Тропик ночи - Майкл Грубер

Паз очутился в кухне, жаркой, ярко освещенной и полной шума. Шеф-повар Сезар скорчился в углу и проливал слезы, горько всхлипывая. Судомойка била тарелки, швыряя их одна за другой о стенку. Потом Паз оказался на дорожке позади ресторана и обнаружил, что не может идти как следует, потому что у него появились лишние ноги. Нет, все дело в том, что он удерживает Джейн Доу на своем бедре, обхватив ее одной рукой. Она стонала и налегла на него всей тяжестью. Он ненавидел Джейн Доу, ему хотелось швырнуть ее в Дампстер. На другой руке у него повисла еще какая-то тяжесть, что-то вроде маленького лохматого зверька, цепко за него ухватившегося и, кажется, сосущего из него кровь… нет, это не зверек, а ребенок, с этим ребенком он должен что-то сделать, и это имеет отношение к воде. Бросить ребенка в воду? Это неправильно. Кожаный ремешок сдавил ему шею. Джимми, спотыкаясь, поплелся в другом направлении. Давление прекратилось. Это хороший знак. Джимми увидел вдалеке машину Джейн. Ремешок хотел, чтобы он шел к машине.

Он в машине. Она движется, и он ею правит. Он не уверен, что знает, как ею управлять. Машина тяжелая, словно океанский лайнер. Джимми повернул налево, к Двенадцатой авеню. В кюветах валялись трупы, кругом горели машины. Если он не остановит машину и не выйдет из нее, то погибнет. Ему нужна только постель. Ремешок снова врезался ему в шею. Надо остановить машину и сбросить с себя этот ремень.

Джейн Доу ударила его в зубы. На секунду она откинулась к дверце, потом снова навалилась на Джимми, принялась бить его и царапать. Джимми нажал на тормоз и сбросил Джейн с себя. Тогда она ударила его головой в нос. Адская боль. И внезапно разум его прояснился. Он сосредоточился на боли. Эта боль чудесна по сравнению с тем, что творилось в его голове перед этим. Он ухватился за руль и нажал на газ. Мотор взревел, машина понеслась к северу, и Джейн Доу перестала колотить Джимми.

Они на катере. Джимми пытается отвязать причальный канат и с ужасом видит, что тот превратился в толстую змею. Джимми откинулся назад и двинул себя в челюсть. Боль была вполне реальной, и он вновь обрел возможность совершать простейшие действия. Отвязал канат, вскочил на борт катера и включил мотор. Едва только черная полоса воды отделила их от причала, Паз почувствовал себя лучше, и чем дальше уплывали они по Майами-ривер, тем легче ему становилось. Что-то непонятное творилось в ресторане, но Паз не мог вспомнить, что именно там происходило. Он обратил внимание на то, что висело у него на шее: красиво сплетенный прямоугольный кошелечек из соломки на кожаном ремешке. Откуда он взялся? И почему на нем кровь, почему в крови его рубашка? Почему у него так болят нос и челюсть? Куда он отправляется в плавание при лунном свете вместе с Джейн и ее девочкой?

К тому времени, когда они проплывали под мостом на Бриквелл-авеню, Паз уже многое вспомнил, как вспоминаешь во время рабочего дня сон, приснившийся прошедшей ночью. В воздухе пахло дымом, как пахнет от горящего мусора, слышен был далекий вой сирен.

Дверь каюты отворилась, и вышла Джейн. Она остановилась рядом с ним, легкий ветерок развевал ее красивые светлые волосы. Они вошли в Бискейн-бей и едва миновали бакен, как Паз включил мотор на полные обороты, и катер, высоко задрав нос, понесся вперед во тьму ночи.

— Как здорово, — сказала Джейн. — Давно я не была на воде. Куда мы направляемся?

— Думаю, к Медвежьему каналу. Это на противоположной стороне залива. Мы можем бросить там якорь и обдумать, что нам делать дальше.

Джейн кивнула. Катер подбросило на волне, но Джейн легко устояла на ногах, ни за что не хватаясь.

— Ты в порядке? — спросил Джимми.

— Если подумать, то вроде бы да. Я тебя ударила?

— Да, прямо в нос. Хороший удар.

— Прости.

— Ничего страшного. Если говорить честно, именно это и следовало сделать. Потом я сам себя стукнул еще разок. — Он откашлялся. — Ты могла бы рассказать мне, что там происходило?

— Видимо, он послал в ресторан одного из своих зомби с дозой какого-то дурмана, не действующего только на меня. Хотел, чтобы я пришла к нему.

— Моя мать тоже не поддалась его воздействию.

— Нет, ведь она находилась под защитой Йемайи. Тебе она дала… я не знаю, как они это называют в сантерии, у оло есть для этого слово «ч'акадоулен», то есть магический предмет. — Джейн дотронулась пальцем до плетеного кошелечка у Джимми на шее. — Защита от колдовства.

— Откуда же она узнала, что меня надо послать к воде?

— Ей не надо было узнавать. Йемайя — ориша моря. Как ориате Йемайи твоя мать должна была подумать лишь о воде.

— Значит, это просто совпадение?

После секунды удивленного молчания Джейн рассмеялась.

— Да, именно так! Честное слово, детектив!

Джимми пропустил упрек мимо ушей. Ему пока не хотелось думать о своей матери.

— Я во всем этом не вполне разобрался, — сказал он.

— Неужели? Но это же ясно как день!

— Не будь такой язвительной, Джейн. Ведь я нуждаюсь в некоторой помощи.

— Извини.

Джейн смутилась, а Паз почувствовал себя пристыженным: ему пришло в голову, что его неприятности ничто по сравнению с выпавшими на долю Джейн испытаниями.

— В твоем дневнике… он увидел тебя во время обряда, об этом ты пишешь, но не приводишь того, что он тебе сказал.

— Я не помню. Вроде бы сказал, что все еще любит меня. То, что девушке хочется услышать во время танца.

— Ты ему поверила?

— Да, поверила.

— Несмотря на все те пакости, которые он тебе сделал?

Джейн посмотрела ему в глаза.

— Ты любил когда-нибудь, детектив Паз? Я имею в виду, был по-настоящему, по уши влюблен?

— Всегда, — бросил он беспечно и тотчас пожалел о своем тоне.

— Ты никогда не любил, иначе не задал бы такой вопрос. Я думаю, в вопросе о браке я оказалась католичкой в большей степени, чем полагала. Считала, будто это союз на всю жизнь. И знаешь, что самое худшее? Во всем происшедшем я виню себя.

— Мне кажется, он того не стоит.

— Но ведь ты его не знал, — возразила она с неожиданной горячностью и вдруг рассмеялась. — Господи, я все еще защищаю его. Да, он демон, он серийный убийца, но помимо этого, если бы ты мог узнать, что у него в душе… впрочем, вряд ли там что-нибудь сохранилось. Ты знаешь, что такое настоящая любовь, детектив Паз? Это не то, что ты думаешь. Любишь человека не за его достоинства. Каждый может полюбить тебя за твои хорошие качества, тут нет ничего мудреного. Но у каждого из нас есть свое больное место, и если ты его распознаешь и поймешь, если ты его примешь, значит, любовь твоя истинна. Я думала, что распознала. Думала, будто поняла так, как понимает он сам, брошенный ребенок, сын чернокожей шлюхи-наркоманки и какого-то белого подонка. Я знаю, что он меня понимал. Я достаточно открылась ему.