Мой дядюшка Освальд - Роальд Даль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В чем дело? — воскликнул я.
Но я уже прекрасно знал, в чем дело. Прошло девять минут, и пилюля начала действовать. — Спокойно, — сказал я.
Она приближалась.
— Уходите.
Она приближалась.
А потом она набросилась на меня, и на несколько мгновений я потерялся в вихре рук, ног, пальцев и губ. Она превратилась в дикое животное. Она совсем обезумела от желания. Я натянул на себя одеяло, пытаясь спрятаться от ее страсти. Но ей это не понравилось. Она швыряла меня по комнате, грозно рыча при этом. Нет, так дело не пойдет. Я уже свое получил. Нужно ее остановить. Но справиться с ней было не так-то просто. Она визжала и лягалась, но в конце концов я скрутил ей руки за спиной, оттащил в ванную и поставил под холодный душ. Она попыталась укусить меня, но я слегка двинул ей локтем в челюсть. Я двадцать минут держал ее под ледяным душем, все это время она визжала и ругалась по-русски.
— Достаточно? — поинтересовался я.
Она едва дышала и промерзла до костей.
— Я вас хочу! — пролепетала она.
— Нет, — решительно отказал я, — Будете стоять под душем, пока не охладите свой пыл.
Наконец она сдалась. Я отпустил ее. Бедняжка, она дрожала всем телом и выглядела ужасно. Я растер ее полотенцем и налил стакан бренди.
— Все дело в красной таблетке, — догадалась она.
— Знаю.
— Я хочу взять несколько таких пилюль домой.
— Они слишком сильные для дам, — возразил я. — Я приготовлю для вас послабее.
— Сейчас?
— Нет. Приходите завтра, и они будут готовы.
Ее платье было порвано, поэтому я завернул ее в свой плащ и отвез домой в своем «Де Дионе». В конечном счете, она оказала мне услугу. Я понял, что пилюли действуют на женщин так же, как и на мужчин. Может, даже лучше. Я немедленно приступил к изготовлению дамских пилюль, сделав их в половину слабее мужских. Я приготовил сто штук, надеясь на хороший спрос. Но спрос превзошел все мои ожидания. Когда русская дама явилась на следующий день, она потребовала сразу пятьсот штук!
— Но они стоят двести пятьдесят франков за штуку.
— Меня это не волнует. Все мои подруги просят достать им такие пилюли. Я рассказала, что произошло со мной вчера, и они хотят испытать то же самое.
— Пока у меня есть только сто штук. Остальное потом. Деньги у вас с собой?
— Конечно, с собой.
— Могу я дать вам совет, мадам?
— Какой?
— После принятия пилюли дама становится довольно агрессивной. Мужчинам это не всегда нравится. Во всяком случае, мне вчера было не по себе.
— Так каков ваш совет?
— Если дама принимает пилюлю, ей следует убедить свое партнера сделать то же самое. Причем одновременно. Тогда они окажутся в равном положении.
— Пожалуй, это разумно, — согласилась она.
Не только разумно, но и вдвойне выгодно.
— Партнер, — продолжал я, — может принять пилюлю побольше. Они называются мужскими пилюлями. Просто мужчины крупнее женщин, поэтому им требуется более сильная доза.
— Если только партнер — мужчина, — усмехнулась она.
— Как вам больше нравится, — пожал я плечами.
— Ну что ж, в таком случае дайте мне еще сотню мужских пилюль.
«Боже мой, — подумал я, — ну и возня поднимется сегодня ночью в парижских будуарах!» Воздух и так раскалялся от страсти, стоило лишь мужчине подкрепиться моим жучком, но страшно даже подумать, что произойдет, когда пилюли примут оба партнера.
Успех был головокружительным. Мои доходы удвоились, потом утроились, и к тому времени, когда двенадцать месяцев парижской жизни подошли к концу, в банке у меня лежало около двух миллионов франков, что составляло сто тысяч фунтов! Мне было почти восемнадцать лет, и я был богат.
Но недостаточно богат. Год жизни во Франции с полной ясностью показал мне, по какому жизненному пути я хочу следовать. Я был сибаритом и хотел вести жизнь, полную роскоши и развлечений. Я никогда не буду скучать. Это не мой стиль жизни. Но, на мой взгляд, роскошь должна быть исключительно роскошной, а развлечения — неограниченными. Для этого ста тысяч фунтов было недостаточно. Требовалось больше. Мне необходим был, по меньшей мере, миллион фунтов, и я чувствовал в себе уверенность, что смогу найти способ его заработать. До сих пор я не совершил ни одного промаха.
У меня хватало здравого смысла, чтобы понимать, что, прежде всего я должен продолжить свое образование. Образование — это все. Необразованные люди вселяли в меня страх. Итак, летом 1913 года я перевел свои деньги в лондонский банк и вернулся в страну предков. А в сентябре отправился в Кембридж, чтобы приступить к учебе. Не забывайте, я был стипендиатом, стипендиатом Тринити-Колледжа, поэтому пользовался некоторыми привилегиями и расположением руководства колледжа.
Именно здесь, в Кембридже, началась вторая и финальная фаза накопления моего состояния. Потерпите еще немного, и вы все узнаете.
7
Моего преподавателя химии в Кембридже звали А. Р. Уорсли — низенький человечек средних лет, с брюшком, неряшливо одетый, с серыми усами, концы которых приобрели коричневато-желтый оттенок от никотина, — типичный университетский профессор. Он оказался исключительно талантливым человеком, его лекции всегда отличались оригинальностью, а его ум постоянно пребывал в поисках неизведанного.
Однажды он сказал нам:
— А теперь, получив тампион, мы должны защитить содержимое этой колбы от бактерий. Полагаю, вы знаете, что такое тампион, Корнелиус?
— Нет, сэр, — ответил я.
— Кто-нибудь может дать мне определение этого простого английского существительного? — поинтересовался А. Р. Уорсли.
Никто не смог.
— Тогда посмотрите в словаре, — заявил он. — Я не собираюсь учить вас простым словам английского языка.
— Да ладно вам, — раздался чей-то возглас. — Расскажите, что оно означает.
— Тампион, — объяснил А. Р. Уорсли, — это небольшой шарик из ила и слюны. Прежде чем впасть в зимнюю спячку, медведь вставляет такой шарик себе в анус, загораживая таким образом дорогу муравьям.
Странный парень был этот А. Р. Уорсли, иногда остроумный, но чаще напыщенный и серьезный, но что бы он ни делал, во всем чувствовался удивительно острый ум. После истории с тампионом я проникся к нему симпатией. У нас завязались очень приятные взаимоотношения. Иногда он приглашал меня домой выпить хереса. Он был холостяком и жил с сестрой по имени — подумать только! — Эммелайн, приземистой и неряшливой особой, с зеленоватым налетом на зубах, по виду напоминавшим краску ярь-медянку. Она устроила нечто вроде хирургического кабинета в доме, где занималась ногами пациентов. Кажется, она называла себя педикюршей.
Вскоре началась мировая война. Шел 1914 год, мне исполнилось девятнадцать, и я вступил в армию. И следующие четыре года все мои усилия были направлены на то, чтобы выжить. Я не хочу описывать свои военные впечатления. Окопам, грязи, увечьям и смерти нет места в моем повествовании. Я исполнил свой долг. И исполнил неплохо. В ноябре 1918 года я закончил войну двадцатитрехлетним капитаном сухопутных войск с «Военным крестом». Я выжил.
Я сразу вернулся в Кембридж, чтобы закончить образование. Руководство университета разрешило восстановиться воевавшим студентам, хотя, Бог свидетель, выжили лишь немногие. Среди выживших оказался и А. Р. Уорсли. Он оставался в Кембридже, занимаясь какой-то научной работой, связанной с военными заказами, и война прошла для него достаточно спокойно. Теперь он вернулся к своей прежней работе и опять преподавал химию студентам. Мы были рады встретиться вновь. Наша дружба возобновилась, словно не было четырех военных лет.
Однажды вечером, в феврале 1919 года, в середине весеннего триместра А. Р. Уорсли пригласил меня к себе на ужин. Мы ели дешевую еду и пили дешевое вино. Его педикюрша-сестра с ярь-медянкой на зубах сидела за столом вместе с нами. Мне казалось, что они могли бы питаться немного получше, но когда я осторожно поднял это щепетильный вопрос, мой хозяин рассказал, что они еще не расплатились по закладной за дом. После ужина А. Р. Уорсли и я удалились в кабинет выпить бутылку хорошего портвейна, которую я принес ему в подарок. Если я правильно помню, это был «Крофт» 1890 года.
— Не часто доводится пить хорошее вино, — смаковал он его.
Он удобно устроился в старом кресле со своей неизменной трубкой во рту и стаканом портвейна в руке. «Какой замечательный человек, — думал я. — И какую скучную жизнь он ведет».
Я решил немного повеселить его и рассказал о том, как проводил время в Париже шесть лет назад, когда мне удалось заработать сто тысяч фунтов на пилюлях пузырчатого жука. Я начал с самого начала и вскоре сам увлекся своей историей. Я вспомнил все, но из уважения к профессору опустил наиболее непристойные подробности. Мой рассказ длился больше часа.