Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак

С момента знакомства с любвеобильным сатрапом тринадцатилетний юноша познал неотступную тень бытия: порок существует, и он находится где-то рядом. Его тело взбунтовалось, стало непослушным, картинные эпизоды разожгли едва осознаваемые желания. Но его эксперименты над собой на какое-то время были прерваны – мать, случайно заставшая тинейджера, просто взбесилась. Ее первые яростные угрозы перешли в хорошо продуманные запугивания – в течение нескольких месяцев Кирилл попросту боялся к себе прикоснуться. Но вскоре он преодолел страх – нестерпимое желание и любопытство взяли верх. Относиться к самому себе он стал с явной неприязнью, переходящей после разрядок в отвращение. И Лантаров нынешний, пребывающий на больничной койке, отчетливо вспомнил, что в то время он думал о себе предосудительно и в глубине запуганного, сдавленного внутреннего мира ожидал страшного, обещанного матерью возмездия или иного небесного наказания.

В школе Кирилл Лантаров был явно не свой в местной компании. Но и не отщепенец, благо для жестоких подростковых игр и самоутверждения существовали экземпляры и послабее. Кирилл охотно принимал участие в «опускании» менее проворных, потому что так автоматически повышался его личный статус.

В восьмом классе они дружно поиздевались над сентиментальным неразговорчивым мальчишкой с неестественно длинным носом, за который его прозвали Хоботом. Щуплого одноклассника легко схватили за руки-ноги и, притиснув вытянутое худое тело к металлическим прутьям забора, в мгновение ока подвесили на метровой высоте. Хобот, сжав челюсти и тяжело дыша, молчал; его широко расширенные аквамариновые зрачки пуговками вращались в орбитах глаз от испуга. Когда же мальчик ощутил безнадежность своего положения, по щекам его потекли тяжелые слезы горечи, которые он старался утаить от дико улюлюкающих и ржущих, как внезапно освобожденные мустанги, одноклассников. На следующий день, когда мать Хобота, несчастная женщина с большими влажными глазами, страстно вопрошала у всего класса, чем же ее сын вызвал такую неприязнь школьных товарищей, Кириллу стало жаль забитого паренька.

Минул еще год, и шалости юных обитателей террариума с вывеской «Школа» становились все круче. У особо опекаемых родителями детей, которых презрительно называли «задротами», теперь потихоньку выбивали деньги. Особенно впечатлительных девочек, не развивших склонность к нарочитой вульгарности, ради собственного утверждения опускали различными способами. Например, могли на школьной перемене, как они говорили, «принять роды». Это значило разложить визжащую девчонку на школьной парте в отсутствие учителя, непременно сопровождая гнусную сценку непристойными гримасами, выкриками, всеобщим обезьяньим ликованием и отнюдь не случайными прикосновениями к сокровенным местам. Кирилл никогда не был тут заводилой, хотя почти всегда оказывался где-то рядом, под рукой у главных хлыщей, авторов сценариев и необузданных фантазеров. Он не решался держать девчонку, незаметно поглаживая бедро, поднимаясь все выше, как это проделывали более смелые одноклассники. Он, конечно, улавливал появление эротических мотивов в хаотических школьных театрализациях, хотя и нарочито упрятанных, тщательно заретушированных и замаскированных. И если все они действовали подобно партизанам, исподтишка расшатывая и без того расползающуюся по швам систему нравственности, то Кирилл оставался наиболее искушенным в делах конспирации. Он научился дипломатичности и компромиссам, что не раз пригодилось ему во время разборок участников парада аномалий. Кирилл не на шутку опасался прямолинейных девчонок, сильных натур, способных одной резкой, вызывающе откровенной фразой изменить сценарий, недоработанный пугливыми, как свора одичавших собак, подростками. Феноменальные способности к моделированию «приколов» он демонстрировал крайне редко, исключительно для усиления авторитета. Он не умел, как Степка по прозвищу Слон, надувать ноздрей презерватив, срывая аплодисменты классной аудитории. Или снискать овации, подобно Кузе, Олегу Кузьменко, который мог часа полтора набивать мяч на ноге и колене, отчего прослыл лучшим футболистом школы. Но зато старался преподносить запоминающиеся вещи, выношенные плоды изощренной фантазии. Так, однажды он предложил экстравагантную шутку во время прогула одного из уроков целой группой молодчиков и их неизменных помощниц. Надо было изловчиться и постучать шваброй в окно на первом этаже, для чего потребовалась недюжинная сила Слона и отвага Ксюхи, одной из наиболее легких по весу девчонок. Степа Слон легко перевернул девочку и, крепко ухватив ее за ноги, опустил со второго этажа вниз головой. Она же, легковесная и бесстрашная, шваброй постучала в окно на первом этаже, где невыносимо строгая математичка, прозванная, как водится, Линейкой, проводила урок. Конечно, скандал потом был потрясающий, Кирилл же завоевал лавры удачливого сценариста, Слон получил законную славу силача, Ксюха – признание невероятной отваги и готовности к авантюрным поступкам. Все остались довольны.

Глава третья

Тайная каббалистика взросления

Входящий в повседневную жизнь интернет старательно и неотвратимо создавал совершенно новое, неведомое доселе русло жизни обитателям многоуровневых муравейников. Гигант и Леха Вересков, которые благодаря небедным родителям первыми в классе успели обнаружить двойное дно самой двусмысленной и благодатной эпохи, для приумножения своего авторитета щедро делились с отставшей массой. Утробная радость потекла из запретных каморок щедрыми ручьями, на взрослеющую поросль посыпались тонны тайно передаваемых друг другу посланий из замысловатой эротики, безумного насилия и нескрываемой агрессии. Покров сакрального таинства с интимных отношений полов был так резко и беззастенчиво сорван, что многие даже не успели удивиться.

Спонтанные, скоропалительные, терпкие вечеринки старшеклассников на случайно свободных от родителей квадратных метрах обозначили мутацию игры. На смену похабным атакам под наигранное визжание своих соплеменниц пришла первая откровенность. Теперь они превратились в стопроцентных «пациков», а их подруги – в «телок». Из мглы желаний возникли заговорщицкие вечера с алкоголем, волнующими прикосновениями и томной близостью тел, растворяющихся в электронных мелодиях. Никто и не помышлял о любви в пределах этих тайных сборищ с многозначительным названием party, все с вожделением думали лишь о служении культу наслаждения. Чтобы стать участником party, Кириллу Лантарову пришлось поднапрячься – ничем выдающимся он по-прежнему не обладал, эксцентричным поведением не выделялся, в карманах у него были гроши вместо денег, оставался хилым, а одевался неброско. Но именно это вынуждало его действовать ловчее, коварнее, незаметно превращаясь в беспримерный образчик лицемерия и двойственности. Чтобы слыть своим, недостаточно было выдумывать что-то забавное, следовало становиться участником представлений.

В один из нейлоновых вечеров «на хате» у Степы Слона, то есть в оставленной на вечер квартире, Лантаров после внушительной дозы алкоголя для храбрости неожиданно обнаружил себя в темной комнате наедине с худющей избалованной одноклассницей. Действительность вдруг стала рваться на части, обоюдные поглаживания быстро превратились в страстные сжимания плоти, и в какой-то момент беснующаяся реальность ударила в голову таким безудержным фонтаном возбуждения, что дикий животный взрыв заставил юношу содрогнуться от конвульсии сладострастия и последовавшей вслед за ней судороги страха. Ситуация ошеломила его надвинувшейся волной безысходности: продолжая целовать свою партнершу и машинально гладить ее набухшее под руками тело, Кирилл уж совершенно не знал, что делать. Его собственный орган страсти являл собой нечто беспомощное и абсолютно недееспособное, отдельно от него существующее одноклеточное, скорее всего амебу. Вмиг протрезвевший, сам Кирилл превратился в контуженного на поле боя солдата, от которого тщетно ожидают участия в яростной атаке. Холодный пот выступил у него на лбу, но он еще яростнее, с деланой страстью накинулся на партнершу с поцелуями. «Что же делать?! Что теперь предпринять и как избежать унижения?! – сверлила его одна-единственная мысль. – Ведь это позор! Посмешище! Все пропало!» Но тут дверь в комнату с предупреждающим скрипом отворилась, возникла патлатая голова одноклассника:

– А-а-а, вот вы где… А там Гигант шампусик притащил. Присоединяйтесь, хватит на всех. – И он так же таинственно исчез, как и появился.

– Ну что, пойдем? – нерешительным шепотом спросил Кирилл, слегка приподнявшись на локте.

– Пойдем, – кивнула она, несколько озадаченная и, как показалось Кириллу, с ноткой разочарования в голосе.

Пора упоительных лобзаний и юношеских ласк прекратилась так же внезапно, как и началась. Все бросились наверстывать упущенное в учебе, и лишь несколько образовавшихся пар продолжили захватывающее путешествие в мир впечатлений первой любви. Кирилл не принадлежал к когорте счастливчиков. Перспектива поступления в институт превратила его последний год школьной жизни в сущий ад. Он стал нервозным, взыскательным к себе и еще более одиноким.