Женщина с мужчиной и снова с женщиной - Анатолий Тосс

— Ну да, бывает… Что тут поделаешь, — согласился Лондырев и интеллигентными движениями поправил одновременно и брюки на талии, и очки на переносице. — Ну, так я пошел, — решил он наконец и двинулся ватным, как в забытьи, шагом в смежную спальню.

На пороге он, правда, приостановился как бы в секундной нерешительности, но, пересилив ее, шагнул внутрь. И дверь замкнулась за ним.

— Ну, ты тайфун, — потрепала меня по плечу Жека, которая ради меня даже забыла своего чувака с мужественной бородкой. — Ты просто торнадо, ты — океанское цунами, — выдавала она восторженно, вглядываясь в меня как будто в первый раз и как будто не веря. — Ты — итальянский вулкан Везувий. Просто-напросто «девятый вал» с картины Айвазяна. Здорово ты все сметаешь на своем пути.

Я опустил голову, мне правда было неловко.

— Ты, лапуля, — добавил свое Инфант, — должен в контакт входить только с железобетонными конструкциями. А приседать только на дополнительно укрепленные поверхности. Которые армейскими спецчастями проверены с ихней тяжелой бронетанковой техникой. Я вообще не понимаю, как тебя девушки на себе иногда выносят, не разламываются? Или бывали все-таки несчастные случаи? Кстати, кто такой этот китаец Зяйзязян?

У меня даже плечи опустились. Потому что получалось, что и Инфант был прав.

— Да, стариканище, — подвел общую черту Илюха, — могуч ты, это факт. Похоже, заколдовали тебя, как принца из «Аленького цветочка». Вон в тебя уже второй день как демон разрушительства вселился: вчера инкрустированный столик с паркетом, потом сервант с хрусталем. Про последующие за ними человеческие жертвы я уже не говорю. Похоже, так и не отпустило тебя, старикашка, похоже, на сегодня перекинулось. Ты бы поосторожней все же — силы в тебе, видать, немерено, так ты старайся ее укротить по возможности.

Я вздохнул, соглашаясь, еще раз вздохнул и отправился к своей заветной девушке. Она тут же стояла, недалеко, оперевшись эстетичной своей попкой на оконный подоконник. Я подошел к ней и остановился поблизости, ни до чего не дотрагиваясь, так, на всякий случай, чтоб не повредить ничего. Особенно подоконник.

— Ты как? — спросил я у заветной девушки.

— А ты? — спросила она.

— Знаешь, мне в принципе понравилось с тобой падать. И на тебя потом приземляться. А главное, у тебя лицо особенно выразительно, когда вблизи. И глаза добрые, и улыбка. Столько нежных чувств у меня сразу вызвало, воспоминаний.

— Ну ты и вправду прикольный, — начала соглашаться она.

— Давай упадем где-нибудь еще раз? Если ты не хочешь, чтоб я на тебя, ну, может, тяжело тебе… так давай наоборот.

Я подошел к ней еще ближе, почти в упор.

— Помнишь, я тебе недавно про «трах барабах» фокус показал. — Она кивнула. — Так вот, этот фокус не только в развалившемся кресле состоял. У него еще продолжение есть. Хочешь, покажу продолжение?

Она снова кивнула, ее озорные глазки так и освещали мне лицо.

— Только исключительно для тебя, очень конфиденциально и только на ушко, — предложил я, пододвигаясь еще ближе.

Она еще раз кивнула, нисколько не смущаясь. Я оценил дистанцию между мной и ее ушком. Дистанция хоть была и небольшая, но мне, для успешного завершения фокуса, необходимо было ее преодолеть. Преодолеть можно было, конечно, по-разному. Но проще всего было встать рядом с девушкой, как раз со стороны ее ушка, опершись, как и она, на подоконник самым низом своей спины.

Но опираться мне было нельзя! Вообще ни на что, особенно на подоконник.

— Подожди, — предложил я девушке. — Что это за подоконник, из чего он сделан?

Мы оба посмотрели на него. От него просто-напросто несло прочностью и незыблемостью.

— Похоже, мраморный, — определила подоконник девушка.

Я постучал по нему костяшкой пальца, звук исходил вполне мраморный. Потом я нажал на него руками — для проверки устойчивости. Подоконник даже не покачнулся — таким непоколебимым мог быть только натуральный мрамор. К тому же он и внешне выглядел точь-в-точь мраморным. Не мог я ошибиться — мрамора в своей жизни я навидался сполна. Особенно в музеях.

Я снова оперся для уверенности, и снова подоконник выдержал испытание на прочность. Потом я нагнулся, посмотрел на подоконник вблизи. Толщина его производила впечатление сверхнадежности.

— Может, на зуб? — подумал я вслух.

— А ты кусачий, что ли? — предположила девушка.

— Вот об этом я и хотел тебе рассказать, — решился я все же и встал рядом с ней, опираясь чуть, как и она, на подоконник. Тем же, что и она. Потому что только так мне было сподручнее всего добраться до ее долгожданного ушка.

— Так вот, начнем с пройденного, — начал я, когда добрался. — Трах… — я почти касался губами ее нежной мочки. — Барабах… — рука моя скользнула за ее спину, примериваясь к просвету глянцевой кожи между концом короткой маечки и началом низких джинсов. — Карабах… — я придвинулся совсем вплотную. Ах, это изумительное касание бедра о бедро! — Трах!!! — скомандовал я.

И мы рухнули вниз.

А за нами, на нас, вокруг нас — куски злополучного мрамора, который не только разлетался на глазах на мелкие части, но и тут же крошился и покрывал нас мраморной своей крошкой прямо с ног до головы. И все это с треском, с разрывным шумом, как будто разрывалась поочередно обойма мелких боевых снарядов.

Честное слово, я такого ни от мрамора, ни от подоконника не ожидал! Меньше всего от подоконника!

А вот девушке понравилась пуще прежнего. Потому что получалось так, что теперь она лежит сверху на мне, мягко вдавливая в меня части своей приятной фигуры. И видимо, в такой позиции ей действительно больше подходило, чем наоборот.

— Ой, какой ты прикольный все-таки. Я таких и не видела еще! — хохотала она теперь уже в мои губы, пока на нас сверху рушились остатки подоконника. — Ну ты фокусник, просто факир со своим «трах барабах»… Как там дальше?

— Ну да, — раздалось откуда-то сверху Инфантовым голосом, — натуральный факкир. Сам знаешь, от каких двух крылатых слов.

— Да, стариканыч, ты и вправду Хот-Табыч, — подтвердил белобородовский голос.

— При чем тут я? — заступился я за себя с пола, прикрываясь девушкой от осуждающих со всех сторон взглядов. — Он же мраморным был, этот подоконник, из него ваять можно было. Если бы только у меня резец подходящий оказался…

— Лапуля, из пенопласта ваяют только такие резчики, как ты, — попытался обидеть меня Инфант. — Он же из химически непрочных соединений соткан, у него от мрамора один вид только. Он же декоративный. Сплошная химия, ты понял?

— Надо же, одни полимеры кругом… — расстроился я с пола.

— Поли кто кругом? — удивился свежему слову Инфант, отмахиваясь он нависшей в воздухе лжемраморной пыльцы.

— Ты просто Навухудоносор, — вмешалась в разговор Жека, которая тоже возвышалась надо мной. — Просто Семен Буденный, просто «Панцирная дивизия», просто «Буря в пустыне». Ничего перед тобой не устоит.

— Откуда она про тебя все знает? — спросила лежащая на мне девушка, которая, похоже, не готова была еще с меня вставать.

— Не все, — не стал вдаваться я в подробности.

А куски полимерного подоконника все еще откалывались откуда-то и покрывали нас сверху, как ледышки, сползающие с крыш московских домов по весне. Куски стали помельче, но не сбавляли в лавинной своей плотности. Я даже испугался на секунду — а вдруг нас вконец завалит?! Иди рассчитывай на этих двух — на Илюху с Инфантом, — глядишь, и не откапают.

— Не бжи, старикашка, мы тебя расколдуем, — пообещал теперь Илюхин голос. — Ты снова будешь не опасен. Ты только пока лежи тихонько, не вставай и не шевелись, главное. Чтобы пол под тобой не провалился. Все же, знаешь, шестой этаж.

Но пошевелиться мне тем не менее пришлось, и девушке, покоящейся на мне, тоже. Потому что заскрипела дверь спальни и на пороге появился всклокоченный Лондырев. Теперь он был без очков, что освобождало ему лишнюю руку, и поэтому он поддерживал штаны уже обеими руками.

— А?.. — спросил он. — Что?..

— Да не волнуйся, Лондырян, — начал успокаивать его Илюха. — Ничего страшного, только подоконник один и рухнул. Главное, что батарея не оторвалась. Он, — здесь Илюха кивнул на меня, — за нее зацепиться так и не успел. Вот она и устояла.

— А… — принял пояснение Лондырев и оглянулся на приоткрытую дверь спальни. Видимо, его все-таки тянуло в нее. Но никто в проеме двери так и не показался.

Я понимал, что мне тоже надо что-то сказать, как-то оправдаться. Но что? Но как? И я выбрал проторенный путь, который меня еще не подводил ни разу.

— Полимеры, когда они бьются, это точно на счастье, — высказал я новую гипотезу. — На долгое счастье между тобой, Лондыренко, и твоей брошенной девушкой, которая именно сейчас стонет от холодного одиночества. Тебя ждет. Потому что девушки, когда они на середине прерваны…