Ласковый дождь - Роберта Лэтоу

– Да, – все так же сдержанно отозвался он. – Прошу прощения, если ваша секретарша сочла меня не вполне учтивым, но я действительно пришел по исключительно приватному делу. Позвольте мне представиться должным образом. Меня зовут Бриндли Риблсдейл, я юрисконсульт лондонской адвокатской компании «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл». Мы являемся частными юрисконсультами для избранных клиентов, за жизнью и делами которых мы следим от колыбели до могилы, и это предмет нашей профессиональной гордости. Наша фирма также выступает на стороне владельцев поместий, управление которыми в разное время перешло к основателям фирмы.

– Значит, вы пришли ко мне, чтобы разрешить какую-то юридическую проблему, мистер Риблсдейл?

– Именно так. – С этими словами он поставил портфель на пол и, повернувшись к Мирелле, впервые улыбнулся. – Мисс Уингфилд, я должен исполнить радостный долг и официально заявить от имени «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл», что вам предстоит вступить в права наследования.

– Интересно, кто же мог мне что-то оставить? – удивилась Мирелла.

– Ваша прабабушка по материнской линии. Вы наследуете ее состояние, мисс Уингфилд.

– Но это невозможно! Семья моей матери обеднела и потеряла все свои деньги в Турции еще до того, как родилась моя бабушка.

– Боюсь, вас ввели в заблуждение. Это не так. Прежде всего ваша прабабушка оставила завещание, по которому ее состояние передается дочери ее старшей наследницы. То есть вам, мисс Уингфилд.

Он замолчал, дав Мирелле время осмыслить эту новость. Удивление ее постепенно стало сменяться радостным пониманием того, что на голову ей неожиданно свалилась сказочная удача.

– Вы уверены, что именно я законная наследница?

– Абсолютно. Вы, как мы выяснили, прямой потомок прекрасной и умнейшей женщины – Кадин Рокселаны Оуджи, младшей жены турецкого султана. Она и была вашей прабабушкой. У нас есть достоверные подтверждения этого факта, опирающиеся на генеалогические записи.

Мирелла наконец избавилась от потрясения и преисполнилась чувством гордости, ответственности и причастности к родовому состоянию. Она ощутила энергию, передающуюся из поколения в поколение, а заодно и благодарность к всемогущей богине удачи. Она осознала, что наследство перешло к ней от женщины, от которой ее отделяют три поколения. Ее охватило ощущение безвременья. И в следующую секунду, почти мгновенно мысль о том, что ее собственная жизнь, жизнь других людей – все это взаимосвязано. И она частичка этой бесконечной череды ее родственников.

– Как странно, – пробормотала она. – Простите, но вы должны понимать, что воспринять все это сразу… я имею в виду, что я наследница… да еще к тому же у меня такие замечательные предки… И что же я унаследовала? Надеюсь, это деньги? Это именно то, чего бы мне хотелось больше всего, потому что наличных у Уингфилдов отродясь не было. Как бы мне хотелось получить много денег, чтобы их можно было пустить в оборот! Это было бы отлично!

Мирелла заметила оттенок разочарования на лице Риблсдейла и подумала о том, что, наверное, речь идет не о такой большой сумме, о которой можно было бы говорить. Она и сама смутилась оттого, что выставила себя в неблаговидном свете. Но откуда этот британский адвокат мог знать, что меньше всего ей хотелось бы унаследовать такую же никчемную недвижимость, с какой ее отец мучился уже много лет? Мирелла почувствовала, что нужно сказать что-нибудь, чтобы скрыть смущение и разрядить обстановку.

– А как вам удалось проследить столь долгий путь наследства?

– Это очень длинная и интересная история. Я хочу призвать вас к терпению, потому что здесь все слишком запутано. Все началось восемь лет назад, когда мой отец вышел в отставку и передал мне дело о правах владения человека, который умер за пятьдесят лет до него. Его звали Оберон Уинслоу-Уорд.

Мирелла подняла голову и хмыкнула:

– Пятьдесят восемь лет! Да, действительно, история очень длинная. Не хотите ли чашку чаю, коль скоро разговор предстоит долгий?

Ее собеседник кивнул, и она, вызвав Барбару, сделала заказ, после чего предложила юрисконсульту продолжить.

– Мой отец подписывал последнее завещание Оберона Уинслоу-Уорда, которое тот забрал незадолго до смерти. Но в тот же день он написал пространное письмо, в котором возлагал на фирму обязанности опекуна на тот случай, если с ним что-нибудь случится. Он умер через несколько дней, и его завещание так и не было найдено. Таким образом, мы распоряжались его состоянием, следуя более ранним инструкциям.

– Это очень похоже на начало какой-нибудь детективной истории из викторианской эпохи, – отозвалась Мирелла.

– Нет, все не так ужасно, – улыбнулся Бриндли. – Я вел дела этого клиента до тех пор, пока несколько лет назад не начали происходить странные события, которые, как сначала казалось, не были связаны напрямую с этим наследством, – продолжал Бриндли. – Прежде всего наконец-то было найдено и зачитано завещание Оберона Уинслоу-Уорда, которое обнаружилось в секретном ящике его секретера времен Людовика Пятнадцатого, выставленного в музее Пола Гетти в Калифорнии. Второе событие произошло вскоре после первого. Меня пригласили присутствовать на вскрытии ячейки в банке, которая была заведена восемьдесят лет назад фирмой «Кутс и K°». В банке хранилось письмо, в котором говорилось, что вскрытие должно происходить в присутствии кого-либо из нашей фирмы, а содержимое ячейки, равно как и счет нашего клиента, мадам Оттолайн Синан, должен перейти в распоряжение нашей фирмы. Служащие банка отнеслись к этому событию с интересом. И когда все мы собрались в комнате перед ящиками с депозитными вкладами, даже я испытал волнение, открывая ячейку, в которую неизвестная женщина что-то спрятала восемьдесят лет назад. Я думал о том, что же она там спрятала, что мы обнаружим и почему именно нашей фирме она доверила свою тайну. Ящик оказался довольно тяжелым – в таких обычно хранят фамильные драгоценности. Я открыл крышку, и первое, что увидел, – письмо, адресованное «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл», написанное бледно-лиловыми чернилами.

Бриндли совсем расслабился и чувствовал себя так непринужденно, что даже позволил себе усмехнуться.

– Почерк был таким же изысканным, как и цвет чернил. – Он вдруг преисполнился почтением к автору письма. – Ящик содержал драгоценности, завернутые в серебряное и золотое шитье, перетянутое шелковыми шнурами. Мы насчитали более двадцати штук. Я начал перекладывать содержимое депозитного ящика в коробку, предоставленную служащими банка, и развернул пару предметов из чистого любопытства. В одном оказалась хрустальная шкатулка в тяжелой золотой оправе. Я открыл ее и вывернул содержимое на стол, покрытый темно-синим бархатом. Это оказалась россыпь бриллиантов изысканной огранки и самых разных размеров. Мы были потрясены. На дне лежал портрет, написанный маслом, в серебряной рамке, усыпанной розовыми бриллиантами. На нем была изображена удивительной красоты женщина. Председатель банка заметил, что рамка выполнена Фаберже, а портрет принадлежит кисти французского художника Джерома.