрызги­вается! Оно не сдыхает! - засмеялся Шмель.

—  Так человек все же! Как так? - возмутился Костя.

—  Кому он нужен?! - хмыкнул кто-то.

— Следствию хотя бы! - направился к ели Андрей Кондрать­евич и добавил: - Я за него отвечать не намерен.

Матерясь на чем свет стоит, Шмель обрезал вершину ели. Потом, поставив пилу в сторону, смотрел, как мужики припод­няли дерево, вытащили из-под него Тихомирова.

—  Живой иль накрылся, гад?

—  Нельзя же так. Непристойно о человеке говорить грязно. Все мы - Божьи создания. Грешно такое молвить и думать, - урезонивал Харитон.

—  Кончай, отец! Божьи создания не подводят ближнего до вышки. Это уже дьявольское семя! И с ним так же надо! - философствовал Генка.

—  Ну что с ним делать будем? - развел руками Илларион.

—  Да пусть лежит. Коль живой, сам очухается, встанет. А если концы откинул, в обед отнесем к палаткам, - предложил Санька.

—  Ну уж нет! А вдруг перелом? Пусть Иваныч доставит его к палаткам. Там его охрана"выходит. Нам некогда этим зани­маться, - сморщился Трофимыч.

Илларион позвал бульдозериста. Тот вскоре подъехал. До­стал из кабины брезент и, замотав в него Тихомирова, уехал с деляны.

— Везет хмырю! Совсем в сачки зашился, - заметил Шмель.

—  Может, он уже Богу душу отдал. А вы его тут ругаете. Остановитесь, люди, - уговаривал Харитон.

—  Зачем Богу его душа? Да и была ль она у этого? А насчет гою - жив ли он, ботну без лажи - живехонек,

падла! Такое мурло и на том свете самим чертям без нужды! - взялся Шмель за бензопилу и вскоре забыл о случившемся.

Люди принялись за работу. Никто не отлынивал. Берегли время. Когда вернулся бульдозерист, на деляне были заготовле­ны две полные пачки хлыстов.

Два молодых охранника, приставленные к ним, только что вернулись из таежной глухомани. Губы малиной перепачканы. Спелой ягоды - полные фуражки. Мужиков решили угостить. О случившемся не знали. Этих условников охранять не надо. Так, для формы лишь. И торопить не стоит. Сами не отлынива­ют - зачеты зарабатывают. Даже те, кому доподлинно известно о реабилитации, спины не разгибают.

А тем временем охранники у палаток приводили в сознание Тихомирова. Ванюшка смачивал ему виски, Новиков, расстег­нув рубашку, прослушал сердце:

—  Жив. Молотит двигун. Легко отделался этот чудак. Счи­тай, второй раз родился.

—   Вряд ли он сам тому обрадуется, что вернулся из мерт­вых, - обронил парень и добавил: - Неспроста к нему следо­ватель зачастил.

—  Знаешь, Вань, не верю я им ни черта! Забили зэками весь Север. Все враги народа, вредители! И это такие, как наш Мит­рич. Да он, елки зеленые, алфавит до конца не знает. Спроси его, кто такой вредитель, так он о своей старухе враз вспомнит. Но ведь годы жизни отняты. И тут не до смеху. Старуха ему за лишнюю чарку печенку грызла, это можно пережить, а следо­ватели - полжизни отняли. И не только у него. У большинства! Теперь реабилитируют! Мол, ошибочка вышла, извините! А су­дьи, следователи наказания не понесут. А почему? Этих рети­вых надо было на место репрессированных, чтоб впредь охоту отбить к беззаконию. И этот - не лучше! Его кто учил? Да те, кто особистами звался, кто Колыму наводнил невинными людь­ми, ставшими зэками! Я не верю ему и потому, что не всякая правота права. Он допрашивает условника, который претерпел все муки ада. Выдержал их, выжил лишь в слабой надежде до­жить до воли. А этот садист, иначе. не назовешь, отнимает даже тот слабый луч. Гнусно это - бить лежачего. Не по-мужски. Я бы отказался от такой паскудной роли.

—  А если он убил Лаврова?

—  Ты что, дурак иль прикидываешься? - удивился стар­ший охраны.

—  Выходит, не я, а он - дурак. Но в следователях дураков не держат...

—  Скажи, умные могут пересажать тьму народа, потом реа­билитировать с извинениями? Да для таких звание дурака похвала. Они гораздо худшего заслуживают. И следователи в той черной игре не последняя спица в колеснице. А я их вообще в глаза б не видел. Они сажают, а крайние - мы. Потому что невиновных охраняем. А настоящие преступники, виновники этой беды, пока на свободе!

—  Я тоже думаю, что Лавров сам умер. Но вокруг все со­всем другое говорят, - покраснел Ванюшка.

—  А ты свою голову имеешь? Ну, раскинь мозгами, этот хиляк мог убить твоего старшего? Физически нет! Иль силой заставить пойти в тайгу? Тоже нет! Убить внезапно из-за дере­ва, а потом перенести его на полянку с борцом? Наивно! Дурья выдумка! Бред. Он после того, как поднял бы Лаврова, часу на свете не прожил бы, позвоночник сломался б у него! Заставил Лаврова насильно нюхать борец? Такое только шизофреник при­думает. Ну, как он мог его убить? Ты знал Лаврова, видишь этого сморчка. Он сам всех боится. Шмель в палатке пернет, этот - до утра в шалаше вздрагивает, - сплюнул Новиков.

—  А сумка Лаврова куда подевалась? До сих пор ее не на­шли! - возразил Ванюшка.

—  И что? Подумаешь, письмо, фото! Да какими б ни были прежние грехи у этого мужика, он свое уже на Колыме иску­пил. Громадный срок отбарабанил! И прежнее, если и был ка­кой грех, поглотилось бы отбытым наказанием! А чтобы не ре­абилитировать всех подряд, выискивают хоть какую-то зацепу. Мол, все равно был виновен. Не за то, так за другое! Возня это все, Ванек, мышиная, нечистая. Оттого, что не хватает духу при­знать собственную подлость в прошлом. Да к тому ж не забы­вай, что патологоанатом не нашел на теле Лаврова следов наси­лия, ударов, синяков, ушибов. И прямо указал, что смерть про­изошла в результате вдыхания ядовитой пыльцы борца. И все, Ваня! Другого нет! А я Афанасия Федоровича хорошо знаю. Он не ошибается. Вскрытие проводит тщательно. Старой школы специалист!

— А сумка?

—    Да что ты заладил, найдется она.

—  Смотрите! - указал Ванюшка на Тихомирова.

По щеке мужика текли ручьями предательские слезы. Он слышал весь разговор, а может, часть его. От понимания или участия не сдержался. А может, боль допекла, стиснула сердце. Тут и зверь не выдержит, взвоет.

—   Ну, чего мокроту пустил? Дышим, значит? Радоваться надо! Ну-ка, воды попей - и полегчает совсем! - Ванюшка подал в кружке звонкую родниковую воду.

Тихомиров приподнялся на локте, потянулся к кружке и вдруг рухнул без сознания.

— Ты, елки зеленые, чего дуришь? Ну, давай помогу! Обопрись, - предлагал Новиков.      

Но Тихомиров не слышал. Только через час он снова от­крыл глаза. Увидел над собой синее небо, далекое, как мечта о воле, как дорога домой. Как призрачна она, как легко и просто может оборваться!

—  А хмырь еще канает? Ну и шкура! - услышал он голоса людей, усевшихся обедать.

—  Сачкует, гнида! - поддержал Рябой.

—  Он хоть жрал? - спросил Трофимыч Митрича.

И, услышав, что Тихомиров сегодня совсем не ел, забеспо­коился, подсел рядом:

—  Ну что? Здорово задело?

Тихомиров ответил еле слышно:

—  Наверное, прижало немного.

—    Есть будешь?

Тихомиров отрицательно мотнул головой.

—  Да выламывается, падла! Плюнь на него, Трофимыч! Он, паскуда, на жалость давит. Дурней себя ищет. Ты хиляй от него, он через пяток минут сам вскочит. За жопу от котла не выта­щишь, покуда все не схавает. Видали мы таких! - гудел Шмель.

—   Захлопнись, бугор! Не учи меня дышать! Я говорю! - разозлился бригадир.

—  Да чего с ним трехать? Пусть на своей шкуре познает, как сдыхается!

Яков позвал Митрича, вдвоем они приподняли голову Ти­хомирова повыше.

—  Покормите его, отец, негоже, чтоб живой средь живых от голода мучился. У костра мы сами справимся. Вы ему помоги­те, - попросил он старика.

Деду охотно помогала охрана.

—  Нынче и я голой жопой на шиповник сяду, может, и мне сопли вытирать будут? - сказал Гнедой, но на его голос никто не отреагировал.

Всем бросилось в глаза осунувшееся бледное лицо челове­ка, который, казалось, уже был выше презрения, унижений и обид. Из уголка рта на рубаху стекала каплями кровь.

Заметив это, фартовые прикусили языки. Ели молча. Потом заспешили в тайгу.

Новиков невольно вздрогнул, услышав звук приближающе­гося вездехода из Трудового. Позади него тащился мотоцикл с охранниками.

Дородная женщина, выйдя из кабины вездехода, крикнула зычно:

—  Где больной?

Врач осмотрела Тихомирова, нахмурилась, попросила по­мочь перенести его в кузов, оборудованный под походную больничку.

—  Тяжелый больной, - сказала врач и добавила тихо: - Его нужно срочно перевезти в село. Дайте двоих людей, чтоб помогли его довезти бережливее, придержали бы на ухабах, чтоб не вывалился из носилок.