Все заняты - Кристиан Бобен

* * *

Имя Манеж начинает мелькать в газетах. Уже проходит ее пятая выставка за границей. В племени никто не заглядывает в раздел "Культура" -как, впрочем, и в другие разделы. Тамбур читает только научные журналы. Месье Люсьен считает несовместимым чтение газеты и поэзии. Мадемуазель Розе, чтобы знать что делается в мире, обращается прямо к Богу. Месье Гомез покупает исключительно "Бон суаре". /"Добрые вечера" (фр.)/ Эту газету он читает вслух своей матери, у которой устают глаза.

Мадам Карл решила обратиться в первую очередь именно к месье Гомезу. Дело в том, что мадам Карл читает газеты. Из них она узнает что нужно говорить, чему следовать, от чего избавляться. Картины Манеж скоро будут в моде. Мадам Карл это чувствует, мадам Карл это чует. Пришло время чествовать нашу землячку. Месье Гомез заслужил репутацию крайне любезного человека. Он не откажет во встрече мадам Карл. Накрасив губы и навострив язык для медоточивых речей, она заходит в бакалейный магазин и, не обращая внимания на сидящую за кассой мать, направляется в сторону витрины со свежими продуктами, где стоит сын. Но сражение уже проиграно. Месье Гомез не переносит, когда не обращают внимания на его мать. Если хочешь любить его, надо прежде полюбить ее. Месье Гомез почувствовал плохо скрытое презрение мадам Карл к этой толстой женщине, ничего не знающей об искусстве и проводящей все свое время за кассой. Месье Гомез убирает лотки из под творога и поджидает мадам Карл спокойно, даже слегка ей улыбаясь. В последнем номере "Бон суаре" была статья о рыбалке - об искусстве изматывать рыбу, попавшуюся на крючок. Не слишком быстро дергать за удочку. Дать рыбе израсходовать свои силы. Мадам Карл клюнула на улыбку месье Гомеза. Теперь она тратит свои силы: говорит, говорит, говорит. Какой честью для ее музея было бы приобрести работы мадемуазель Манеж, она никогда не сомневалась в таланте мадемуазель Манеж; ведь Вы немного причастны к ее воспитанию, не отрицайте этого, месье Гомез, нам всем известно про отлучки Арианы, и Вы присматривали за этой крошкой, Вы не можете меня не выслушать: это была бы ее первая выставка у нас; пора, чтобы и ее родная страна о ней узнала; вот, держите: я принесла газетные вырезки - прочитайте, что о ней пишут иностранцы. Вторая ошибка. Действительно, месье Гомез любит Манеж. Но именно потому, что он ее любит, ему смешно то, что могут написать про нее иностранцы. Он любит Манеж из-за того, что это Манеж - а не из-за того, что она великий художник, он и так в этом не сомневается. Мирская слава приходит и уходит. Любовь месье Гомеза не уйдет. Он пробегает глазами газетные вырезки, снова улыбается, возвращает вырезки мадам Карл и переходит в наступление: "Дорогая мадам Карл, если Вы желаете что-то предложить Манеж, обращайтесь прямо к ней. Я Вас не люблю. Я не хвастаюсь этим. Тут, впрочем, и нечем хвастаться. Скорее, это грустно - не любить. Я знаком с картинами Манеж. Они еще прекраснее, чем все, что о них когда-либо напишут. Ими украшены стены в комнате ее младшей сестры. Креветта обожает эти рисунки. Иногда она добавляет какой-нибудь штрих толстым цветным карандашом. Работы Манеж, висящие в детской, гораздо жизнерадостнее, чем во всех музеях мира вместе взятых. А теперь я с Вами прощаюсь, если, конечно, Вы не хотите купить творога. Я Вас не люблю, извините, что еще раз это повторяю, но я с удовольствием могу Вам что-нибудь продать. Если продавать только тем, кого любишь, то продавать и вовсе будет некому, и торговля совсем остановится. "

* * *

Пожар виден издалека. Первой его заметила небесно-голубая Мария. Она гуляла по улицам Амстердама и развлекалась, проскакивая между спицами велосипедных колес, но не создавая при этом аварий. Немного устав за день, Она прилегла отдохнуть на лужайке, засаженной красными тюльпанами, как вдруг почувствовала запах дыма. Она подняла голову - красивую голову из голубого гипса, посмотрела вдаль, и даже еще дальше дали, - и увидела, что дом Арианы объят пламенем. Несколько месяцев назад Тамбур заинтересовался химией. С этим предметом не сразу находишь общий язык порой он раздражается и отвечает в резкой форме. Огонь зародился в гостиной. За считанные секунды он вырос. В своей красно-золотой одежде он обежал все нижние комнаты. Все загорелось. Потом поднялся на второй этаж, пожирая лестницу - ступенька за ступенькой.

Между тюльпанами в Амстердаме и тюльпанами в саду Арианы много тысяч километров. Гипсовая Мария преодолевает их за одну секунду. "Надо же, думает Она, - раньше Мне бы понадобилось на это меньше секунды. Я начинаю стареть". Она застает все племя в саду. Вместе они смотрят как огонь заглатывает дом. Здесь даже Ариана и месье Арман. За день до катастрофы Ариана почувствовала, что необходимо вернуться домой. Она поделилась предчувствием с месье Арманом: что-то случится, мы им будем нужны. Месье Арман не возражал. Месье Арман никогда не возражает. Чего хочет Ариана, того хочет и он. Ариана уже не надеется, что когда-нибудь будет иначе. Ей бы очень хотелось, чтобы иногда он говорил "нет". Ей бы этого хотелось и вместе с тем она этого не стерпела бы. Их путешествие было просто чудесным. Они ночевали в номерах захудалых гостиниц, а однажды даже на стоянке возле автомагистрали. Один раз они потерялись в лесу, в другой - у них украли чемоданы. Месье Арман выдержал все испытания с улыбкой на устах. Ни разу не повысил голос. Он был изыскан, галантен и забавен. И днем, и ночью. Ариана никогда не встречала такой нежной любви, это точно - но этого недостаточно. Ариана спрашивает себя, чего же ей не хватает. Луны. Да-да, луны. В следующий раз она попросит у месье Армана луну. И он ей ее принесет. И этого все равно не будет достаточно. Она улыбается от этой мысли; смотрит на пламя, подбирающееся к крыше. Они все здесь, в саду. Мадемуазель Розе, в экстазе от пожара, бормочет молитву, обращенную к своим братьям - языкам пламени. Месье Люсьеи прижимает к сердцу редкое издание стихотворений Жана Грожана - свою последнюю находку. Мадам Гомез и ее сын обнимаются. Тамбуру немного стыдно, но на самом деле, не слишком: опыты не всегда удаются, и по большому счету, неудачи учат нас так же как и успехи. Все в сборе, кроме Манеж, которая сейчас в Англии и вчера вечером звонила оттуда. И кроме Креветты. Все замечают это одновременно; единый крик вырывается из глоток, и даже иссиня-черная Мария кричит вместе с ними: Креветта спит в объятом огнем доме.

Месье Люсьеи падает на колени. Он молится Богу, в которого не верит. Одновременно он молится дьяволу, вдруг что-то получится. Мадемуазель Розе стоя срывает с себя одежду - одну вещь за другой, молча. Ариана досадует на себя, а поскольку она досадует на себя, то дает пощечину месье Арману. Как мы могли доверить ребенка этим чокнутым? Месье Арман поддерживает ее. Ариана дает ему вторую пощечину. Месье Гомез хочет уберечь мать от вида этого бедствия, и мать месье Гомеза хочет уберечь сына от вида этого бедствия. Они уходят в глубь сада, поворачиваются спиной к горящему дому и лишь украдкой бросают на него взгляды. Тамбур клянется себе, что не будет больше верить в торжество науки. Он слишком потрясен, чтобы плакать или кричать. Он начинает говорить по-английски - на языке, которого никогда не учил. - "I have killed my darling, I have killed my darling. Я убил мою дорогую, мою любовь, мое солнышко, мою милую, копию меня, зеницу моего ока, ласточку моей души". Что же касается Божией Матери Марии, то Ее макияж тает от жара, а гипсовое платье прилипает к ногам. Она говорит Себе, что Ее Сын переборщил, допустив такое несчастье; Она говорит Себе, что плохо Его воспитала: отшлепать разок-другой - это, наверное, не больно; Она говорит Себе, что этим должна была заниматься не Она, а Иосиф и что Иосиф, если не принимать во внимание работу в его столярной мастерской, жил себе припеваючи, садился за стол и оглашал дом древним, извечным криком: "Что у нас сегодня на обед?" Все, что могло сгореть, сгорело. Ариана смотрит на горячие руины. У нее пропал голос, она не может позвать Креветту, которая, впрочем, и не ответила бы. Боль входит в душу Арианы как лопата в рыхлую землю, чтобы вырвать оттуда кусок, одним махом. Боли холодно. Она входит в душу Арианы, складывает там небольшой костер, разводит огонь. Месье Арман не решается что-либо предпринять. Тамбур не решается ничего больше говорить. Мадемуазель Розе стоит обнаженная, залитая слезами. Месье Гомез и его мать закрывают глаза. У голубой Марии лицо совершенно белое, и не только лицо, но и волосы.

Маленькая кучка пепла шевелится. Маленькая кучка пепла дергается да-да, именно это слово срывается сейчас с языка Арианы: "Вон маленькая кучка пепла, вон там, посмотрите: она дергается". Маленькая кучка пепла размером с три яблока. Она не дергается - первое слово редко бывает точным, - на самом деле, она танцует.

Маленькая кучка пепла встает, немного увеличивается и, танцуя, бежит к Ариане. Ариана приседает на корточки, подхватывает пепельную куклу на руки, прижимает к своему оживающему сердцу. Эта кукла - не просто кукла. Эта кучка - не просто кучка. Это домовой, фея, чудо: это маленькая девочка, живая и веселая. Это Креветта - такая же как вчера, такая же как всегда, вечно сегодняшняя. Все ее окружают. Они смотрят на нее с изумлением. - Креветта выросла. Когда она засыпала, ей было полтора года, и она еще не говорила. Теперь ей семь лет, и она говорит. Более того, она говорит без умолку. Она говорит: у вас удивленные лица. У меня ощущение, что я долго спала. Сначала я проснулась от ваших криков и жара. Я чувствовала себя тяжелой, тяжелой, тяжелой. Я снова заснула, а потом проснулась от тишины. Я испугалась такой глубокой тишины. Вы меня напугали тем, что вот так вдруг, в один момент, все замолчали. Обещайте мне, что больше не будете так поступать. Все обещают. Они обещают ей то, что она хочет, все, что она хочет.