Пророчество Черной Исабель - Сьюзен Кинг

– У нас нет другого выхода, – хмуро произнес Линдсей. – Но зато вы все, и в первую очередь миледи, будете спасены.

– Спуск с обрыва очень опасен, а мои люди измождены, к тому же девушка серьезно ранена…

– Лучше рискнуть, чем сдаться врагу, – заметил Генри.

– Не волнуйтесь, сэр Юстас, мы все выберемся отсюда, если будем помогать друг другу, – добавил Линдсей.

– Да, но я боюсь, что леди Исабель не простит тебе, если ты разрушишь ее замок.

– Неужели она хочет, чтобы здесь хозяйничали англичане? – рассердился Линдсей.

– Нет, конечно, но она очень любит Аберлейди, ведь это ее дом.

Линдсей оглядел стены, двор, башню. Он хорошо понимал, что чувствовала леди Исабель, потому что много лет назад у него тоже был дом, похожий на этот, и его дотла сожгли англичане – ужасная, невосполнимая потеря, потому что в огне погибло не только родовое гнездо, но и та, которой Джеймс отдал свое сердце… Жаль Аберлейди, но выбора нет.

– Война требует жертв, и леди Исабель придется с этим смириться, – он твердо посмотрел на Юстаса. – Когда окончательно стемнеет, мы покинем замок. А сейчас отправляйтесь-ка со своими солдатами на кухню и поешьте. Здесь покараулят мои люди. Леди Исабель в большую башню я перенесу сам.

Юстас согласно кивнул головой.

– Пойду принесу из кладовой веревки попрочнее, – сказал он. – Еще что-нибудь нужно?

– Да, – буркнул Линдсей. – Помолитесь всевышнему, сэр.

Маленькую пустую комнатку внутри угловой башни скудно освещал лишь сочившийся сквозь бойницу лунный свет. Войдя, Линдсей поставил у стены лук и палаш и подошел к девушке.

Бледная, с распущенными по плечам черными волосами, она сидела на полу у стены, скорчившись от боли; по рукаву платья струйкой стекала кровь, казавшаяся в лунном свете черной.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Линдсей, опускаясь на одно колено.

– Неплохо, – хрипло пробормотала раненая, поднимая голову. На ее бледном исхудалом лице явственно читалось страдание, и у Линдсея дрогнуло сердце.

– Ваши раны причиняют сильную боль, – заметил он, осторожно взяв ее за здоровую руку, – но, поверьте, они скоро заживут.

Она посмотрела на него с сомнением. В серебристых лучах ночного светила ее глаза мерцали, как два огромных опала, и Линдсей подумал, что при дневном свете они, должно быть, бледно-голубые. Смущенная его пристальным взглядом, девушка опустила густые черные ресницы, и таинственный опаловый блеск погас.

– Кажется, перестрелка стихла, – сказала она.

– Да, уже стемнело, какой смысл стрелять?

– Англичане часто стреляют в нас по ночам, посылая стрелы наугад, – вздохнула Исабель. – Надеюсь, больше никто не ранен?

– Никто, – ответил Линдсей, – только вы. Позвольте мне осмотреть вашу руку. – Он дотронулся до ее правого предплечья, девушка болезненно сморщилась, и он виновато пробормотал: – Простите…

Под взглядом ее удивительных глаз он осторожно закатал ей рукав платья и сорочки.

Чтобы обнажить рану, пришлось сначала убрать упавшие на плечо локоны, и Линдсей вздрогнул, ощутив в загрубевших пальцах их шелковистую прохладу. Нежная кожа Исабель матово белела в темноте, от нее исходил тонкий пьянящий аромат женского тела и розового масла.

Мужское естество Линдсея содрогнулось от острого желания, и, чтобы не выдать себя, он сосредоточил все внимание на ране, стараясь не думать о пленительном женском теле, обессиленно распростертом перед ним.

Для начала следовало вытащить из раны наконечник стрелы. Взявшись двумя пальцами за сломанное древко, Линдсей осторожно потянул – от боли девушка стиснула зубы. Линдсей тотчас отпустил древко, бормоча что-то ободряющее. «Пожалуй, надо действовать еще осторожнее», – решил он.

Легонько ощупав рану и сделав вторую попытку вытащить стрелу, горец убедился, что дело намного серьезнее, чем он предполагал.

– Наконечник широкий и с зазубринами, – выпрямившись, сообщил он со вздохом. – Если тянуть его назад, можно порвать мышцу, к тому же это очень больно. Думаю, лучше проткнуть его насквозь и вытащить вместе с древком.

Исабель сглотнула, испуганно глядя на него мерцающими в полумраке глазами.

– Вы уже так делали?

– Нет, но я знаю об этом способе по собственному опыту – однажды у меня самого так вынимали стрелу из ноги, – сказал Линдсей. Для облегчения страданий ему тогда дали выпить хлебного вина, но боль все равно была ужасной, хотя хлебнул он изрядно. – Я отнесу вас на кухню, потому что для этой маленькой операции мне понадобятся вода и вино, побольше вина, если есть, конечно.

– Вино давно кончилось, – покачала головой девушка, – а вот немного воды в колодце еще осталось. По крайней мере, есть чем промыть рану.

– А лечебные травы, например, валериана или ивовая кора? Нет? Ладно, на худой конец добавим в воду соль…

– Соль тоже кончилась. Слава богу, что после десяти недель осады у нас остались хотя бы вода и немного зерна, – ответила девушка и, поймав его взгляд, попросила: – Не надо нести меня в кухню… Выньте стрелу здесь, сейчас.

– Но в кухне будет удобнее, – возразил Линдсей. – Рану ведь придется прижечь, раз у нас нет никаких снадобий…

– Пожалуйста, сделайте это здесь, – настойчиво повторила она и опустила глаза. – Мои люди считают меня мужественной и сильной, и я не хочу, чтобы они во мне разочаровались… Понимаете, я очень боюсь боли.

– Милая, я уверен, что вы намного сильнее, чем думаете, – тронутый ее искренностью, пробормотал Линдсей. – Но будь по-вашему, я вытащу стрелу здесь.

Он оторвал рукав платья, потом сорочки и снова наклонился над раной.

– Здесь темно, – заметила девушка. – Неужели вы что-то видите?

– Конечно, ведь не зря же меня прозвали Соколом, а не кротом, – усмехнулся он.

– Мне все-таки кажется, что лучше подвинуться поближе к бойнице, там больше света, – продолжала она. У нее дрожал голос, и Линдсей, приглядевшись, заметил, что бедняжку знобит от страха.

– Хорошо, миледи, – поспешно согласился он, удивленный, что ее так напугала предстоящая операция. С его помощью раненая перебралась к бойнице, из которой серебристым потоком лился внутрь холодный свет луны.

Поразмыслив, Линдсей нахмурился. Он бы предпочел, чтобы девушка была покрепче, ведь такой широкий зазубренный наконечник предназначался именно для того, чтобы причинить жертве как можно больше страданий, поэтому сильной боли не избежать, как ни старайся.

Он обхватил пальцами худенькое предплечье, и Исабель тотчас напряглась, как струна; он принялся шептать ей все ласковые слова, какие только приходили в голову, и почувствовал, как напряжение начало уходить. Ее молящие глаза на мгновение встретились с его глазами, потом она смежила веки и снова устало привалилась к стене.