Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак

Жил себе с женой и сыном крестьянин-даос, не богатый, но благополучный и в целом счастливый. И вот однажды пришел к нему на участок красивый молодой конь, ну, это как будто тебе новую машину внезапно объявившийся дядюшка-миллионер прислал. Его юный сын возликовал, стал прыгать от радости. Но старик был мудр и предостерег юнца: «Не торопись с выводами! Ведь мы не знаем, что хорошо, а что плохо». И точно, на следующий день конь унесся прочь. Юноша залился горькими слезами от обиды, что счастье так быстро оставило его. Но отец повторил свои поучительные слова. И что же? Через несколько дней конь неожиданно вернулся, да еще и в сопровождении трех кобылиц. «Мы теперь несказанно богаты!» – вскричал обезумевший от радости молодой хозяин. И опять зрелый глава семейства невозмутимо повторил: «Не торопись с выводами! Ведь мы не знаем, что хорошо, а что плохо». И действительно, не прошло и недели, как импульсивный и неосторожный юноша, объезжая своего коня, неудачно упал и сломал ногу. И снова невоздержанный молодой человек бился в истерике, проклиная несчастья, что свалились на его голову. Зато старик, как и прежде, не терял самообладания. «Не торопись с выводами!» – спокойно заверил он сына. Последующие события подтвердили справедливость такой выдержки. Потому что началась война, и всех молодых мужчин забрали воевать. А вот юноша с переломанной ногой остался цел и невредим, тогда как большая часть крестьян-рекрутов погибла.

Эта история не имеет конца… Но ее стержень неизменен. Нам явно не дано тотчас распознать последствия события. Зато нам точно оставлен шанс отыскать в самом худшем событии новую возможность. Когда одна дверь закрывается, другая непременно открывается. Это непреложный закон жизни.

Лантаров задумался. Рассказы нового знакомого легко, как шальной ветер верхушки деревьев, всколыхнули какие-то смутные пласты сознания, которые доселе крепко спали. Но вместо конкретного выхода, пресловутой двери было густое молочное облако.

– Все это хорошо, но представляется простым только в сказках. В жизни нет волшебства – она неумолимая и глухая, как стена.

– Это если сомневаться и колебаться. Но если появляется твердое решение, мир меняется на глазах. Стоит только постараться, включить волю – и твои намерения создадут тебе поток энергии, можешь не сомневаться. Может быть, тебе открывается путь для особой миссии или для любви, ты ведь не знаешь?

Лантаров недоверчиво покачал головой.

– Можешь не верить, но попробуй хотя бы несколько дней правильно думать и говорить – то есть с позитивом в отношении себя и окружающих. Не проклинай и не ругай себя, да и других тоже. И увидишь, как все начнет меняться вокруг.

Вместо ответа больной с переломанным позвоночником на койке у окна издал горемычный стон, вроде мычания коровы, которую ведут на убой. Что-то похожее на восклицание безнадежного человека: «Ну, что за бред вы несете?!»

– А ты уверен, что жил до этого счастливо?

– Не знаю… – Лантаров почесал голову и посмотрел на свою тонкую, бледную, как у мертвеца, руку. – Но наверняка был счастливее человека, прикованного к постели…

– Ну, а как бы ты узнал, что те, ранее прожитые дни, прекрасны?

Лантаров опять задумался.

– А что тот мужик, который сломал позвоночник, как он занимался?

– Дикуль, что ли?

– Наверное. Я не помню.

– Ну, хорошо, слушай. Жил себе паренек, не особо счастливо, потому что мама у него умерла, а отца – убили. Но, перебиваясь по детдомам, он не унывал: увлекся цирком, подрабатывал там по мелочам. А заодно над своими трюками работал, занимался гимнастикой и акробатикой. Парню еще пятнадцати не было, когда лопнула страховочная перекладина, и он – хлоп! – из-под купола цирка о землю. Но не погиб, а сломал позвоночник, врачи ему пророчили инвалидную коляску до конца жизни. Но Дикуль – парень стойкий оказался, что называется, крепкий орешек. Стал себя истязать занятиями: гантелями, придумал через блоки задействовать в упражнениях ноги, которые он даже не чувствовал. Медики твердили: «Парень, успокойся, это – пустое!» Короче, отказались от него. А он – ни в какую! Твердолобый. Каждый день передвигался на костылях, как на ручных ходулях, и делал это, пока не падал от напряжения или от судорог, сводивших руки, спину и шею. И чувствительность вернулась. Шикарно, да?

– Сколько у него времени ушло? – услышали они разом тяжелый, сдавленный голос больного у окна, того, что лежал тут с переломанным позвоночником. Оказалось, он все это время внимательно вслушивался в тихий разговор.

– Лет пять, кажется, ушло. Что-то вроде этого. Это было давно, но сейчас он знаменит. Создал свой центр – для помощи таким больным. Одним словом, доказал всем, что невозможное – возможно. Если очень захотеть. Но главное опять-таки не это. А то, что его жизнь приобрела новое качество.

– Я столько не протяну, – раздался сдавленный, обреченный голос больного.

– Давно известно, что каждому из нас дается столько страданий, сколько он способен вытерпеть. Все наши успехи или провалы зависят, пожалуй, лишь от одного – от веры.

Они поговорили еще немного, но энтузиазма у Лантарова не прибавилось. Он не верил в убеждения соседа, хотя ощущал, что его внутренний огонь давал если не тепло, то надежды на потепление. После таких разговоров все равно становилось легче, а боль притуплялась, как после укола. И Лантаров еще более проникся симпатией к этому человеку: в нем присутствовали стойкость и воля, которых не хватало ему самому.

Затем, после традиционного прихода медсестры, Шура был отпущен на прогулку. Лантаров снова наблюдал за тем, как он собирается, как заострилось и сосредоточилось его лицо в ответственный момент отрыва от кровати. Оно стало, как у пилота-испытателя, который собирается поднять в воздух новый истребитель.

Когда Шура, запахнувшись халатом, отдернув плечи назад и подмигнув ему на прощанье, двинулся на своих костылях, Лантаров опять задумался. В самом деле, был ли раньше каждый день для него лакомством, ярким приключением? Да, сейчас он превратился в растение, которое, если не полить вовремя, усохнет. Хотя мозги, вероятно, и без того уже усохли… Но неужели его ждет такая же участь, как того молодого мужчину?

И опять непроизвольно возник поток воспоминаний. Обнажение памяти было сродни тому, как островок суши вырастает на реке, когда земснаряд искусственно намывает тонны песка.

…Из глубины времени возникла юность, умеющая непринужденно скользить по поверхности. Лантаров держал в голове свои ранние казусы в общении с противоположным полом, но они не удручали его. Тинейджер, в меру подверженный власти комплексов, он вполне научился камуфлировать свои слабые стороны. Обстоятельства в жизни Лантарова, беспечной и мало к чему обязывающей, казались сладкими сюрпризами, облаченными в блестящие обертки. Подростковые грезы выводили заманчивые, притягательные рисунки действительности: стоит только потянуться и развернуть очередную упаковку, как на голову посыплется золотой песок сказочного везенья. Ему вспомнился восхитительный возраст, в котором любая, даже эфемерная возможность возводится в абсолют, шальной привкус полной безответственности, острый запах раздражителей, толкающих беснующуюся юность на рискованные авантюры. Кирилл не задумывался над смыслом своего существования, зато остро испытывал лишь одно тайное беспокойство – осуществление своего превращения в мужчину. Это было как посвящение в рыцари, без которого не только невозможно стать по-настоящему взрослым, но и выглядеть полноценным в своем социуме. Можно, конечно, врать до поры до времени, но, учитывая, что все его приятели беспрерывно твердят о сексе как о первородном счастье, вранье, как и упорное молчание, казались одинаково небезопасными для репутации. Да что там репутация?! Ведь и собственные импульсы, порой приступы жгучего, примитивного желания донимали парня не хуже досадных расспросов и многозначительных реплик посвященных в таинство дружков.

К окончанию школы Кирилл Лантаров с ужасом отмечал, что он находится в подавляющем меньшинстве – среди так называемых лохов и лузеров, которые в делах интимных все еще полные профаны. Что и говорить, устойчивый, железобетонный стереотип, настойчиво навязанная, беспокойная мысль, непреложный закон раннего развития, обойти который не представлялось возможным, – все неумолимо гнало на поиски подходящего случая. С одной стороны, его кнутом подстегивал виртуальный мир телевидения и интернета, бесчисленные клипы и сюжеты, прославляющие секс безо всякой ответственности. С другой – существовала стена сдерживания, воздвигнутая традицией, снобами-учителями, стереотипами, извлекаемыми из далекого прошлого. Но Кирилл Лантаров для себя давно решил, что ему пора примкнуть к массе счастливчиков. Чего бы это ни стоило. Чувства не имеют значения, наплевать на отношение к возможной партнерше, лишь бы она не была уродиной. Многократно обсужденные подходы – и все! Только после секса возможно посвящение в новый, богатый на ощущения мир, пространство царствования грубой силы, время шикарных приключений, риска, достижений и невероятных побед. В выпускном классе Лантаров клял себя, что не родился мачо или хотя бы мускулистым и рослым, ибо тогда не носился бы со своей невинностью, как с болезнью. В век, когда целомудрие стало пороком, а отсутствие сексуального опыта расшифровывалось как полная забитость, отстой и дикарство, Кириллу мерещилось, будто каждый встречный знал его страшную тайну. «Как, ты все еще не мужчина?» Он чувствовал себя учеником с вечно не выученными уроками.