Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

А съемки ее собственного фильма «Их двое» были под угрозой срыва. Мессарош ждала приезда исполнительницы главной роли — Марину Влади, которая задерживалась в Испании. А как ждал ее Владимир!

Марта видела: «Что-то у них не ладилось… Наконец она сказала, что прилетает… Отношения между ними оставались натянутыми… А я старалась придумать что-нибудь такое, чтобы они помирились, чтобы он тоже поехал с нами на съемки в маленький город Цуонак… и предложила Володе сыграть эпизод. В конце концов, атмосфера съемок их помирила…» Марина Влади оценивала эпизод с профессиональной точки зрения: «У нас там прекрасная сцена была, где мы под снегом, флирт такой… И, в конце концов, он меня целует. Он там очаровательный просто, и сцена получилась очень красивая…»

Это была единственная совместная киноработа Марины Влади и Высоцкого. В этой «сцене» не было актерства, не нужны были рекомендации режиссера-постановщика, не нужен был текст диалога. Его и не было. Зато были глаза бесконечно влюбленных друг в друга мужчины и женщины.

Спасибо вам, милая мадам Марта.

Дома ждали давно начатые, но так и не завершенные дела.

Стрелы Робин Гуда, к сожалению, угодили в «молоко». Поначалу Тарасов вспомнил, что лучшая защита — это нападение, и налетел с обидами: «Володя, что же ты меня так подвел?! Из-за твоих песен чуть весь фильм не зарубили!» А потом выяснилось — на худсовете раздались протестующие голоса: «Да ну, это картина приключенческая, а Высоцкий написал чересчур серьезные песни, какие-то трагические, драматические… Их надо выбросить!»

А жаль. Тем более, предполагалось, что автор будет исполнять свои баллады совместно с ансамблем «Песняры». Высоцкий рассказывал: «Мы давно с ними хотим работать, они ждут уже Бог знает сколько времени, я тоже… Это будет — с народными инструментами несколько таких на меня совсем не похожих лирических баллад… О любви, о верности, о ненависти… Их надо обязательно с оркестром исполнять. Они рассчитаны на то, что есть фон. Они почти все речитативные. Мне кажется, передают ностальгию по нашему детству, когда все мы бегали и смотрели эти фильмы… взятые в качестве трофея. Всяких Эрлов Флинов и так далее…»

Напрасны были ожидания.

Так, теперь «Ленфильм» — «Вторая попытка Виктора Крохина». Сценарий Володарского хорош. Эдик молодец. У него ничего даром не пропадает. Была у него средняя пьеса «Уходя, оглянись», пошла она в театрах тоже средне. Он взял и перелицевал готовый материал в живой сценарий. Работоспособности Володарского можно позавидовать, везде успевает. Молодец.

Тема задевалась интересная — послевоенные пацаны, обворованное детство. Когда разговаривали с Володарским о тех временах, вспоминали какие-то детали, уже не вспомнить у кого первого возникла мысль сделать для «Крохина» песню. Такую балладу о детстве, а? И баллада пошла.

Ставить фильм взялся некто Игорь Шешуков, начинающий режиссер. Это не беда. Главное, чтобы атмосферу уловил. Песня ему понравилась, а еще он предложил Высоцкому сыграть Степана, колоритного типа послевоенного инвалида у пивного ларька. «Он приехал и сыграл пробу. Сыграл очень быстро, без репетиций, — рассказывал режиссер. — Но потом выяснилось, что он может дать нам на съемки только один день. Это нас не устраивало».

А позже выяснилось, что и «Баллада о детстве» слишком велика, нужно было убрать два-три куплета.

«Я поехал уговаривать Высоцкого, — рассказывал «парламентер» Володарский, — чтобы он убрал куплеты о Марусе Пересветовой, о напильниках… Володя встретил меня не очень любезно, посмотрел по-волчьи».

— Володя, понимаешь, надо, — начал мямлить Володарский.

— Нет, ни строчки.

— Володя, ну пойми, выйдет картина, песня будет звучать с экрана!

— Нет. Ни буквы. Вынимайте тогда всю песню.

— Ну всю песню не хочется вынимать, песня-то прекрасная.

— Нет. Я ее так написал.

— Ты понимаешь, в Госкино начальство возражает.

— Ну тогда вынимайте всю песню.

— Но без песни картина проигрывает очень.

— Тогда оставляйте песню.

— Ну, Володь, я тебя по дружбе прошу.

— Нет-нет-нет. Нет, старик, нет. Я этого сделать не могу.

— Ну, значит, угробимся все вместе. И Шешуков вынимать песню не хочет, но вот эти три куплета…

— Нет. Ну, вместе угробимся. Вместе — оно даже лучше…

Предстоял еще один разговор. Надо было решать, что дальше делать с их с Демидовой «Игрой на двоих». Он честно пересказал Вульфу телефонную беседу, которая у него состоялась в Штатах с Теннесси Уильямсом по поводу его пьесы.

— Это очень плохая пьеса, — сказал Уильямс, — она у меня не вышла. Это — театр абсурда… А вы хороший артист? А где вы снимались?

Он ответил, что много снимался, но мэтр вряд ли знает советские фильмы.

— Нет, я их не знаю. Я вообще ничего не знаю про Россию. Я знаю, что в этой стране жил Чехов, это — мой Бог. Простите, но ставить я ничего не буду. К вам пришла глупая идея. Это не моя профессия, я не режиссер.

Но самым страшным открытием для Высоцкого было то, что Теннесси Уильямс, оказывается, не знал, кто такая Марина Влади.

— Как вы не знаете моей жены? Это знаменитая французская актриса!

— Я не очень хорошо знаю актрис второй категории.

Тогда Высоцкий пришел в ярость:

— А я — бард!

— Я не люблю бардов, — равнодушно сказал драматург.

«Представляете?! — возмущался Владимир, придя к Виталию Вульфу. — Но ничего, я поеду в Польшу, поговорю с Анджеем Вайдой. Приглашу его…»

В конце концов, когда все идеи провалились, Высоцкий сказал Вульфу и Алле Сергеевне: «Поставлю я сам. Я знаю, как это надо поставить».

Вульф обрадовался, а вечером ему позвонила Демидова и сказала: «Напрасно. Он никакой не режиссер, и я не буду играть в его постановке». — «А вы в состоянии это сказать ему в лицо?» — «Я подумаю…»

«Служение стихиям не терпит суеты…»

Фотопортрет «старика» — учителя Далай-Ламы висел над столом в парижском кабинете Высоцкого. Точно такой же украшал мастерскую Шемякина. Когда друзья перезванивались, Владимир первым делом спрашивал:

— Ну как, действует? Не пьешь?

— Ну что ты! — отвечал Шемякин, пытаясь придать голосу деловую и бодрую нотку после вчерашней пирушки. — А ты как?

— Мишуня, наш «старик» — умница! У меня все отлично! Завязываю!

Однажды, рассказывал Шемякин, раздался звонок в дверь. Открываю: Володя, только что из Орли, в смешной французской шапочке с пуговкой, довольно-таки нетрезвый. Обнял меня, заплакал: «Птичка, забыл нас «старик»… Забыл».