Валентайн - С. Сомтоу

Она заметила, что у Тимми дрожат руки. Он, наверное, уже и забыл, как это бывает, когда кровь переполняется адреналином, и во рту от волнения сухо-сухо, и живот крутит нервными спазмами. И еще Хит заметила, что ему нравится это нервозное состояние. То есть действительно нравится. Что ж, его можно понять.

— Господи, я сейчас лопну от напряжения! — пробормотал Тимми себе под нос.

— Я люблю тебя, Пи-Джей, — прошептала Хит на ухо шаману, который утратил свою колдовскую силу.

— Я тебя тоже люблю, — отозвался Пи-Джей.

— Нет, я сейчас точно лопну!

— Итак, победитель...

18

Последние впечатления

• мозаика •

Сисси Робинсон, 13 лет:

Когда я его увидела на вручении «Оскара» по телевизору, он был совсем другой. По-прежнему очень красивый и все такое, но теперь в нем было что-то такое... Он не просто играл Тимми Валентайна. Он был Тимми Валентайном.

Я сразу в него влюбилась.

Вот почему я все-таки сняла постер с Фредди Крюгером и повесила огромный плакат с Тимми — в полный рост, во всю стену. Пришлось купить десять номеров «Raving Teen», потому что они печатали плакат по частям, ну, типа... «Каждый месяц — еще одна часть от Тимми»... ну, вы, наверное, знаете. Но оно того стоило.

Пи-Джей Галлахер, художник; активист движения в поддержку коренного населения Америки:

В последний раз я видел Эйнджела Тодда не здесь. Я имею в виду не в реальном мире, а в мире видений. Мы, индейцы, называем его миром духов; аборигены Австралии — миром, где живут сны.

Эйнджел не сошел с поезда. Эйнджел стал вампиром.

Я не знаю, понимает он или нет, что это значит. Когда все случилось, он был всего лишь ребенком — ребенком, который многого натерпелся в жизни. Детская травма от смерти брата-близнеца, нездоровая любовь матери, обернувшаяся сексуальными домогательствами... он много раз говорил, что ему хочется лишь одного: умереть. Я думаю, психиатры усмотрели бы в этом естественную патологию — естественную в том смысле, что с учетом всех перечисленных обстоятельств подобное желание вполне закономерно. Но лично мне кажется, что дело в другом. Он никогда не мечтал. Ему никто не давал мечтать. За него мечтали другие. Вот почему он хотел умереть. И умер. В каком-то смысле.

Я думаю и о других, кто ушел на ту сторону: Шеннон; ее мать; безумная колдунья; Арон, сценарист; Габриэла, агент; и все остальные. Они уже не вернутся.

Я думаю о своих друзьях и знакомых из Узла: Дэвид и Терри, Наоми, даже мистер Кавальджан из похоронной конторы. Мистер и миссис Гиш. И женщина — хозяйка маленького супермаркета. И мои мама с папой, Кейл и Шанна. И все ребята, которые ошивались в зале игровых автоматов, где мы играли в «Пьющего кровь». Они все ушли. Все.

И я думаю: если силы вселенной ведут бесконечную битву, и все эти люди, которых я знал, любил и ненавидел, — они просто случайные жертвы, как звери, раздавленные на шоссе; равнодушная сила просто смела их, смела, не заметив, потому что они оказались у нее на пути; им просто не повезло... но ведь во всем должен быть смысл... но какой смысл во всем этом?

Когда-то я знал ответы на эти вопросы. У меня был дар. Но теперь его нет. Зато у меня есть искусство...

Джонатан Бэр, режиссер:

Ладно, «Оскара» мне не дали. Впрочем, соперники были достойные: Полански, Спилберг и Куросава. Но зато мне предложили контракт на три фильма с бюджетом в несколько миллионов каждый. Так что я бы не стал говорить, что меня как-то обидели.

Я никогда никому не рассказываю о том, что случилось в зеркальном зале. Об этих так называемых, спецэффектах, аккуратно заснятых на все уцелевшие камеры, потому что они продолжали работать на автономном питании даже тогда, когда все участники съемки отправились в ад — и в прямом, и в переносном смысле слова. И не я один. Все, кто при этом присутствовал, все молчат. Я знаю, я видел странные вещи — поразительные, небывалые, — в старые добрые времена мы называли их психоделическими.

Ничего этого, разумеется, в сценарии не было.

По ощущениям это было похоже на то, как если ты смотришь — нет, физически переживаешь, — скажем, концовку «Космической одиссеи 2001 года». И еще одно: я был всего-навсего наблюдателем. Фильм, который я смотрел, — это был не мой фильм. Не про меня. Это был фильм про других: про Дамиана Питерса, про того индейца-шамана, про ту ведьму, которая королева голливудских медиумов, про Эйнджела, Петру, Брайена и про духа Тимми Валентайна.

Я точно уверен, что когда-то я знал разгадку тайны Тимми Валентайна — знал, но забыл. Как будто у меня стерли память. Может быть, навсегда.

И когда я увидел Эйнджела Тодда в следующий раз, это был уже не Эйнджел.

Это я знаю наверняка.

Петра Шилох, журналист:

Когда я в последний раз видела Эйнджела Тодда? Я его вижу все время. У нас начинается новая жизнь. Я это знаю.

Брайен Дзоттоли, писатель:

Она права. У нас начинается новая жизнь.

Мы — последние, кто остался в поезде, и мы уже давно проехали последнюю станцию. Я имею в виду последнюю, которую мы знали. Сейчас рельсы спускаются вниз с горы, сквозь густой-густой лес, и деревья за окнами пробегают так быстро, что мы даже не успеваем их сосчитать.

Мы сидим. Вспоминаем старые времена. Смеемся. Иногда Эйнджел рассказывает о том, что он делал, когда был живым. Хорошо, что он раскрывается, — раньше он был таким замкнутым.

Иногда я тоже рассказываю о Лайзе. О том, как я смог ее спасти. А Петра рассказывает о своем сыне. Теперь у нас — новый сын, и он никогда не умрет из-за нашего недосмотра. Потому что мы будем его беречь. На этот раз у нас все получится. Должно получиться.

Эйнджел боится крестов и солнца. Я ему говорю, что постепенно он преодолеет свой страх. Как Тимми. Хотя Тимми на это понадобилось полторы тысячи лет. Голод мучает Эйнджела постоянно, но тут нет никого, у кого можно выпить кровь, — кроме меня и Петры. Интересно, сколько еще он продержится? Но ведь когда-то мы выберемся из леса, пройдем через зеркало и снова вернемся в мир... и будем жить дальше или не жить, как получится...

Когда-нибудь.

Обязательно.

А пока что мы едем сквозь нескончаемый сон.

Тимми Валентайн:

В последний раз я видел Эйнджела Тодда...

Я так устал вчера вечером. Это было так ново. Так здорово.

Сегодня утром я ободрал палец до крови. Это было прекрасно.

Днем я увидел на улице девушку и почувствовал сильное возбуждение. Но уже не такое, как раньше.

Восхитительное ощущение.

Да, в чем-то я ему завидую.