Спасительница волшебных книг (СИ) - Корсарова Варвара

Но эленвейлцы пока не желали отказываться от своих заблуждений.

– Как только придет ответ от консула, я вам сообщу. День уже прошел, еще два ждем.

Стряпчий собрал бумаги, сунул в папку и напоследок подбодрил меня:

– Не падайте духом, госпожа Зоя. Ну отсекут у вас руку, подумаешь! Вторая-то останется при вас. Экзекуция проводится быстро, без лишней жестокости. Не топором, как в прошлые времена, а особым инструментом с острым лезвием и мощной пружиной. И потом не будет прижигания кипящим маслом, нет-нет! Доктор наложит вам швы. Мы же не темное средневековое государство! Мы живем в просвещенном мире и руководствуемся принципами гуманности. Вам дадут легкое обезболивающее, и потом за вашим состоянием будет следить доктор. Вы извлечете нужный урок и больше не будете преступать закон. И принесете это знание в ваш мир. Вам есть чему у нас поучиться!

Стряпчий ушел, а я продолжала сидеть на койке, оглушенная новостями. Мне было страшно, как никогда. Вот попала как кур в ощип!

О таких ситуациях слышать приходилось. Они случаются и в нашем мире. Беспечным туристам подбрасывают наркотики, а потом упекают в тюрьму или даже казнят.

А мне подбросили магический шар! И если консул не придет на помощь – страшно подумать, меня искалечат, лишат руки!

Я судорожно ухватила правой рукой несчастную конечность. Бедная, бедная моя рука! Такая красивая, ловкая, с длинными пальцами! Мне больше не делать на ней маникюр, не надевать кольца. Как я буду без руки? Она столько умеет!

...Ну, положим, не так уж много она умеет. Нажимать клавиши компьютера, носить сумки, переворачивать лопаткой котлеты на сковороде… и все. Я жительница современного мегаполиса, работаю головой, а не руками. Но все равно я к ним горячо привязана!

Дикие люди, дикие нравы!

Вот тебе и волшебный Эленвейл. Волшебство тут какое-то темное, нехорошее.

Похоже, судьба окончательно отвернулась от меня. Моя «несчастливая планида» сошла с орбиты! Это настоящая катастрофа. Права, права была моя мама! Сбылись ее предсказания. Ее дочь-растяпа в чужом мире попала в такой переплет, что и не выкарабкаться.

Я не смогла уснуть в ту ночь. От невыносимой тревоги меряла тесную камеру шагами, пыталась дотянуться до окна. Простукивала стены в глупой надежде вынуть камень и сбежать.

В конце концов надзирателю надоели звуки из моей камеры, и он вежливо попросил меня утихнуть, потому что я мешала ему спать.

Время тянулось бесконечно. Два дня превратились в два века. Я сидела на койке в тупом оцепенении, иногда ела, пила, но вскакивала от любого шороха и звука шагов в коридоре.

Где же ответ от консула? Он обязан что-то сделать!

На исходе второго дня в камеру опять явился стряпчий. Он принес дурные вести.

– Увы, мы не получили ответа от вашего консула. Нам написал его помощник. Господин Цейс уехал отдыхать на морское побережье, связаться с ним не удалось, а его помощник не в курсе вашего дела и отказался брать на себя ответственность. Он согласился с тем, что ваше дело будет слушаться, как положено. Поэтому уже нынче вечером состоится суд.

Я не особо удивилась, так как подготовила себя к самому худшему. Но мысленно послала консулу столько крепких проклятий, что, если бы они действовали, он должен был утонуть, попасть в пасть дракону или сгореть в адском пламени.

– За вами придут через час и отведут в комнату для слушаний, – объяснил стряпчий. – Пока можете обдумать речь в свою защиту, если вы ее еще не приготовили.

– У меня будет адвокат? Мне нужен адвокат! Самый лучший!

– Я буду исполнять функции вашего защитника и уверяю вас, я лучший из всех, кто есть в этом городе.

– А сколько еще защитников есть в Лиллидоре?

– Только я.

Железная логика!

– Не беспокойтесь, – терпеливо повторил он. – Вас не казнят и не сошлют на острова к людоедам. Я об этом позабочусь.

Через час за мной пришли. Я как смогла привела себя в порядок, хотя сделать это было непросто. Застирала футболку, испачканную вином, и теперь на груди у меня было мокрое бледно-розовое пятно. Пришлось застегнуть куртку на все пуговицы.

Груди было холодно и противно, но возможность простудиться в этот момент беспокоила меньше всего. Руками расчесала волосы, забрала их в хвост. И попыталась держаться уверенно.

Надзиратель, шаркая тяжелыми сапогами с отворотами, провел меня узкими, темными коридорами по лесенке наверх и завел в скудно обставленный кабинет, освещенный тремя магическими светильниками. Выглядели они как треугольные соляные лампы, и давали яркий, трепещущий свет.

На потолке плясали тени судьи, двух его помощников и стряпчего Малалио. Больше никого в кабинете не было. Заседание было закрытым. В кабинете пахло казенным помещением: бумагой, чернилами, расплавленным сургучом. И еще чесноком, которым закусил в обед кто-то из присутствующих.

Надзиратель велел сесть на низкую скамью, огороженную деревянным заборчиком. Сам встал рядом, побрякивая ключами в кармане.

Заседание началось, велось с холодным равнодушием и очень быстро закончилось.

Судья, крохотный морщинистый старикан, слушал речь обвинителя и защитника, приложив к волосатому уху огромный изогнутый раструб, чтобы лучше слышать. Но я подозревала, что он не слышал ни черта, потому что в конце каждой речи задумчиво жевал губами и неодобрительно бормотал: «Беда с этими иноземцами!»

Вызвали пострадавшего, господина Тахира. Тот явился закутанным в плащ до подбородка, как будто его бил озноб. Меня он удостоил лишь одним неприязненным взглядом. На вопросы обвинителя отвечал коротко и не произносил слова, а цедил.

Из его ответов стало понятно, что гизулец считает меня мерзавкой и проходимкой, соучастницей вора, и он тверд в своем убеждении.

Показания других свидетелей зачитал обвинитель, малоприятный субъект, похожий на грача, с узко поставленными глазами-бусинками.

Сначала я слушала внимательно и пыталась протестовать. Но судья велел мне замолчать и стукнул для острастки молотком по столу, а надзиратель положил тяжелую руку на плечо, давая понять, что бунтовать не стоит, это плохо для меня кончится.

Поэтому я сидела тихо и только без конца вытирала о джинсы влажные от пота руки. Не оставляло чувство нереальности происходящего. Как будто со стороны слежу за дурацким историческим спектаклем.

Защитник закончил короткую речь. Он призвал суд обратить внимание, что на подобное преступление госпожа иноземка Зоя Никитина пошла впервые, законопослушна в своем мире – нарушителя закона не пустили бы в Эленвейл – и могла пасть жертвой очарования одноухого воришки, который подбил меня пойти на дело, а потом бросил на произвол судьбы.

Суд начал совещаться. Помощники склонили к судье головы. Старикан что-то пробормотал, потом взял молоток, грохнул им о стол так, что у меня зазвенело в ушах, и провозгласил:

– Виновность иноземки доказана! Улики налицо. Виновна!

А потом зачитал приговор:

– Завтра, в соответствии с законами Эленвейла, в установленном для данного рода наказаний порядке, в присутствии доктора и двух свидетелей из числа служащих магистрата, госпожа Зоя Никитина, иноземка, будет подвергнута процедуре отсечения левой руки.

Как только он закончил речь, мне стало дурно. Ни осталось ни одной мысли, в голове лишь набатом гремело: «Отсечение руки! Виновна! Отсечение руки!»

От страха онемело все тело. Я не могла пошевелиться. Надзиратель поднял меня за подмышки и повел обратно в камеру. Мои ноги двигались медленно, как во сне, когда пытаешься убежать от чудовища.

Очнулась я, когда брякнул засов на двери. И тут зубы у меня застучали, а живот скрутил спазм.

Я скрючилась на койке, часто дыша.

Как, как это могло произойти? Почему так все сложилось? Почему моя сказка оказалась такой ужасной?!

Завтра мне отрубят левую руку. В следующий переход меня выдворят на Землю, поскольку я нарушила местные законы. Само собой, оставаться в Эленвейле мне уже ни капли не хотелось.