Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

—               Слышал я. Чего дурачина в церковные дела полез? Не смыслит ведь ни аза.

— Да не лез он, Ваше Преосвященство! Подставили его и обо­лгали.

—Ты, дьякон, отца Иосифа Волоцкого осмелился во лжи обви­нить? — сурово спросил епископ.

—               Избави Боже! Это венецианец Антоний разговор завёл об унии церковной, а грек, боярин Рало, перевёл игумену совсем не то, что го­ворил мой хозяин. Вот и подвели невинного человека под гнев госу­даря.

—Так ли дело было? Расскажи толком, да не лги!

Ондрей рассказал. Епископ долго молчал. Думал.

— Похоже, не врёт отрок. Зачем сему фрязину в церковные споры соваться? А венецианцам тот договор, что нож вострый. Да и государыня на него разгневалась.

Не учуял западни гордый фрязин и попался. Да дело уже сделано. По­менять трудно. И государь Волоцкому игумену верит. Ладно. Подумаем, может, и удастся замолвить словечко за твово хозяина. Как зовут-то его? Гвидо Спинола? И чего это у фрязинов такие имена басурманские. Живи у отца Митрофания, да трудись усердно. Работа во имя Божье тебе зачтётся.

— Пресвятой Отче! Как же я сии премудрые книги толмачить буду? А вдруг ошибусь, не так разберу? Сие ж грех великий — святую книгу исказить.

Епископ улыбнулся:

— Смирен ты, гордыней не заносишься, добро. Не робей! Пре­подобный старец Нил Сорский обещал под Рождество к нам приехать. Он на Афоне долго прожил. Попрошу его посмотреть труд твой. Уж он-то не ошибётся.

—               Ох, отец Митрофаний, — обратился епископ к архимандриту, — до чего ж нужны добрые толмачи! Многие из трудов отцов Церкви не дошли до нас, отсюда и всякое нестроение. Говорил я Великому князю: надо пригласить с Афона грамотеев, славянский язык знающих. Есть ведь такие! Да не едут, больно дорога тяжёлая да страшная.

С утра отец Анфим отвёл Ондрею место за столом писцов, дал медную чернильницу, линейку, свинцовый карандаш, пук перьев и, самое ценное, стопу толстой голландской бумаги:

—С Богом!

Ондрей принялся за работу.

В обед дьякон побежал отыскивать Ваську Ворона. Тот уже узнал, где живёт подьячий Степан Фёдорыч. Изба на Солянке была большая, в два жилья, с дворовыми постройками. Хозяина дома не было.

—               В субботу вернётся, — сказал дворовый мужик. — В Рязань уехал.

В воскресенье, после заутрени, дьякон отправился в Успенскую

церковь. Как он и ожидал, подьячий с женой пришёл к ранней обедне и стал на видном месте, возле алтаря.

«Знать, Степан Фёдорыч в своей церкви не последний чело­век» , — подумал Ондрей. Дождавшись конца службы, дьякон подошёл, поклонился низко:

—               Доброго здоровья, Степан Фёдорыч!

—Здравствуй! Маруся, се дьякон Ондрей, с коим я из Крыма ехал. Я тебе говорил.

Маруся улыбнулась:

—               Пошли к нам. Угощу, чем Бог послал.

В доме хозяйка подала на стол котелок вчерашних щей, пироги с вязигой, кувшин медового квасу. Ондрей, покрестившись на иконы, сел скромно, с краю.

—               Предупреждал я тебя, брат! — сказал Степан, запустив пальцы в бородку. — Что ж твой-то не уберёгся? Глуп?

—               Гордыня одолела. Да вот и платит. А и я с ним попал в беду.

—               Что делать думаешь?

—Пока пристроился переписчиком в Чудовом монастыре. Игу­мен, отец Митрофаний, обещал попросить государя при случае. Да и епископ Прохор тоже готов замолвить словечко. Я привез из Кафы книги греческие, от отца Илариона остались. Ударил ему челом, так он тем книгам зело обрадовался. Правда, меня же и посадил толма­чить.

—               Добро. Это ты хорошо удумал. А дальше что будешь делать?

—               Мыслю я, злодеи эти не только моего господина погубили, но и супротив дьяка Курицына пакость учинили. Договор он составлял. Он и государю его докладывал. А вместо дела-то, шиш. Может, ты, Сте­пан Фёдорыч, с Курицыным потолкуешь?

—Ближний государев дьяк Фёдор Васильевич Курицын — боль­шой человек. Я супротив его — козявка, мне его просить невместно.

Маруся, наклонив голову на руку, поглядывала на мужа.

—               А ежели попросить Волка, брата Фёдор Васильевича? Ты ведь выручал его, было дело, — сказала она раздумчиво.

—               Через Волка просить можно. Умница ты у меня, Марьюшка! — оживился Степан. — Завтра я его и увижу. Приходи завтра вечером.

Скоро Ондрей встретился с Фёдором Васильевичем. Тот смотрел невесело.

Дьякон начал говорить ему о коварстве и лжи венецианцев и боя­рина Рало, но Фёдор Васильевич остановил его:

—Всё сие мне ведомо. Да не в том суть. Государь латынцев нена­видит пуще басурман. И правильно. К басурманам-то мы привыкли, при случае и сговориться можем. А папистская Литва да Польша нам нынче — злейший враг. Ты пойми, дьякон, ведь уния сегодня — подчи­нение Литве завтра!

—               Да ведь мой-то хозяин про унию и слова-то не сказал!

—               И это знаю. Государь Волоцкому игумену верит. Да и упрям он. Принятого решения менять не любит.

Брат говорил, что у тебя в том деле свой интерес. Что ты не хо- зяина-латынца, а родных защищаешь. Так ли?

—               Так, — ответил Ондрей, и в который раз поведал о своей беде.

—Сурьёзно тебя повязали. Аки медведя, кольцом в носу, — заду­мался дьяк. — Не дурак твой хозяин. Знает, своих не бросишь, совесть не позволит. Ну и что ты надумал?

—Архимандрит Митрофаний и епископ Прохор пообещали бить челом государю за невинно осуждённого.

Курицын глянул на Ондрея с уважением.

— Ты молод, да умён. Верно придумал. Я могу сказать, только ежели государь спросит. А они по чину должны печаловаться о каждом невинно осужденном, хоть он и латинский еретик. Так Господь запо­ведал и Никола Угодник. А государь к архипастырям прислушивается. Говорил я давеча с князем Патрикеевым. Государю близкий человек. Да осторожен князь. Не хочет лезть в эту склоку. Зайди завтра в Успенский собор. Протопоп Алексей Иосифу Волоц- кому — первый враг. Я ему скажу, при случае и он замолвит словечко.

—               А нельзя ли и Митрополита попросить? — спросил Ондрей.

— Без пользы. Робок. Коли государь гневен, у Митрополита ко­лени дрожат.

Подождём до Рождества Богородицы. Государь большой корм ар­хиреям в Кремле давать будет. Попечаловаться святым отцам удобный случай. Гнев-то у него к тому времени пройдёт. А спешить у нас на Москве негоже.

Ондрею отвели в Чудовом монастыре маленькую, полутёмную, но тёплую келью. Туда и приходил каждый вечер Васька Ворон.

—Кормят синьора хорошо, с барского стола, — рассказывал он. — А пройти к нему никак невозможно. Пускают только Донателло, да и то под надзором. Там Фома, дворовый, здоровенный такой мордово­рот, все норовит в харю въехать. Но нынче воевода в Торжок отъехал. Говорят, недели три не будет. Я придумал, как к хозяину добраться. Зав­тра попробуем, как стемнеет.

Назавтра к вечеру Ондрей пришёл в усадьбу воеводы Образца. Дотемна сидел в людской. Челядь, поужинав, начала расходиться — спать. Выждав, Ондрей с Вороном вышли потихоньку во двор. Здоро­венный кобель Хватай подошёл к Ваське, ткнулся мордой в руку. Васька отдал ему горбушку:

—               Я его уже третий день прикармливаю. Пошли.

В углу, за поленицей дров, стояла лестница. Они подтащили её к дому и поставили под окошком горницы синьора.

—               Лезь, Ондрей. Я покараулю.

Под окошком, забранным частым свинцовым переплётом с ку­сочками слюды, была продушина для свежего воздуха, задвинутая из­нутри липовой доской. Дьякон осторожно, кончиком ножа, отодвинул доску, и тихонько позвал:

—Синьор Гвидо! Синьор...

В продушине показалось бледное лицо синьора.

— Андрео! Ты на свободе? — удивился синьор Спинола и стал жадно расспрашивать Ондрея обо всём, что произошло после его за­точения.