Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Чего надо? — спрашивает он грубо, отчего мой боевой настрой рушится, как карточный домик.

Я открываю рот, но внезапно не могу произнести ни звука. Зато вместо этого слышу другой голос у себя в голове:

«Постарайся быть милой. Помнишь, что говорил наш физик, индюк надутый, любитель, чтобы к нему с комплиментами да всякими добрыми словами лабораторные подходили защищать? Ласковый телёнок двух маток сосёт».

Мы всегда были вместе, и одна из нас постоянно болтала без умолку. Так как так выходит, что сейчас, когда я вновь слышу голос Лии, то едва его узнаю?

— Здравствуй, — произносит Бен, выходя из-за моей спины.

— Алексей, — Бажен явно удивлён увиденному.

Я думала, что никто его не знает, но, похоже, и здесь Алексей со своим чертовски добрым сердцем оказался первее всех.

Расслабься и улыбнись.

— А я Аполлинария, — сообщаю я, взмахивая рукой в жесте приветствия.

Ты всё ещё ужасная актриса.

Бажен хмурит густые брови. Его взгляд, ощупывающий меня с ног до головы, я чувствую физически.

— Давненько тебя не было, — произносит Бажен, снова обращаясь к Бену. — Я уж подумал, что ты окончательно про меня забыл.

Косо гляжу на Бена. Почему он не сказал, что хорошо знаком с мужчиной из подвала?

— Извини, — с долькой вины в голосе отвечает Бен. — И чести мне сейчас не делает то, что я пришёл не просто так, а по делу.

— Как же иначе, — выдыхает Бажен, и я могу поклясться, что он даже ухмыляется. — Чем обязан?

Странный мужик какой-то. Мне он не нравится.

— Мне тоже, — шепчу я под нос.

— Чего бормочешь? — спрашивает Бажен резче и грубее, чем он общается с Алексеем.

Явно какое-то предвзятое отношение. Я качаю головой. Заметка для себя: нельзя разговаривать с голосами в голове в присутствии посторонних.

— Нам бы цветков эдельвейса, — произношу немного робко. — Парочку.

Стоило позволить Бену самому озвучить просьбу. Кажется, они не только знакомы, но ещё и общаются.

— Не хочу, чтобы он заграбастал себе лавры самого полезного участника нашей команды, — ворчливо замечаю я, понижая голос.

— Зачем вам эдельвейс? — спрашивает Бажен, складывая руки на груди. — Его цветки — большая редкость. А ещё ими последний раз пользовались лет пятнадцать назад. К тому же, на подобные растения необходима письменная расписка от куратора или инструктора. Ваша при себе имеется?

Бен хлопает себя по бокам, делая вид, что запамятовал, куда сунул злополучную бумажку. Я продолжаю стоять рядом, старательно не выдавая волнение и лёгкий испуг.

Ты потеешь, как лошадь. Красивая, английская, породистая, но всё-таки лошадь. Прекрати так нервничать, выдохни и получше осмотри помещение. Может, найдётся здесь что-то, чем можно отвлечь внимание Бажена.

— Расписка! Точно! — Бен хлопает себя пятернёй по лбу и издает короткий смешок. — Оставил её в лаборатории, представляешь! Очень уж торопился.

Слова Бена не производят на Бажена ровным счётом никакого впечатления.

Вы не получите цветки эдельвейса.

— А то я ещё не поняла, — шепчу я.

Но от мужчины это не утаивается.

— С кем ты всё разговариваешь?

Не отвечай. Никто не любит сумасшедших.

— Я…

— Ты ведьма?

— Нет.

— Она не ведьма, просто слегка того, — Бен стучит костяшками пальцев по своей макушке. — Но вообще хорошая и безобидная, ты не обращай на неё внимания.

Не заводись. Бен старается вам помочь. Просто соберись и скажи что-нибудь.

— Нам правда очень нужно торопиться с этими цветками, — говорю я, делая шаг вперёд. — Через пятнадцать минут мне отправляться на задание, а суспензия, потенциально способная спасти не одну жизнь, до сих пор не готова. Вы, конечно, можете ещё поиграть в хорошего служащего некоторое время, но учтите, что всех людей, чьих родственников по вашей вине сегодня убьют, я отправлю к вам. Что они захотят сделать: излить душу или совершить самосуд — меня уже волновать не будет.

Кажется, Бажена моя уверенность смутила. Он, прищурившись, глядит то на меня, то на Бена. Наверное, пытается отыскать отголоски правды в наших лицах. Не знаю, что там с Беновым, но я своё держу непроницаемым.

— Что ж, — наконец произносит Бажен. — Ладно.

Развернувшись, он бредёт куда-то вглубь кладовой. Когда исчезает из нашего поля зрения, Бен больно пихает меня локтём в бок.

— Что ты творишь? — шипит он.

— Хорошая и безобидная, но умственно отсталая, значит? — уточняю я и толкаю его в ответ. — Иди в задницу.

Бен что-то ещё хочет сказать мне, но смыкает губы и растягивает их в блаженной улыбке, потому что возвращается Бажен. В его руках стеклянная банка с крупными белыми цветками.

— По легенде этот цветок могут найти только те, чьё сердце чисто от дурных помыслов, — декларирует Бажен. Такое принято рассказывать с придыханием, но у него это получается сухо и невыразительно. — К нашему времени их численность в горах стремится к единицам. Возможно, содержимое этой банки — всё, что осталось.

Бажен останавливается, когда расстояние между нами сокращается до шага. Но протягивать банку он не спешит.

— Повтори-ка, Лёшка, зачем вам эдельвейс?

Он вам цветки не даст, теперь уж точно. Знает, что вы врёте. Ударь его.

— Что? — удивлённо переспрашиваю я.

— Для какой магии мог понадобится такой редкий компонент? — повторяет Бажен, подумав, что мой вопрос адресован ему.

Других вариантов нет.

Лия права. Такой роскоши, как лишнее время, у нас нет. Выпадаю в сторону, хватаю первый попавшийся крупный и тяжёлый на вид предмет с полки и бью Бажена по лицу. Он падает, и вместе с ним банка с цветками. Лишь чудом Бен успевает подхватить её, не давая разбиться.

— Ты чего творишь? — орёт на меня Бен.

Я гляжу на распластавшегося без сознания Бажена. У него пробит висок. Перевожу взгляд на шкатулку в своей руке, которая и стала моим оружием. Тонкая струйка крови, берущая начало в остром угле вещицы, спускается к моей руке.

Я вскрикиваю и роняю шкатулку, когда кровь начинает пениться и шипеть, словно кислота. Боль невыносимая. Вытираю руку подолом юбки, параллельно ругаясь, на чём свет стоит.

— Это что за ерунда? — Бен перехватывает мою руку, заставляя замереть.

Мы оба разглядываем кожу ладони. Там, куда на неё попала чужая кровь, осталась воспалённая дорожка волдырей. Метка кровного проклятья вздулась и отливает чёрным.

— Клеймо вампира, — констатирует Бен, отпуская моё запястье. — Насколько мне известно, лишь один род в истории был им помечен…

— Да. Мой. Спасибо деду.

— Теперь каждая кровь, пущенная твоими руками, будет оставлять ожоги, исцелить которые будет неспособно ни одно из лекарств. — Бен кусает губу. — Странно, что отголоска этой боли я не чувствую.

— Зато понятно, почему Аполлинария предпочитает огнестрельное оружие.

Рука, покрытая волдырями, идёт мелкой дрожью. Я слегка сжимаю пальцы, пытаясь успокоиться, но это лишь увеличивает боль.

— Зачем ты ему голову проломила? — спрашивает Бен. Он приседает к Бажену, проверяет его пульс. — Он бы и без этого отдал нам эти дурацкие цветки.

— Не отдал.

— Отдал бы. Знаешь, почему? Он мой старший брат. В смысле, брат Алексея.

Я не нахожу, что мне ему ответить. Бен переводит взгляд на мою дрожащую руку, его глаза округляются.

— Слав…

— Я её слышала, — перебиваю я. — Лию. Это она предложила мне его ударить.

Смотрю на Бена в надежде, что, быть может, у него есть ответы. И Бен меня не подводит:

— Их родители погибли, когда Бажену было пятнадцать, а Алексею два года. Так вышло, что их разлучили — Алексей попал под опеку штаба, а Бажен — в семью не очень хороших фейри. Встретились они только через шестнадцать лет. Алексей был стражем, и Бажен, отказавшийся от этой прерогативы в своё время, захотел присоединиться к брату. Совет оказался достаточно милостив, чтобы предоставить ему такую возможность, — Бен кусает губы. — Он, получается, был первым в истории добровольцем.