Щебечущая машина - Ричард Сеймур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, как замечает Брюс Стерлинг, фантаст, пишущий в стиле киберпанк, связь – это не обязательно символ богатства и изобилия. В каком-то смысле бедняки еще больше должны ценить связь. Речь сейчас не о старом классическом стереотипе, будто «бедняки любят свои сотовые телефоны»: даже влиятельные круги не откажутся от тех возможностей, которые предлагают смартфоны и социальные медиа. Просто сильные мира сего по-другому взаимодействуют с машиной. Но любая культура, где настолько высоко ценится связь, должно быть, настолько же бедна в своей общественной жизни, насколько подавлена культура, одержимая счастьем. То, что Брюс Александер называет состоянием постоянного «психосоциального расстройства» в позднем капитализме, где жизнь подчиняется законам рынка и конкуренции и создает условия для роста показателей зависимости. Словно на смену социальным отношениям, разрушенным турбулентностью капитализма, пришли отношения аддиктивные.
Природа такой социальной нищеты просматривается в ситуации, типичной для человека, подсевшего на соцсети. Зачастую мы берем в руки смартфон, чтобы избежать той или иной социальной ситуации, при этом в реальности оставаясь в этой самой ситуации. Будто бы мы одиноки, но в то же самое время боимся близости. Мы придумываем, как имитировать заинтересованность в беседе, не отрываясь от телефона – для этого даже есть специальное слово «фаббинг». Мы испытываем эту странно отстраненную «равномерную бездистанционность», как говорит Кристофер Боллас. Мы, словно «умные» устройства, становимся узлами сети, обычными каналами передачи фрагментов информации. Мы дополняем планшет или смартфон так же, как они дополняют нас. Разочаровавшись в отношениях с людьми, мы выбираем машину.
4
За последние 20 лет в богатых странах, главным образом Европы и Северной Америки, произошло несколько очевидно радикальных социальных изменений. Во-первых, в большинстве этих социумов наблюдается резкий спад всех форм насилия, включая сексуальное. Практически в одно и то же время в этих странах внезапно сократились расходы населения на алкоголь и никотин, хотя их употребление исторически считается социальной нормой. Наконец, молодежь стала намного реже заниматься сексом. Пожалуй, странно, что молодое поколение более либерально в сексуальном плане, чем их предшественники, и в то же время чаще избегает самого секса.
Все эти тенденции объединяет одно: снижение уровня социальности. Об этом говорят и другие данные. Психолог Джин Твенге проанализировала поведение американцев, родившихся в новом тысячелетии, и пришла к выводу, что они горазда реже, чем их предки, гуляют, ходят на свидания или занимаются сексом[12]. В этом кроется одна из причин резкого падения показателей подростковой беременности. По ее словам, тенденция обусловлена повсеместным распространением смартфонов в 2011–2012 годах. Сигареты и алкоголь, как и пресловутый кофе, выступали в качестве своеобразной «подпорки» для социального взаимодействия. И совсем не случайно, если верить психоаналитику Дариану Лидеру, как только человек бросил сигарету, в его руках появился мобильный телефон – будто для общения лицом к лицу нам нужен некий посредник. Но смартфон – не совсем подходящая «подпорка». Это запасной путь, способ связаться с тем, кого нет рядом или есть, но только в виде письменного следа, призрака из машины.
Воображаемое изобилие, переизбыток в сети всякого мусора помогают нам воспринимать социальную нищету как богатство, а интернет и социальную индустрию – как «постдефицит». Как и у многих других фантазий, у этой есть реальное основание, когда не просто распространяется «бесплатная продукция», но даже любовь и романтические чувства могут воплощаться в количественной форме в виде лайков и «совпадений». Но, как и многие сказки, это всего лишь фантазия, воображаемое исполнение желаний бедняков. Не социальные сети и не наркотики стали причиной такого социального обнищания. Просто соцмедиа – это более изощренное средство по сравнению с алкоголем и сигаретами.
Но Щебечущая машина – это техно-политический режим, который по-своему впитывает любое возникающее желание бросить вызов этим тяжелым условиям. Однажды литературный критик Реймонд Уильямс писал о вполне конкретных технологиях, которые поощряли «мобильную приватизацию». В то время как электрификация и строительство железной дороги были делом общественным, автомобили и персональные стереосистемы символизировали одновременно мобильность и самодостаточность отдельного человека или целой семьи. Кремниевая долина пошла дальше, распространив приватизацию на самые общественные сферы, привлекая нас к участию на индивидуальной основе. Вместе с тем она заменила собой предыдущие формы самолечения. Подобно фармацевтическим гигантам, которые теряют прежнее положение, выпустив на рынок «волшебную» пилюлю, спасающую от депрессии, технари говорят: «Для этого есть приложение». Психоаналитик Коллет Солер писала о «беспрецедентном развитии методик, когда вместо того, чтобы помочь человеку, пребывающему в бедственном положении, его просто слушают». Щебечущая машина готова выслушать каждого по отдельности и делает это в гигантских масштабах. Вы можете спустить собак на политика, разоблачить знаменитость, накричать на начальника – возможности безграничны.
Вместо того, чтобы сводить зависимость только к употреблению химических веществ, необходимо посмотреть на то, какие проблемы может решить зависимость. Маркус Гилрой-Вэр сравнивает социальные медиа с холодильником, в котором каждый раз, как мы заглядываем в него, появляется что-то новенькое. Это может быть всего лишь томатная паста на дне пустой банки, просроченный йогурт или остатки вчерашнего ужина. И, возможно, мы не так уж и голодны. При этом мы прекрасно понимаем чувство голода, чего не скажешь о смутном ощущении неудовлетворенности, которое изначально привело нас к холодильнику. Мы можем отнестись к этому неясному желанию как к голоду и удовлетворить его с помощью еды. Но что именно мы съедим?
5
Почему зависимость стала такой выгодной экономической моделью для гигантов социальной индустрии – а в действительности не только для них, но и для многих других компаний? Как это связано с информационной политикой машины? И что можно сказать об отношении этой машины к своим пользователям? Частично ответ кроется в бихевиористском протесте против свободы воли, который прошел в середине XX века. Протесте с каким-то странным утопическим ракурсом.
Это парадоксально, поскольку центральной идеей либеральной рыночной системы, в которой мы живем, выступает как раз-таки свобода воли. Мы как бы имеем право решать, что лучше, в рамках установленных правил, конечно – правил, которые английский философ Томас Гоббс сравнил с «законами игры»[13]. Может, мы и не устанавливаем правила, но сами решаем,
