Имя ветра - Патрик Ротфусс

— Рекомендую скаттен. — Вилем перешел прямо к делу. — Косорез, если вы настаиваете на этой вульгарщине. Но я, кажется, припоминаю, что ты обещал нас сплавить на косорезе до дому, если получишь дудочки. Может быть, зря, потому что я случайно надел свои свинцовые выпивальные башмаки.

За моей спиной хохотнул Станчион:

— А это, видимо, два друга-некастрата?

Симмон был так удивлен, что его назвали некастратом, что почти сразу пришел в себя и вытер нос рукавом.

— Вилем, Симмон, это Станчион.

Симмон кивнул. Вилем изобразил небольшой чопорный поклон.

— Станчион, вы можете провести нас к бару? Я обещал их попоить.

— На, — поправил Вилем. — Напоить.

— Простите, напоить. — Я подчеркнул приставку. — Меня бы здесь не было, если бы не они.

— А! — ухмыльнулся Станчион. — Покровители, я правильно понимаю?

Кружка победителя оказалась такой же, как и утешительная. Она ждала меня, когда Станчиону наконец удалось провести нас через толпу к местам у стойки. Он даже настоял на том, чтобы купить скаттен Симмону и Вилему, сказав, что покровители тоже имеют некоторое право на трофеи победителя. Я сердечно поблагодарил его от имени моего быстро пустеющего кошелька.

Пока мы ждали, когда принесут их выпивку, я попытался из любопытства заглянуть в свою кружку и обнаружил, что, пока она стоит на стойке, мне для этого потребуется встать на табурет.

— Медеглин, — проинформировал Станчион. — Попробуй, а поблагодарить меня можешь и потом. Там, откуда я родом, говорят, что человек из гроба встанет — только бы отведать его.

Я приподнял воображаемую шляпу.

— К вашим услугам.

— К вашим и вашей семьи, — вежливо ответил он.

Я сделал глоток из высокой кружки, чтобы дать себе возможность собраться с мыслями, — и нечто чудесное произошло у меня во рту. Холодный поток меда, гвоздика, кардамон, корица, давленый виноград, печеное яблоко, сладкая груша и чистая колодезная вода — это все, что я могу сказать о медеглине. Если вы его не пробовали, тогда жаль, что я не могу описать его в совершенстве. Если пробовали — я вам не нужен, вы и так не забудете, каков он.

Я с облегчением увидел, что косорез принесли в стаканчиках весьма умеренного размера — и еще один для Станчиона. Если бы мои друзья получили по целой кружке черного вина, мне бы понадобилась тачка, чтобы отвезти их на ту сторону реки.

— За Савиена! — предложил Вилем.

— Вот это правильно! — сказал Станчион, поднимая свой стакан.

— Савиен… — умудрился выговорить Симмон; его голос звучал как подавленное рыдание.

— …и Алойна, — добавил я, с трудом маневрируя здоровенной кружкой, чтобы чокнуться с ними.

Станчион выпил свой скаттен с небрежностью, заставившей мои глаза заслезиться.

— Итак, — сказал он. — Прежде чем покинуть тебя на милость и лесть поклонников, хочу спросить. Где ты этому научился? Я имею в виду, играть без струны.

Я подумал секунду.

— Вы хотите коротко или длинно?

— Пока давай коротко.

Я улыбнулся.

— Ну, в таком случае я просто этим занимался. — Я сделал небрежный жест, словно отгоняя что-то, — Следы моей непрожитой юности.

Станчион бросил на меня долгий заинтересованный взгляд.

— Хорошо, длинную версию я послушаю в следующий раз. — Он глубоко вздохнул и оглядел зал, его золотая серьга закачалась и блеснула. — Иду мешаться с толпой. Не дам им наброситься на тебя всем сразу.

Я усмехнулся с облегчением:

— Спасибо, сэр.

Он покачал головой и махнул человеку за стойкой. Тот тут же вручил ему кружку.

— Чуть раньше «сэр» был хорош и уместен. Но сейчас — «Станчион». — Он оглянулся на меня, я улыбнулся и кивнул. — А как называть тебя?

— Квоут, — сказал я. — Просто Квоут.

— За Просто Квоута! — поднял стакан Вилем позади меня.

— И Алойну, — добавил Симмон и тихонько заплакал в сгиб локтя.

Граф Трепе подошел ко мне одним из первых. Вблизи он оказался меньше ростом и старше. Но глаза его горели, он говорил о моей песне с восторженным смехом.

— А потом она порвалась! — восклицал он, буйно жестикулируя. — И все, о чем я мог думать: «Не сейчас! Только не перед финалом!» Но я увидел кровь на твоей руке, и внутри у меня все перевернулось. Ты посмотрел на нас, потом на струны, а вокруг становилось все тише и тише. Потом ты снова поставил пальцы на струны, и я подумал: «Храбрый мальчик. Слишком храбрый. Он не знает, что не сможет спасти испорченную песню на испорченной лютне». Но ты смог!

Он рассмеялся, словно я славно подшутил над всем миром, и тут же изобразил ногами чечетку.

Симмон, переставший плакать и уже плывущий к блаженному опьянению, засмеялся вместе с графом. Вилем, казалось, не зная, чего ожидать от этого человека, серьезно наблюдал за ним.

— Ты как-нибудь должен сыграть у меня дома, — сказал Трепе и быстро поднял руку. — Мы не будем говорить об этом сейчас — не стану отнимать ваш вечер. — Он улыбнулся. — Но прежде чем я уйду, я должен задать тебе один последний вопрос. Сколько лет провел Савиен у амир?

Мне не надо было раздумывать над этим.

— Шесть. Три года доказывал, что он достоин быть с ними, и три тренировался, учился.

— Шесть кажется тебе хорошим числом?

Я не понимал, к чему он ведет.

— Шесть — не совсем удачное число, — уклончиво ответил я. — Если бы я искал счастливое число, я бы увеличил до семи. — Я пожал плечами. — Или спустился до трех.

Трепе обдумал это, постукивая по подбородку.

— Ты прав. Но шесть лет с амир означают, что он вернулся к Алойне на седьмой год.

Он запустил руку в карман и вытащил оттуда пригоршню монет по меньшей мере трех разных стран. Он отобрал из кучки семь талантов и впихнул их в мою удивленную руку.

— Мой господин, — забормотал я, — я не могу взять ваши деньги.

Меня удивили не сами деньги, а количество.

Трепе смешался:

— А почему нет?

Я открыл рот и — редкий случай — на секунду лишился дара речи.

Трепе хмыкнул и закрыл мою ладонь над монетами.

— Это не плата за игру. Ну, конечно, и она, но в большей мере это для того, чтобы ты продолжал тренироваться, становиться лучше. На благо музыки. — Он пожал плечами. — Понимаешь, лаврам нужен дождь, чтобы расти. Я слишком мало могу сделать для этого. Но я могу прикрыть от дождя головы нескольких музыкантов, правда? — Робкая улыбка выползла на его лицо. — Так что о лаврах позаботится бог и намочит их.

А я позабочусь о музыкантах и буду их прятать от дождя. А уж когда свести вас вместе, решат умы лучшие, чем мой.

Я молчал целую минуту.