Циклоп - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ухватив старца, который оказался упрямей осла, за шею и плечо, Амброз крутанулся волчком. Все получилось лучше лучшего: сверкнув пятками, Симон взлетел в воздух — и упал боком, сильно ударившись о землю. Когда он, хрипя, встал на четвереньки, Амброз пинком в локоть вернул упрямца в лежачее положение. Присел рядом на корточки, слыша, как воздух со свистом вырывается из глотки старца.
— Хватит. Я ценю твою отвагу.
Что-то было не так. Амброз прислушался и понял: круг молчал.
— В поражении нет позора…
Третья пощечина, тыльной стороной ладони, прервала его монолог. Слабая-слабая, она не ранила бы и младенца, но сердце уязвила хуже ядовитой стрелы. Качнувшись, Амброз навалился на старца; оба завозились на влажном грунте, пытаясь оседлать друг друга, и измазались, как пьяные могильщики. Наконец Амброз подмял соперника под себя, прижав руки дряхлого болвана к земле. Спиной он чувствовал взгляды магов, вслушивался в их молчание, и не мог понять, кто сейчас лежит, побежденный, а кто уйдет победителем.
— Все. Сдавайся.
Он больше не просил: требовал. На лице багровели пятна лихорадочного румянца, в волосы набилась грязь. Яростный взгляд сверлил Симона, приказывая выжившему из ума старцу покончить с дурацкой затеей. Слишком поздно Амброз осознал свою ошибку. Пустая затея — приказывать Остихаросу Пламенному, пусть даже лишенному магии и сил телесных.
— Дрянь…
И Симон плюнул в лицо Амброзу. Липкий, вонючий плевок угодил прямиком в глаз. Королевский маг зарычал, чувствуя, как превращается в зверя; обретя собственную волю, кулак взлетел и упал молотом. Хрустнула переносица, из ноздрей Симона брызнула кровь, заливая подбородок и грудь. Мигом позже Амброз проклял себя за вспыльчивость. Он не хотел калечить Остихароса! Даже если придурочный старец мечтает, чтобы его измордовали до смерти… Лежа на спине, Симон глядел в небо, где блистал перламутр. Дышал старик с трудом; в глотке булькало, из сломанного носа выдувались и лопались красные пузыри.
Амброз встал.
— Жаль, — пробормотал он. — Клянусь корнями, я не хотел этого…
Костлявые пальцы вцепились ему в ногу. Пока есть сопротивление, нет победы — вот правило Круга Запрета. Рывком Амброз попытался освободиться, но проклятый Симон держал мертвой хваткой — не отдерешь. В остервенении Амброз топнул свободной ногой, целясь в предплечье старца, и услышал треск, будто сломалась ветка. Симон застонал сквозь зубы, его пальцы разжались.
Торопясь, Амброз шагнул прочь.
— Ну что? Хватит?
Маги безмолствовали.
Амброз кинулся к Осмунду; не говоря ни слова, Осмунд отвернулся.
— Насмотрелись?!
Газаль-руз не стал отворачиваться. Он смотрел сквозь Амброза, словно перед ним было даже не оконное стекло, а воздух между створками рамы.
— Я победил! Я наследую первым!
Голова Н’Ганги, загудела, грозя обернуться пчелиным роем.
— Говорите! Кто победил?!
Тобиас Иноходец хмуро уставился в землю. Против обыкновения, на его лице не было и намека на ухмылку.
— Говорите!
Как безумный, Амброз метался в круге — требуя, крича. Все напряжение последнего времени вырвалось на свободу, лишая королевского мага рассудка. Он готов был поверить, что кулаки Симона измолотили его в кровь, но в победу, обернувшуюся чудовищем, Амброз поверить не мог.
— Значит, так?!
Он вернулся к старцу. Тот успел перевернуться на живот, и теперь пытался встать. Левая рука Симона беспомощно висела, как у тряпичной куклы, подвешенной на гвоздь.
— Смотрите! И не смейте отворачиваться!
Хохоча, он ударил старца по ребрам.
— Сомневаетесь? Вот вам!
Удар. И еще.
— Вот вам всем!
Он бил и бил, не помня себя, и в какой-то миг ощутил, что нога угодила в костер. Пальцы и ступню обожгло дикой болью. Амброз закричал, отступая. Сквозь пергамент старческой кожи ясно просвечивал огонь, бегущий по жилам. От Симона пахнуло жаром, как от раскаленной печи, и Амброз в ужасе попятился. Этого не могло быть! В Круге Запрета нет магии! Он затравленно оглянулся. Круг больше не существовал. Осталась лишь черта, проведенная по земле, бесполезная и забытая. Маги покинули свои места, удаляясь прочь.
Жар усилился, и Амброз побежал.
Когда он вошел в шатер, его обожгла последняя на сегодня пощечина.
— Я все видела, — сказала Эльза.
Амброз кончиками пальцев тронул щеку.
— Ты дрянь, — сказала Эльза. — Теперь можешь убить меня.
— Пусть так, — кивнул Амброз. — Так даже лучше.
3.
…он был руками, месящими тесто. Тесто вздымалось и опадало, влажно хлюпая. Где-то кричали, но это лишь побуждало Амброза удвоить усилия. О, тесто! — мягкое, податливое; местами липкое. Задыхаясь, он лепил восхитительные, пышные булки. Груди, украшенные вишней соска. Бедра с темным, манящим ущельем между ними. Живот с поджаристой впадиной пупка. Все хлебопеки мира продали бы душу адским барышникам, лишь бы оказаться на его месте. Он был руками, и печью, и огнем в печи.
«Эльза, — вспомнил Амброз, задыхаясь. — Ее зовут Эльза…»
И снова забыл.
…он был ногами, топчущими виноград. Брызги сока летели во все стороны, и он жадно слизывал терпкую, душистую жидкость отовсюду, куда мог дотянуться. Голова шла кругом, когда Амброз надкусывал те ягоды, что волей случая остались целыми. Вино? — крепчайший хмель в мире не сравнился бы с этим опьянением. Сусло всхлипывало, стонало под бешеным напором мага. Схватив гроздь в кулак, он давил из последних сил, и пальцы белели, ногти впивались в скользкое, дрожащее, а красный ручеек стекал вниз, отчего волосы в паху слипались колечками.
«Дрянь, — вспомнил Амброз. — Это я дрянь. Нет, это она…»
И снова забыл.
Он был пахарем, взрывающим пашню. Он шел за плугом, он тянул плуг; он служил лемехом плуга. Хрипя, земля распахивала перед ним свое лоно. Борозда пылала, билась в агонии; слизистая, чуть солоноватая влага, сочась из земных пор, не имела власти остудить пламя зачатия. Он бросал семя в тесную, воспаленную, пульсирующую колыбель, расходовал себя без меры — и хохотал, как безумец. Он был нивой, и дождем, пролившимся с небес, и небесами, упавшими на твердь. Да, где-то кричали, но разве это важно?
«Нельзя, — подумал Амброз. — Что я делаю? Я…»
И сжег рассудок дотла.
Он был солдатом, ворвавшимся в захваченный город. За спиной остались трупы, кровь, горячка боя. Ярость кипела в тигле сердца, переплавляясь в иное. Вынырнув из омута смерти, он люто, страстно хотел доказать себе, что жив. Ноздри трепетали, человек шел по следу, как пес, и в третьем по счету переулке настиг добычу. Не глядя, молодая или старая, хороша собой или уродка, он швырнул ее на мостовую и, храпя по-конски, упал сверху. Рвал одежду, будто знамя врага;
