Мир приключений, 1926 № 09 - Журнал «Мир приключений»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но почему? Что такое я сделал? Что случилось со мной, почему я не помог несчастному животному?
О, это чувство виновности! В сущности столь нелепое. Я желал этому псу только добра, но вообще что мне было за дело до него? Что это за пес? Откуда он взялся? Ведь это же был настоящий пес? Я снова увидел прямо перед собой его желтые глаза, клянусь, я узнал их.
Трусость. Подлая, жалкая, нелепая трусость, — вот в чем дело! Уж не боялся ли я, что пес взбесится от страха и боли, искусает меня, если я вздумаю притти ему на помощь? Или я боялся показаться смешным в глазах случайных прохожих, которые вряд ли поверят басне о том, что собака побежала за мной наверх лишь для того, чтобы броситься с моего балкона. Ах! Чепуха!
Итак, трусость. Пожалуй, судьба нарочно сыграла с моей особой сегодня вечером эту штуку, чтобы раз навсегда, и притом как раз в ту минуту, когда я мнил себя на высоте, дать мне понять все мое ничтожество. Мне поднесли зеркало, чтобы я узрел все свое безобразие.
Но почему, чорт побери! Что мне за дело до этого пса? О-о-о, как он воет! Но почему же никто не приходит на этот вой? Ведь другие тоже должны слышать его! Вот собака легла, силы, видимо, изменяли ей. Но она продолжала выть. И глаза ее попрежнему были направлены на меня.
Эти глаза словно хотели мне что-то поведать. Они и притягивали меня, и отталкивали. Какая-то роковая тайна была скрыта в их золотистой глубине; они словно подстерегали меня, словно ждали минуты, когда я разгадаю их тайну, чтобы засверкать злорадством и мстительной радостью. Они все сильнее притягивали меня.
И я снова потерял власть над собой. Я снова уступил чужой воле, но на этот раз не духовно, а телесно. Глаза и жалобный вой тянули меня словно магнитом, и под конец я всем туловищем перевесился через баллюстраду, я чувствовал, что теряю равновесие, что ноги мои уже отделяются от пола… Еще секунда, и я полечу вниз. Вдруг до слуха моего долетел посторонний звук, он словно разбудил меня, и я избегнул гибели.
Весь дрожа, я пришел в себя. Спасительный звук оказался топотом тяжелых деревянных башмаков по мостовой — это шел по улице, с другой стороны, какой-то мастеровой. Я прислонился к стене, чтобы отдышаться, отер со лба холодный пот и закрыл на минуту глаза. Повидимому, кошмар кончился.
Когда я снова глянул вниз, прохожий как раз поровнялся с балконом.
Не раздумывая долго, я крикнул ему: послушайте… и чуть не прибавил: помогите собаке…, но голос изменил мне, и я молча уставился вниз. Собака исчезла.
Прохожий тем временем услышал меня, остановился и посмотрел вверх. Я думаю, он принял меня за пьяного или за сумасшедшего. Да и немудрено: я имел, должно быть, престранный вид, стоя среди ночи, во фраке, на маленьком балкончике, и окликая совершенно чужого человека.
Но я решил добиться истины. Я постарался елико возможно короче и вразумительнее сообщить ему о падении собаки с балкона и попросил его посмотреть, не заползла ли она за кучи камней на стройке или в один из подъездов. Он нехотя исполнил мою просьбу и, не зная, очевидно, как ему понять все это, пошел дальше, бормоча себе что-то под нос.
— Нет тут никакой собаки, — расслышал я под конец.
Никакой собаки не было.
Неужели же я сошел с ума? Никому не желаю я пережить то, что я перечувствовал в эти минуты. Никакой собаки, конечно, не было, прохожий был прав. За то мгновение, что я закрыл глаза, она никак не могла уползти далеко со своим перебитым задом. Значит…
Я кинулся в комнату и упал на диван. Меня била лихорадка. Лишь долгое время спустя, я начал успокаиваться и погрузился в дремоту, — мои нервы успокоились, и я снова овладел собой. Галлюцинация была жуткая и нелепая, но все же не от чего было приходить в отчаяние, надо было постараться заснуть. Завтрашний день рассеет недоумения.
Наконец я уснул и спал, как убитый, чуть не до полудня следующего дня. Проснувшись, я почувствовал себя бодрым и здоровым, как всегда, и не лежи я совсем одетый на диване на страшном сквозняке (обе двери — и входная и балконная стояли настежь), я принял бы все случившееся за страшный сон.
Никогда впоследствии не случалось со мной ничего подобного. Но странно, с тех пор мои успехи в этом мире всегда бывали половинными, а иногда и того меньше: не раз случалось мне упустить счастливый случай и в бессильном бешенстве клясть потом самого себя. Я не оправдал многих надежд, возлагавшихся на меня и на мои таланты.
В часы одиночества во мне нередко просыпается смутное, жуткое сознание, подсказывающее, что все это следствие перелома, совершившегося во мне в тот памятный вечер, о котором я только что, впервые, рассказал здесь.
В СУМЕРКАХ
Он выпрямился и прислушался…
Секунда — и он, потушив стиснутый в руке электрический фонарик, прижался в угол, каменея от страха. Только что отпертая его отмычкой дверь слегка приотворилась сама собой, со слабым скрипом. Во рту пересыхало от ужаса, но он не смел шевельнуться, чтобы затворить или совсем открыть дверь. Не в состоянии был ни рассуждать, ни действовать разумно. Это было первое его покушение, и сразу же оно обернулось скверно.
Чьи-то шаги…
Кто-то двигался в складе, рядом с конторой. Верно, ночной сторож. Но, по его расчетам, сторож в это время должен был находиться совсем в другом месте. Чорт бы подрал! В первый же раз, как он отважился на попытку посерьезнее, вышла осечка. К страху и напряжению прибавилась жалость к себе самому: он весь сжался, сплюснулся, влип в свой угол.
И вдруг уронил отмычку.
Собственно, просто длинный, тонкий гвоздь, примитивно приспособленный к цели; но он наделал чертовского шума, брякнув на плиты. Сердце в груди ёкнуло, и он скверно выругался про себя. Теперь он пропал!
— Кой чорт?… — сказал кто-то, и тяжелые шаги стали приближаться к полуоткрывшейся двери.
Еще раз помянул чорта тот же удивленный, но бесстрастный голос, и дверь расстворилась настежь. Человек замигал от
