За тридевять планет - Георгий Попов

- Садись, братик, здесь... Тетка Лиза, что стоишь? В ногах правды нет.

- Только встретили и уже провожать,- вздохнула Пелагея.

- Служба! - крякнул дед, подмигивая капитану.

- Служба, служба! Что ты понимаешь в службе? - усмехнулась Макаровна.

- Я, бывалыча, в девятнадцатом...

Фрося опять не удержалась:

- У нас удивительный дед! Он всех видел и все помнит.- Она посмотрела на него пристально и вдруг спросила: - Дед, а дед, а тебе, случаем, Карла Маркса не доводилось встречать?

Но деда Макара это не смутило.

- Карла Маркса - нет. А Василия, это самое, Иваныча - как тебя,ответил он, не моргнув глазом.- И Михаила, это самое, Иваныча... Даже за ручку здоровкался. Он так и сказал: "Перво-наперви, это самое...".

Как водится, говорились тосты. За капитана Соколова, виновника торжества, за хозяек - старую и молодую (имелись в виду Пелагея и Фрося), за гостей, за космос, не помню, за что еще... Когда дело дошло до космоса, Шишкин, гляжу, как-то приосанился, встал и простер руку над столом. Все притихли, ожидая, что он скажет.

- За Эдика... за Эдуарда Свистуна, первого космонавта колхоза "Красный партизан", который с невиданной до сих пор сверхсветовой скоростью полетит...

- К новым мирам! - подхватил Кузьма Петрович.

И тут разговор принял, что называется, космический оборот. После того, как все выпили и закусили кто чем - одни яичницей на свином сале, другие прошлогодними солеными груздочками,- дед Макар спросил:

- А шибкая она, скорость-то?

- Какая, дед? - не понял Кузьма Петрович.

- Ну эта... сверх... сверх...

- А-а! Шибкая, дед, шибкая. Считай триста тысяч километров семьсот метров!

- В день? Гм... Ежели в день, то многовато как будто.

- В день! В секунду.

Дед Макар чуть не подпрыгнул до потолка - до того ошеломила его эта новость.

- В секунду?

- А ты думал! Темнота! Не веришь, спроси у внука. Он-то знает,поддержал механика Шишкин.

- Да, дед, представь себе,- поддакнул и капитан Соколов.

Наступила тишина. Все, наверное, прикидывали, много это или не слишком много - триста тысяч километров в секунду,- неопределенно пожимали плечами, покачивали головой или делали другие столь же привычные движения.

Все же дед никак не мог взять в толк. Пристал к Шишкину, и хоть ты что с ним делай. Ежели, говорит, ему на той ракете в дола (это десять-двенадцать километров) или в лога (это двадцать пять километров), то за сколько же он долетит? Шишкин взял шариковый карандаш и блокнот, хотел было высчитать, но сбился, и махнул рукой. В конце концов все решили (и дед Макар с этим согласился), что в дола и лога лучше на газике или тракторе с прицепом.

Разумеется, не было недостатка и во всякого рода благих пожеланиях.

- Ты вот что, Эдя,- дышал мне в самое ухо дед Макар.- Ты перво-наперво с беднотой свяжись. Богатеи - они, понятно, к тебе с лаской, потому как герой, а ты ни-ни!

- Будь здоров, дед. Эдя не подкачает! - успокаивал я бывшего чапаевца.

Но проходила минута-другая, снова наливались чарки и провозглашались тосты - то ли за военноморскую, то ли за гражданскую авиацию, не помню, дед вместе со всеми опорожнял свою посудину, закусывал селедочкой с лучком и опять начинал дуть в ухо, как в рупор:

- Ты вот что, Эдя... Ты перво-наперво с беднотой... Беднота - это, брат, такой народ...- Ну, как будто он всю жизнь только и делал, что "Блокнот агитатора" читал.

А после того, как внук помахал ручкой и отбыл для дальнейшего прохождения службы, дед Макар вообще помешался на космосе. И дома и в гостях - всюду один разговор: космос да космос... Раза два заходил в редакцию местного вещания, здоровкался с каждым в отдельности, усаживался чин чином, как полагается, и начинал разъяснительную работу.

- Я полагаю, там,- кивок вверх,- есть жизнь. Если бы там,- опять кивок вверх,- не было этой самой жизни, то, скажите на милость, зачем нам туда рваться? Что мы там, сапоги забыли? - И дед Макар, страшно довольный "сапогами", заливался детским смехом.

- Ну, дед, после Эриха Деникена это уже не открытие,- мягко замечали хлопцы.

- Ты мне своим Деникеном не тыкай! - вскипал дед Макар.- Я этих Деникенов в гражданскую как тебя видел. И ничего, жив остался.

- Так этот же Деникен совсем другой Деникен. Этот же Деникен ученый, мировая голова, можно сказать... Ты почитай, что он пишет. "Есть жизнь!" И скажет, честное слово... Там,- кивок вверх,- этой самой жизни столько, что от нее никому житья нету! - И хлопцы зачитывали тот самый отрывок из журнала, который уже известен читателю.

Слушая, дед Макар все ближе и ближе подвигался к микрофону, надеясь, что его опять запишут "на интервью", но - увы! - счастливый случай не повторился.

Бывали и дельные советы, не без того. Однажды, это было за день до отъезда, я совершал обычную утреннюю пробежку. По улице Крутишинской, гляжу, наперерез мне чешет дед Макар - только посошок в руке мелькает. Я сбавил скорость, перешел на шаг, остановился. "В чем дело?" -думаю. Дед Макар между тем тоже остановился, перевел дух и, тыча посошком куда-то в небо, заговорил: - И главное, когда прилетишь, ребятню к аппарату не подпускай, чуешь? А то отвинтят какую-нибудь гайку, и шабаш, обратно не воротишься.

О ребятне, признаться, я и забыл, то есть не то чтобы совсем забыл, а как-то в мыслях не допускал, что и там, на тех планетах, придется страдать от ребятни.

Ну, здесь куда ни шло, думаю, а там-то, там-то...

Я схватил руку деда Макара и потряс ее с чувством, совершенно искренним, кстати сказать, и побежал дальше, размышляя о том, как много неожиданного и непредвиденного ждет нас на других планетах.

V

День отъезда был для меня особенно волнующим [По мнению Шишкина, речь идет об отъезде в Звездный городок].

Я встал рано, вместе с теткой Соней, и обошел дорогие места. Надо заметить, что этот день мы держали в тайне, чтобы не вызывать волнений в публике, но многие догадывались или предчувствовали (у нас ведь умеют и предчувствовать) и смотрели на меня с обостренным, я бы сказал - жадным любопытством.

- Что ни свет ни заря? - спросила тетка Соня, разжигая дрова в печке.

- Не спится что-то,- сказал я.

Тетка Соня понимающе покачала головой и, потоптавшись у шестка, продолжала:

- А может, блинов испечь?

Я сказал, что от блинов не откажусь, и... вышел из дому. Но за воротами свернул не налево, а направо, потом пересек улицу и подался через березовую рощу...

Куда? Я и сам не знаю. Мне было все равно куда идти, просто хотелось идти и идти, ощущая под ногами привычную почву, то есть землю, вдыхая привычный воздух, пронизанный утренней свежестью, и видя чистое небо, стройные березки с резными листьями и кусты желтой акации - словом, все, что красит нашу планету.

Деревня еще просыпалась, вовсю горланили петухи, пахло жареным и пареным, позвенивали ведра у колонок, и все это было так хорошо, что и сказать нельзя.