Стальной Лабиринт - Александр Зорич

— А где она вообще?

— Надо искать.

— Наверное, вверх по лестнице пошли, — предположил Чориев.

— Вот это мы сейчас с тобой и проверим. Прихвати «Алтай» и айда за мной…

— А мы? — спросил Субота обиженно. Ему страсть как хотелось поглазеть на Пещеру Дракона.

— А вы — согласно боевому расписанию, — Растов не стал потакать.

После уютной утробы Т-10 предрассветный воздух оказался неожиданно холодным. Но Растов не роптал. Напротив — наслаждался каждым касанием ветра.

«Вот не было бы заотара и Нины, не было бы войны… — думал Растов. — Сказал бы сейчас своим: старшим назначаю Фомина, езжайте домой без меня! А сам флягу с водой на пояс и — на вершину, козьими тропами. Чтобы там, сидя на яйле в опьянении мышечной усталости, глядеть на все со спокойной радостью человека, который знает, что в жизни важно, а что — шелуха…»

А вот Чориев, хоть и вырос в горах, не уставал роптать. Мол, холодина космическая, горы опасные, ногу чуть не подвернул, и хищных зверей, небось, полно…

Когда до Пещеры Дракона оставалась какая-то сотня ступеней, Растов услышал надсадные крики.

— Помогите! Кто-нибудь! Помогите! — кричала женщина на чистейшем русском языке.

И странное дело! То ли из-за выкрутасов акустики, то ли от нервного возбуждения Растов не смог определить: это кричит Нина или другая особа? При нем ведь Нина никогда не кричала. Она вообще говорила тихо — как и многие, кому в жизни пришлось много вытерпеть.

Растов вынул из кобуры пистолет АПТ и, перескакивая через три ступени, понесся вверх.

За ним, проклиная долю подневольного санчо пансы, поковылял Чориев.

Кави-усана Растов увидел сразу же. Тот стоял у края парапета, ограждающего скальный провал, который, собственно, и именовался Пещерой Дракона.

Заотар уже успел раскрыть походный столик. Успел застелить его белой скатертью и аккуратно расставить на нем культовую утварь неведомого Растову назначения — медный кувшин с водой, плотный пучок свежих розовых гвоздик, которые пахли нестерпимо, несколько неряшливых желтых свечей из верблюжьего жира, курительницу для благовоний.

Белое со струистым золотым шитьем одеяние заотара тоже было подготовлено, свисало с края стола. Но надевать его Кави-усан не спешил. Может, боялся запачкать?

На заотаре были обычные армейские штаны, которые облегали его тощие чресла довольно скверно, и несвежая рубашка, нижний край которой сзади выбился из-за пояса.

На вид Кави-усану было лет тридцать. Но Растов понимал: перед ним заотар, а значит, субчику могло быть и сорок, и двадцать четыре.

«Уж больно у них все по-другому. Живут жизнью избалованных, привилегированных мечтателей… Драться и то, небось, совсем не умеет. Развалится на запчасти с первого же хука! — с неудовольствием подумал Растов. — А вот пистолет у него очень даже может быть…»

Заотар был так увлечен своими культовыми приготовлениями — та рыженькая девушка-кошечка с шелковой фабрики, похоже, была совершенно права, Кави-усан хотел подгадать к рассвету, — что заметил Растова с Чориевым, когда было уже поздно бить в колокола.

— Руки вверх! — решительно потребовал Растов. Армейский переводчик «Сигурд» повторил то же самое тоном ниже.

Кави-усан как-то очень нелепо крякнул и похлопал себя по тому месту, где следовало находиться кобуре с пистолетом.

Кобуры там не было.

Заотар поднял руки в интернациональном жесте подчинения и принялся судорожно озираться — мол, куда делся водитель-телохранитель, почему медлит?

— Где Нина? — Растов не счел нужным представляться, он решил сразу схватить быка за рога.

— Нина? Ах, Нина… Госпожа Света, — с нездоровой хмельной мечтательностью пробормотал Кави-усан, глядя в серый хлопок случайных предрассветных облаков.

— Где Нина, я тебя спрашиваю? — с нажимом повторил Растов. — Не заставляй меня пытать тебя! И даже не думай тянуть время!

— Пытать… — На лице Кави-усана промелькнуло выражение гадливости. — Пытать? Меня?

— Тебя, тебя, — проскрипел Чориев, кровожадно потирая руки, как это делают злодеи в детской приключенческой киноленте. — У нас в кишлаке знаешь что с такими, как ты, делали?

— Нина в безопасности… И я люблю ее! — экзальтированно воскликнул Кави-усан.

— Есть мнение, что она зовет на помощь отнюдь не от избытка безопасности. — Растов начал приближаться к врагу с видом самым свирепым.

— Нина сейчас в лифте! Наверное, она просто испугалась! Но это временно! Она ждет церемонии там! Если бы она не начала драться, я бы не стал этого делать… А так… Мне просто пришлось ее связать! — затарахтел Кави-усан, загораживаясь от Растова обеими руками.

В этом жесте было так много детского, что Растов невольно содрогнулся.

«Ну что за театр он устроил, этот ненормальный? Неужели их не учат, в этих их духовных семинариях клонских, как бы они ни назывались, что это реально значит: быть настоящим мужиком и умереть по-мужски? Тяжело с ним… Чувствуешь себя каким-то бездушным палачом».

— Почему Нина в лифте?

— Госпожа Света очень своенравна… Несговорчива… Самодостаточна… Она хочет идти своей дорогой! И я бы позволил ей…

Растов невольно отметил про себя, что заотар, при всей своей несуразности, дал Нине Белкиной верную и полную характеристику. Капитан полуобернулся к Чориеву и приказал:

— Спусти лифт вниз! Немедленно!

Заотар тем временем продолжал:

— Госпожа Света трудно понимает то, что я ей сказал… Она не оценила пророчества… Скорее, даже не желает оценить. Но когда взойдет солнце, когда Вэртрагна взглянет на нас своими космическими глазами, а Boxy-Мана войдет в ее разум… Она поймет! Она должна понять!

«Все же удивительна тяга образованных людей к насилию… — промелькнуло в голове у Растова. — Сколько раз я слышал слова „должна понять“ как раз от людей интеллигентных! Не понимает, но должна! Не хочешь понимать? Мы заставим! А кто будет плохо заставляться, плохо понимать, того возьмем… да и в расход! Потому что такие непонятливые нам, таким духовным, не нужны. А вообще-то мы за нежность, за терпимость и за любовь к ближнему во всей его хрупкой самобытности…»

Однако озвучивать свои мысли Растов не стал. Были темы погорячее.

— Кто находится здесь с тобой, кроме водителя и Нины? Другая охрана у тебя есть?

— Вообще-то есть… Но не здесь.

— Не врешь? — Растов красноречиво качнул стволом пистолета.

— Нет-нет! Что вы!

— Что ты сделал с Ниной? Ты колол ей какие-нибудь вещества? Чтобы она лучше «понимала»? — Растов знал странноватую манеру клонов чуть что прибегать к помощи матери-химии.

— Нет! Я считаю эти методы бездуховными! Слово заотара должно быть сильнее любых веществ! — заявил конкордианец напыщенно.

— Оно конечно, — кивнул Растов, ловя себя на мысли, что заотар почти не вызывает у него ненависти. Скорее уж смесь отвращения с желанием не сильно, но все же больно наказать — как подростка, который справил малую нужду в подъезде.

Чориев и Нина все не шли.

Однако характерный шорох движущегося лифта — он доставлял людей к обзорной площадке на вершине кряжа — был уже отчетливо слышен.

— Еще раз, для протокола, — сказал Растов, выдергивая из штанов заотара брезентовый ремень — им он запланировал Кави-усана связать, чтобы тот не пытался смыться. — Что ты хотел сделать с Ниной?

— Странный ты человек, друджвант! — сказал заотар с досадой. — Разве не видишь, что я собирался говорить с богами? Я собирался взять Госпожу Света в жены! Я собирался показать ей сияние Истины, из нитей которого мы соткем ковер нашего с ней бытия!

«Ковер бытия… Господи…»

Растов стиснул челюсти и заиграл желваками. Не то чтобы метафора («ковер бытия, сотканный из нитей сияния Истины») была какой-то особенно отвратительной и неточной. Растов отдавал себе отчет в том, что злит его совсем другое. Теперь он был уверен, что это у него с Ниной будет совместный ковер. У него с Ниной. И больше ни у кого.

— А потом?

— А потом — жизнь! Потом мы бы жили с ней жизнь! — Влажные, чуть навыкате глаза заотара глядели куда-то за горизонт.

Растов замолчал.

Переубеждать ненормального — задача для людей терпеливых и добросердечных. Ни тем, ни другим Растов себя не считал.

— Поедешь с нами, — бросил капитан Кави-усану. — С этой минуты ты наш пленник.

Однако связанные за спиной руки никак не сказались на болтливости Кави-усана.

Растов выслушал обстоятельный рассказ заотара о том, как переменяют жизнь ищущего человека ритуалы, как зависимо мнение женщины от божественных вибраций, о том, что такое супружеская пара с точки зрения Благой Веры и как близость священного огня, который неугасимо пылает в Пещере Дракона, преображает скверну и превращает говно в повидло…

В этой части заотарского рассказа Растов наконец бросил взгляд вниз, в черноту именитого провала.