О любви (сборник) - Наталья Нестерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чем-чем?
— Груминг — это особая форма контакта у обезьян, когда одна макака чистит шерсть другой. Пардон, опять животные.
Борис за шуткой пытался скрыть смущение. Объясняться в любви строптивой барышне — испытание, по эмоциональным затратам сравнимое со всеми жизненными экзаменами вместе взятыми.
У него горели глаза. И раньше, уже несколько месяцев, когда Борис смотрел на Инну, глаза его поблескивали тем светом, который ни с чем не спутаешь. Так смотрят только на обожаемого человека. Сейчас же он с мальчишечьим задором, с готовностью, которую не сыграть, рвался к подвигу. Ему проще с балкона сигануть, чем терпеть пытку ее отказов.
— Сядь, — попросила Инна. — Налей мне шампанского. Сколько я уже выпила? А, ладно! Где наша не пропадала.
— Инулечка, выйдешь за меня? — приблизил к ней свой фужер Борис.
— Не-мо-гу! — по слогам, с прорвавшейся тоской произнесла Инна.
Залпом выпила шампанское. Поставила фужер на столик. И стала говорить, выдавать свою горькую тайну, которой только бывший муж владел, делая из беды Инны средство управления. Иначе, как алкогольным дурманом, объяснить такие откровения нельзя. И ей отчаянно хотелось смягчить удар по самолюбию Бориса.
— Ты прав. Мы в последнее время, хотя раньше… Как инцест, только дозволенный и справедливый. Но я не могу быть женой в силу физиологических причин, — пробормотала Инна, которой показалось, что прокричала.
— Как-как? — не понял Борис. — Причин чего?
— Моей врожденной инвалидности по женской части. Ой, неужели сейчас скажу? Была не была Боря! Перед тобой сидит фригидная женщина.
— Какая?
— Терминами не владеешь? В интимном плане я холоднее айсберга. Мне нельзя выходить замуж, потому что мужчине я принесу только разочарование, неудовлетворение естественных потребностей. Без этой важной составляющей брака, — мямлила Инна, — семья неполноценна. Что вывели психологи только в начале прошлого века. А раньше как-то люди жили…
Если бы Борька посочувствовал, даже струсил, отступил, извинился за поспешное предложение руки и сердца, Инна поняла бы. Вместе поплакали бы (Инне уже хотелось пустить слезу) и разошлись с миром. Но Боря ничуть не испугался, более того — заинтересовался. Точно увидел перед собой симпатичного и прежде неведомого зверька.
— Борь? — с надеждой спросила Инна. — А ты случайно не импотент?
— Ни-ни. В полном расцвете. Но если на заводе еще два перекрытия рухнут или фундамент под новыми станками поведет, я за себя не отвечаю. Шутка. Допьем? — разлил он остатки шампанского.
Инна уже не чувствовала вкуса. Вино было не хмельней воды. Голова кружилась, мысли отсутствовали. Еще бы, после таких признаний. Хотелось плакать, а более хотелось — запретной нежности любимого человека.
Борис, естествоиспытатель доморощенный, пытал:
— Значит, фригидная? Тебя воротит от мужских прикосновений, объятий, поцелуев?
Коль тайна Инны, вытащенная на свет, не получила должного сострадания и требуются уточнения, придется их дать.
— Все элементы прелюдии: объятия, поцелуи — мне очень приятны. Тепло растекается и что-то вибрирующее! Но потом! Господи, спасибо, что избавилась! Нет у меня терпения чувствовать себя биологической дыркой, в которую ритмично бьется потный сопящий самец.
— Животных договорились оставить в покое. Они, кстати, редко вступают в половой контакт ради удовольствия. У них инстинкт продолжения рода прочно связан с бурными ощущениями сакрального момента.
— А фригидные собаки, волчицы, слонихи, жирафихи, ослицы, львицы существуют?
— Никогда не задавался вопросом. Инка, у тебя сколько мужиков было?
— Где?
— Ну… — слегка растерялся Борис, — там, сама знаешь… Инночка, кроме мужа, суслика, или… как его… луговой собачки, у тебя других не было?
— Чтобы понять, что перец горек, не обязательно съесть много штук, — произнесла Инна, как ей казалось, авторитетным тоном.
Но Борис улыбнулся и тихо пробормотал:
— Перебор шампанского. Хватило бы и стакана. Чудна жизнь: бывший супружник ей лапши навешал, но для моего же удовольствия.
— Что ты бормочешь?
— Инночка! — повысил голос Борис, навалился на стол и взял ее руки в свои ладони. — Я люблю тебя! Безумно! Навсегда! Твои тревоги, комплексы, заморочки не имеют никакого значения. Главное, чтобы мы были вместе.
Не отпуская рук Инны, Борис поднялся и, огибая столик, двигался к дивану, на котором она сидела.
— Ты изумительная, неповторимая, парадоксальная, чертовски привлекательная…
— Перебарщиваешь.
— Ничуть. Последние полчаса я с трудом заставляю себя не пялиться на твою обнаженную грудь.
Инна выдернула руки. О, ужас! В самом деле: полы халата разъехались, грудь нараспашку. И при этом Инна рассказывает о своей фригидности! Напрашивается на сочувствие.
Халат — одежда примитивная, запахивающаяся. Одна пола заходит на другую. Левая на правую или правая на левую? Инна яростно сражалась с халатом, пока Борис не пресек ее трепыхания, не обнял.
— Спокойно! Все хорошо. Тебе не противны мои руки?
— Да. Нет, — поправилась Инна. — Не противны… совершенно… даже напротив…
— Отлично.
— Я не хотела тебя соблазнять!
— О! Подобное удовольствие даже в мечтах не виделось. Тебе приятно, тепло?
— Тепло. Уф, как глупо получилось!
— Не бери в голову. Получилось замечательно.
— У тебя родинка на шее. Никогда не замечала.
— И еще одна на животе. Хочешь посмотреть?
— Не хочу. То, что мне приятно и уютно в твоих объятиях, еще ничего не значит и не меняет.
— Кто бы спорил. Инка, я поцелую твою грудь? Тихонько-тихонько. Пожалуйста! Я так давно этого хочу, а последние минуты просто умираю. Я легонько… вот так…
* * *Инна всегда любила утренние пробуждения. Впереди был день с интересными занятиями, книгами, встречами. Выйдя замуж, Инна очень скоро поняла: встанешь раньше мужа, избежишь мучительного акта близости. Теперь же, впервые в жизни, проснувшись, она остро пожалела, что ночь короткая, что наступил день с заботами и хлопотами, с обязанностями и проблемами. Послать бы к черту все обязанности и заботы. Остаток жизни провести с мужчиной, с которым переплелась руками и ногами, чьи ровные удары сердца слышишь, и они заставляют твое сердце биться в унисон. Не сходить бы с этого кожаного дивана, хотя голое тело, много раз за ночь покрывавшееся испариной, липнет к обивке, а единственным постельным бельем служит ее, Инны, банный халат.
Можно прочитать в десятках книг про сладость шоколада или красоту Венеции. Спокойно встретить последний час, не отведав шоколада и не поплавав по каналам Венеции. Можно внушить себе, что ты врожденно холодная женщина, что у тебя какой-то ген дефектный, что ты обязана наполнить свое бытие другими ценностями, найти интересы, которые доставят удовольствие иного рода — интеллектуального, эмоционального. Так и прожить дура дурой. Хочешь шоколада — разбейся в лепешку, но налакомись. Мечтаешь о Венеции — продай последнее, но поезжай…
Размышления Инны прервал голос Ксюши:
— Папа, я проснулась! Папа, иду к тебе!
— Стой! — закричала Инна, вскочив. — Подожди, Ксюшенька! Борька, просыпайся!
Она потянула за свой халат с неожиданной силой, Борис свалился на пол.
— Что? Где? Во сколько? Тарифы завышены, — спросонья бормотал он.
— Быстро одеваемся! — пнула его ногой Инна. — Ксюша идет.
— Ага, сейчас! — вскочил и засуетился Борис.
— Помоги мне, — попросила Инна, которая никак не могла попасть в рукава халата, вывернувшегося за ночь невероятным образом.
Только одели Инну, как дверь стала медленно распахиваться.
— Трусы? Где мои трусы? — вновь рухнул на четвереньки Борис.
— Штаны, брюки надень, — велела Инна и загородила его спиной, — про трусы забудь. Скорее!
Ксюша зашла в комнату, следом вбежал Шустрик. В отличие от девочки, кота ничто не удивило, он привычно принялся тереться и ластиться.
— Тетя Инна? Папа? А что вы тут делали?
Инна услышала, как вскрикнул Боря, прищемив замком молнии нежный и возбужденный участок тела.
— Мы тут… — быстро заговорила Инна, — …играли. Да, играли немного, то есть мы тут… очень интересно играли…
— А мне можно с вами? — спросила девочка.
— Нет! Что ты! — воскликнула Инна.
— Видишь ли, малышка, — выступил вперед Борис. — Мы тут с тетей Инной играли-играли… всю ночь и решили пожениться. Ты не против? — Он взял дочь на руки. — Тетя Инна будет твоей мамой.
— Я буду ее мамой называть? — уточнила Ксюша.
Она и Борис повернули к Инне вопросительные лица.
— Конечно! — выдохнула Инна, у которой навернулись слезы.
— Я согласная, — сказала Ксюша, — и Ванька теперь не будет вредничать.