Книга драконов - Джек Данн

Если только заранее не знать, что это такое.

— Улкиокет, — хором выдохнули мужчины.

Зима, подумал Кулвок. Они называют его «зима».

И сразу после этого: а что я сержусь? Ничто ведь не изменилось. Для нас это теперь и есть его имя.

Но, несмотря на то что Улкиокет удалился, сердце все продолжало гулко стучать. Когда же за пеленой снегов угасло последнее вихрящееся мерцание, он поднялся на ноги и побежал вперед. К истребленной деревне.

Ватага Ненкру — они были падальщиками.

Подобных им многие племена называли одинаково: «кимолаки». Это значило «люди-лисы». Белая лиса воровата и трусовата. Она подкрадывалась в надежде найти пропитание там, где пировали более могущественные звери.

Так поступало и их племя.

Как же они дошли до такой жизни?

Кулвок предпочитал не вспоминать. Самым обычным образом дошли, что тут еще скажешь. Довели нищета, голод и смерти. И эта зима. Бесконечная зима, древнее проклятие Севера. На зиму можно было свалить все, что угодно. Она прогоняла короткое лето, длившееся всего-то три месяца, дочерна обжигала последние плоды на кустах, превращала море в мрамор и приковывала солнце к самому горизонту, так что оно поднималось всего на одну восьмую пути до зенита огромного, морозно-синего неба.

В самом начале они просто пытались избежать смерти. Большинство людей инстинктивно поступили бы так же, не говоря уже о животных — тюленях и рыбах, волках и огромных медведях.

Но в какой-то момент, вместо того чтобы прятаться или убегать от смерти, от Улкиокета, они поняли свою выгоду.

С того вечера, когда им это открылось, кимолаки Ненкру редко голодали и еще реже скитались без убежища и огня. У них было даже оружие и одежда и — с ума сойти! — украшения. Все разломанное и небрежно разбросанное Улкиокетом становилось для них желанной добычей.

Так что теперь они молились Улкиокету и ставили ему маленькие алтари. Кулвок полагал, что другие падальщики поступали так же. Поклонялись нечистому, отвратительному, кошмарному существу…

Кулвок нимало не сомневался, что истинные боги и духи Севера давно уже прокляли их ватагу и предначертали им жуткие страдания после смерти. А самая страшная казнь, без сомнения, ожидала Кулвока, ведь он был волшебником и обязан был понимать, что к чему.

Но пока еще он не умер, не пал, убитый зимой, или Улкиокетом, чудовищем, которое называют «зима», или просто другим человеком, — Кулвок о своем наказании мог только догадываться.

Он огляделся на бегу.

И сам Кулвок, и все остальные были очень схожи между собой. Рослые, поджарые, закаленные, бронзовокожие от морозного загара, черноглазые и черноволосые, как все их племя. Никто из них ни разу не встречал мужчин или женщин, которые бы от них отличались…

Почему же привычное сходство вдруг так бросилось Кулвоку в глаза?

Умп-умп, билось сердце. Умпа-умпа-умп…

Ему было лет восемь, когда он увидел дракона. Кулвок был сыном старшей жены шамана. Поэтому его не выпустили играть с другими мальчишками под красноватой зимней луной. Вместо этого его отправили собирать плавник в ближнем океанском заливе. Прошлой ночью его отец увидел странные знаки в волшебном горшке с углями, то есть сегодня горшок необходимо было заново растеплить, чтобы узнать больше. Для этого годился только один сорт дерева, тот, который горел синим огнем.

Работа вместо игр успела уже войти у Кулвока в привычку.

Свой колдовской дар он еще не успел осознать. Ему просто нравилось постигать шаманскую премудрость. Ну и отец ему тоже более-менее нравился…

Он один стоял на мерзлом морском берегу, когда в воздухе перед его глазами в самый первый раз задрожали странные металлические искры.

Понятия не имея, что все это значило, он просто стоял и смотрел на макушки обледенелых утесов, вздымавшихся над бухтой.

Багровая луна висела на западе, и все, что ловило ее свет, приобретало медный оттенок. Это не относилось лишь к той металлической штуке, которая плыла над утесами: вместо красноватой она была скорее серебристой, словно отражала лишь звездный свет взамен лунного.

Кулвок понял: надо было что-то решать. Собирать ли ему, как было велено, плавник, столь важный для гадания, или вместо этого влезть по ледяному откосу и выяснить наконец, что же там двигалось?

Он выбрал второе.

На самом деле от его решения ничего не зависело. В итоге все кончилось бы одним и тем же.

К тому времени, когда он докарабкался до вершины, таинственное мерцающее существо оттуда уже убралось.

Восьмилетний Кулвок стоял наверху и озадаченно озирался.

Вот тут-то он и увидел отметины.

Даже тогда они показались ему очень красивыми. Правда, этого слова он к ним бы скорее всего не применил. Отметины влекли его. Он нагнулся и очертил одну из них пальцем в теплой перчатке.

Понятное дело, промороженный лед всегда был очень холодным. Кулвок знал, что почувствует холод даже сквозь тюленью кожу перчатки. Но здесь обитал холод совсем иного свойства! Кулвок вскрикнул, отдергивая руку.

И с ужасом увидел, что кончик перчаточного пальца сгорел и отвалился. А кончик его собственного пальца почернел. Как если бы Кулвок сунул его прямо в огонь.

Кулвок испугался. А ведь он давно был привычен к шаманским занятиям отца, порою очень небезопасным.

Он вскочил, прижимая пострадавшую руку здоровой.

И сразу увидел все, что находилось внизу. Там, где обрывались тени утесов и царствовал кроваво-красный свет луны. Там, где посреди снежной равнины стояла его деревня. Кулвок отлично знал, как она выглядела. Как она должна была выглядеть. Он ведь родился и вырос в этой деревне. Тесаные стены белых башенок в один или два этажа, сложенные из кирпичей плотного снега, дымки очагов, на которых готовилась пища. Внутри, дожидаясь кормежки, лежали домашние волки. Женщины склонялись над вкусно пахнувшими каменными горшками, установленными над огнем. Мужчины, занятые починкой, обычно сидели внизу и работали в желтом свете каменных ламп. По стенам развешаны шкуры, а к ним костяными и железными булавками приколоты образа благих помощников-богов, изваянные из китового зуба…

Все это Кулвок успел вообразить, пока длился тот короткий взгляд. Может быть, его постигло предчувствие.

Ничего толком не осознавая, не ведая, что должно было произойти, он непонятным образом уже знал: то, что сейчас двигалось между ним и его привычным мирком безопасности и тепла, сейчас просто прекратит этот мирок. Задует его, точно огонек лампы.

Вот тогда Кулвок закричал. Тонким, отчаянным детским голоском. Но его крик тотчас поглотил ветер.