Маска времени - Мариус Габриэль

— Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.

— В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.

— Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?

— Да.

— Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем-то виновным?

— Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.

Нервы сдали, и Кейт не выдержала:

— Черт побери! Как ничего не сказано?

Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.

— Генерал говорит, что его информация касается только дат и мест заключения. Другой у него нет. Поэтому не имеет смысла расспрашивать его о том, чего он не знает и знать не может. Он сказал, что если вы хотите правды — то вот она. Он вам — правду, а вы ему — деньги. И все. А если вам нужна ложь, то за нее следует платить особо.

Усилием воли Кейт заставила взять себя в руки.

— Хорошо. Продолжим.

Теперь она никого не прерывала. И голос генерала слился с голосом Петрушки.

— В 1948 году заключенного перевели в Лефортовскую тюрьму в Москве. Там ему дали номер Е-615.

В 1949 году его отправили в исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ № 5431 в районе Тамбова.

В 1952 году он оказался в исправительно-трудовом лагере № 2112 под городом Владивостоком.

В августе 1956 года заключенного перевели в пересылочный лагерь С-56, в районе Ташкента.

В декабре 1956 года он оказался в исправительно-трудовом лагере № 732 недалеко от Киева.

В течение 1957 года его отправили в исправительно-трудовой лагерь № 9513 в Литве.

Зимой 1959 года в этом же лагере он был расстрелян.

С последней фразой Кейт медленно подняла голову. Она повторила вслед за переводчицей услышанное, будто не в силах понять смысла слов.

— Расстрелян?

Переводчица облизнула губы:

— Генерал хочет сказать, что его убили… Тишина заполнила комнату.

Генерал и переводчица с выжиданием смотрели на Кейт. Она совершила свое долгое и трудное путешествие, заплатив при этом немало денег, чтобы узнать эту правду. Кейт не обращала никакого внимания на своих собеседников: перед ее внутренним взором предстала другая сцена, где царили снег, кровь и отчаяние. Кейт будто что-то сжигало изнутри. Слезы навернулись на глаза и обильно полились по щекам. Но она даже не знала, что плачет, — образы из прошлого, представшие перед мысленным взором, как будто парализовали Кейт, она потеряла чувство реальности и даже не заметила, как Петрушка подала ей носовой платок. И только когда девушка коснулась ее влажных щек, Кейт пришла в себя и отстранила протянутую руку.

Она вытерла слезы ладонью — странный жест из детства:

— Спросите генерала, почему его расстреляли?

Переводчица начала было передавать вопрос, но генерал грубо оборвал ее какой-то фразой.

Тогда Петрушка продолжила:

— Кейт, генерал сказал, что казнь была скорее актом милосердия.

Вспышка ненависти заставила Кейт очнуться.

— Скорее — предусмотрительности. Потому что его уже никогда бы не выпустили на волю, боясь, что он все расскажет о сталинских застенках. Не правда ли?

Петрушка колебалась, явно испытывая панический страх перед человеком в генеральской форме.

— Скажи! Скажи ему это. Вот так прямо и скажи.

Девушка повиновалась. Ответ был коротким:

— Генерал говорит, что так оно и было на самом деле. Поэтому-то казнь для него и была особой милостью.

— А сколько других американских солдат разделили его участь?

Петрушка казалась сейчас совсем запуганной, переводя эти слова:

— Генерал сказал, что он предупреждал вас: тема слишком деликатная и может серьезно повредить международным связям России и Америки. Вы уверяли генерала, что имеете только частный интерес. Он хочет узнать, не лгали ли вы ему в начале.

— Нет. Не лгала. — И женщина в изящном итальянском пальто сделала последнее усилие, чтобы вновь овладеть собой. Теперь она держала перед собой лист бумаги с записанными на нем датами и названиями мест.

— Это все, что он может сообщить мне?

Сейчас генерал говорил дольше чем обычно. Петрушка переводила:

— Он говорит, что вы платили за правду, а не за официальную ложь. Вы были совершенно правы, избегая обычных каналов. Генерал подтвердил, что отныне вы знаете полную правду о судьбе интересующего вас человека, то, о чем вам никогда не сказали бы в Москве.

Пока все это переводилось, человек за письменным столом не сводил глаз с Кейт.

— А теперь он просит, чтобы вы следили за ним с особым вниманием, — переводила Петрушка.

Кейт видела, как в следующий момент генерал закрыл папку. Рядом на столе оказался бумажный дезинтегратор. Он включил его и медленно засунул внутрь папку.

— Нет! Пожалуйста! — В голосе Кейт было столько мольбы, что генерал остановился от неожиданности. — Пожалуйста, — взмолилась Кейт дрожащим голосом. — Фотография. Оставьте мне хотя бы фотографию.

Человек за столом колебался.

— Пожалуйста, — повторила Кейт настойчиво. — У меня нет никакой другой его фотографии.

Генерал оторвал снимок и передал его Кейт. А затем острые лезвия машины сожрали оставшуюся часть папки. Раздались чавкающие звуки, и конфетти посыпалось в корзину. Генерал выключил аппарат, вытер руки. Причем проделал он это как-то ненатурально, повторив жест два или три раза.

Путешествие в прошлое закончилось.

Кейт не глядя бросила фотографию в кейс. Она ощущала сейчас себя совершенно опустошенной и обессиленной, будто ее принудительно переправили из реального в некий иной мир.

Почувствовав, что ей не хватает воздуха, Кейт встала и произнесла:

— Спасибо, генерал. — А потом, обращаясь к переводчице: — Скажите, что я ценю его расположение.

Петрушка вытерла ладони о юбку и поднялась за ней вслед. Лицо Петрушки было сейчас совершенно бледным. Генерал теперь обращался прямо к переводчице, и тон его был командным. Петрушка только покорно кивала в ответ. Кейт щелкнула замком, кейс закрылся, а деньги остались на письменном столе.

— Он что, советует тебе держать язык за зубами?

— Да.

— Дельный совет.

— Знаю.

Теперь они стояли вместе, пока генерал по телефону произносил какие-то команды охране внизу, чтобы их выпустили на улицу.

— Куда мы сейчас направимся? — тихо спросила переводчица у Кейт.

— В Москву.

— Вы нашли все, что хотели?

— Почти.

Генерал проводил женщин до двери. Когда они были почти у выхода, генерал внезапно обхватил запястье Кейт, и ей показалось, что это призрак из ночного кошмара, который вылезает откуда-то из-под постели в кромешной ночной тьме.

— Человек, который был расстрелян, — с трудом спросил генерал по-английски. — Кто это был?

Кейт внимательно вгляделась в лицо генерала и, не найдя ничего интересного, холодно улыбнулась:

— Один из выживших.

С этими словами она вырвала руку, освободившись от цепких пальцев, и продолжила свой путь.

Ломовик родился в Колорадо, но никогда не бывал в Вейле.

Ничего подобного он не видел за всю свою жизнь, если не считать, конечно, ярких рождественских открыток, которые так любил рассматривать в детстве.

Был ранний вечер. Высоко над городом нависли снежные вершины гор, на склонах которых еще играли лучи заходящего солнца. Внизу же, в долине, уже лежали сине-фиолетовые тени. А сам Вейл казался сотканным из огней витрин и волшебно мерцающих на домах и деревьях лампочек. Ломовик увидел вывеску: «Добро пожаловать! Наш город основан в 1962 году». Значит, это чудо всего на шесть лет старше его самого.

Они подъехали к стоянке, где были только «мерседесы» и «порше».

— Обычно въезд на машинах запрещен, — похвастался мистер Рей, выключая мотор. — Знаешь, сколько стоит мне эта стоянка? 10 тысяч долларов в год.

Ломовику нечего было сказать на это.

Мистер Рей вышел из машины и открыл дверцу. Ломовик взял багаж — тяжелые чемоданы, лыжи, лыжные палки, огромная дубленка, весящая не менее 50 фунтов,[10] и понес все это через улицу.

В каждой витрине магазина висели ярко освещенные дорогие вещи. Некоторые магазины выставляли на витринах только меха, и они завораживающе поблескивали в электрическом свете. Рестораны работали. Отовсюду доносилась рождественская музыка. По обочинам лежали сугробы. Мистер Рей с явным удовольствием сделал глубокий вздох и спросил:

— Чувствуешь? Какой букет! Словно шампанское.

Ломовик никогда в жизни не пил шампанского, но кивнул в знак согласия.