Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов - Ирина Карацуба

1928

Соблазн большого скачка

В ночь с 11 на 12 июля 1928 г. в кремлевской квартире Николая Бухарина состоялась его тайная встреча с уже исключенным из партии Львом Каменевым. Обсуждали невиданно обострившиеся экономические и общественно-политические проблемы советского режима. В результате срыва хлебозаготовок страна была на грани введения карточек. Троцкий со своими сторонниками был выслан в Алма-Ату. Шла последняя крупная внутрипартийная баталия 1920-х годов — борьба с так называемым «правым уклоном». Сталинская программа форсированной индустриализации за счет ограбления деревни через принудительно создаваемые колхозы противостояла бухаринской идее сбалансированного развития индустриального и аграрного секторов на базе кооперации индивидуальных крестьянских хозяйств и «врастания» крестьянина в социализм.

Впоследствии Каменев записал основные моменты этого разговора. Бухарин дал свой прогноз развития событий в случае победы сталинского варианта — как для своих сторонников, так и для партии и страны в целом: «Мы считаем, что линия поведения Сталина ставит под опасность всю Революцию. Мы можем погибнуть вместе с ней. Существующие расхождения между нами и им неизмеримо серьезнее всех тех, какие мы имели в прошлом с вами… Вот уже несколько недель, как я не разговариваю со Сталиным. Это — беспринципный интриган, ни перед чем не останавливающийся, чтобы удержаться у власти. Он меняет теорию в зависимости от того, кто должен быть удален в настоящий момент… Он сейчас уступил, но чтобы лучше нас задушить. Мы это понимаем; он маневрирует с целью изобразить нас виновниками раскола…

Что касается его политической линии, то она такая: 1) капитализм рос либо за счет колоний, либо при помощи займов, либо в силу эксплуатации рабочего класса. Колоний у нас нет, займов нам не дают, стало быть, наша база: дань с крестьянства… 2) чем больше развивается социализм, тем сильнее крепнет сопротивление… 3) если надо взять дань и сопротивление будет возрастать, нужна твердая власть. Самокритика не должна касаться власти, а лишь исполнителей…

В результате получается полицейский режим. Теперь уже речь идет не о том, чтобы искать козлов отпущения, а решается, действительно, судьба революции. Все может погибнуть от таких теорий…

Ночами я думаю иногда: „Имеем ли мы право молчать? Не недостаток ли это мужества?“. Но прихожу к заключению: надо действовать осторожно. В пятницу доклад Рыкова. Мы поставим точку над „и“. Я дам серию статей в „Правде“. Нужно, чтобы партия поняла, куда он ведет ее… И в то же время колебания: следует ли выступать открыто или не следует? Если выступать, он задушит нас по вопросу о расколе. Если не выступать, он задушит нас хитрой шахматной игрой и отыграется на нас, свалив на нас ответственность, если не будет хлеба в октябре».

На вопрос Каменева, на что Сталин рассчитывает, чтобы выполнить план по хлебозаготовкам, Бухарин ответил — «на возвращение к чрезвычайным мерам перед лицом повторяющихся затруднений». И подвел такой итог беседе: «И это — военный коммунизм и задушение». В этой записи поразительны: во-первых, абсолютно адекватное понимание Бухариным сталинской партийной и экономической линии и ее последствий, во-вторых, «недостаток мужества», необходимого для противостояния «задушению», казалось бы, самого святого — революции. Священная корова партийного единства и трусливая боязнь раскола оказываются сильнее, чем перспектива собственной гибели и установления в стране «полицейского режима». Любимец партии «Бухарчик» готов (по крайней мере внутренне, что хорошо видно в каменевской записи) вернуться к «военному коммунизму», который Ленин в начале нэпа назвал «политикой, не отвечающей интересам диктатуры пролетариата». Так что же произошло с партией и страной за эти годы?

Конец Гражданской войны стал и концом закрепленных во второй программе партии (1919 год) военно-коммунистических методов строительства социализма путем тотального принудительного огосударствления всего и вся. Кровавая крестьянская война против советской власти в Сибири, Тамбовской и Воронежской губерниях, а затем и Кронштадтское восстание, в ходе которых выдвигались требования перевыборов Советов, свободы слова, печати и союзов, права крестьян свободно хозяйствовать, сигнализировали о необходимости смены курса.

Провозглашенная «новая экономическая политика», однако, новой была лишь частично. Беспощадное подавление восставших крестьян и матросов должно было наглядно показать, что отступления в политической сфере, в отличие от экономической, не будет. Спустя несколько месяцев после Кронштадта Ленин заявил по поводу церкви: «Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они и не смели думать». Практика диктатуры пролетариата показала, что судьбу церкви разделило и все общество.

Пойти на уступки большевиков заставила крайне сложная обстановка в стране. Большевикам пришлось признать, что к экономическому и политическому кризису привела не только война, но и политика «военного коммунизма». «Разорение, нужда, обнищание» — так характеризовал сложившееся после окончания Гражданской войны положение В. И. Ленин. Действительно, к 1921 г. население России по сравнению с осенью 1917 г. сократилось более чем на 10 млн человек, а промышленное производство уменьшилось в 7 раз. В полнейшем упадке был транспорт, добыча угля и нефти находилась на уровне конца XIX в., резко сократились посевные площади, валовая продукция сельского хозяйства составляла 67 % довоенного уровня. Народ был измучен. К тому же весной и летом 1921 г. в Поволжье разразился страшный голод. Он был спровоцирован не столько сильной засухой, сколько тем, что после конфискации излишков продукции осенью у крестьян не осталось ни зерна для посевов, ни желания засевать и обрабатывать землю. От голода и болезней погибло почти пять миллионов человек.

На X съезде РКП (б) (Российской коммунистической партии большевиков) провозглашается переход к нэпу, а в качестве первого шага — замена продразверстки продовольственным налогом, который представлял процентное исчисление от урожая. Первоначально торговлю образовавшимися в результате этого излишками продуктов предполагалось разрешить только на местах, через аппарат народного комиссариата продовольствия и кооперацию. Но нехватка промтоваров, слабость кооперации и свирепствовавший голод заставили большевиков уже в сентябре разрешить свободную торговлю хлебом, т. е. признать ранее начисто отрицавшуюся ими рыночную стихию. Ленин определил новый порядок как «госкапитализм в пролетарском государстве».

Современники — как русские, так и иностранные — понимали переходный характер начинавшегося периода, но по-разному определяли направление движения. Одни считали, что большевики, несмотря на утопичность своих социалистических целей, перейдя к нэпу, тем самым открыли дорогу эволюции экономики, а затем и политики к капитализму и демократии. Такого мнения придерживались как либералы-«сменовеховцы» (кадетский сборник 1921 г. «Смена вех»), так и меньшевики и эсеры. По-другому смотрели на нэп партийные теоретики в лице Ленина, Троцкого, Преображенского. Сначала они трактовали его как временное тактическое отступление, но с осени 1921 г. стали переходить к пониманию нэпа как своеобразного «окружного» пути к социализму — через сосуществование социалистического и буржуазного укладов и постепенное вытеснение первым второго, залогом чего было сохранение «командных высот» в политике, экономике и идеологии в руках большевиков. Часть большевистской партии и вовсе не приняла нэп, сочтя его «экономическим Брестом» и капитуляцией.

Ленин же настаивал на том, что разруха и общая технико-экономическая отсталость России позволяют строить социализм только постепенно, опираясь на «диктатуру пролетариата» в виде сложившегося в годы Гражданской войны государства-партии. Этот путь предлагал укрепление такого государства со всем его карательным аппаратом. Поэтому Ленин в 1921–1922 гг. требует «расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)… ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.». В соответствии с этой установкой в стране были ликвидированы последние остатки многопартийности, начались невиданные со времен римских императоров гонения на церковь, на знаменитом «философском пароходе» в 1922 г. были высланы виднейшие экономисты, социологи, философы и историки. Был существенно ужесточен и внутрипартийный режим. На том же X съезде партии вместе с решением о замене продразверстки продналогом была принята и резолюция о запрещении фракционной деятельности, фактически упразднившая внутрипартийную демократию и свободную дискуссию.

Нэповская социально-политическая модель, как она сложилась к 1922 г., предусматривала жесткий авторитарный режим в политике и смешанную административно-рыночную модель в экономике при сохранении «командных высот» (т. е. крупной и части средней промышленности и торговли, железнодорожного транспорта) в руках государства. Но в такой комбинации изначально, уже «на входе» были заложены трудноразрешимые противоречия политики и экономики, плана и рынка.