Драконов не кормить (СИ) - Лазаренко Ирина

Потом под звук бурлящего в горле низкого рычания Илидор отправился поливать злосчастные огурцы, и большая удача для Куа, что он к тому времени куда-то убрался, а то бы, пожалуй, огурцы получили ещё и удобрение.

Вечером начался дождь, некоторые драконы ушли спать в замок, и в спальных комнатах Илидор и Куа наконец подрались. В результате Куа лишился переднего зуба, и в ближайший месяц ему предстояло смешно шепелявить, Илидор ещё сильнее разбил руку, ушибленную о стену машинной, и, что самое паршивое, Ахнир узнал о драке.

В спальных комнатах на тот момент были только драконы, и это означало, что кто-то из них шпионит для эльфов. Те иногда умудрялись вырастить для себя шпионов из драконышей, но другим драконам редко удавалось их определить. Разве что Оссналор о чем-то догадывался или даже знал наверняка, но вот уж кто не стал бы делиться своими догадками с другими драконами.

Из-за этой драки, для разнообразия, Илидору не пришлось в наказание сидеть в машинной, хотя это он врезал первым. Ахнир ограничился тем, что на три дня запретил золотому дракону выходить из замка – видимо, эльф опасался, что в машинной Илидор расшибёт себе ещё что-нибудь, а до запланированной поездки в Уррек оставалось не так много времени. А Куа предстояло на рассвете выехать в домен Сейдинель – и ведь его, если по справедливости, тоже стоило наказать: ударил первым, конечно, Илидор, но кто подставил ему подножку и подложил камень под подушку?

Три дня золотой дракон провёл, слоняясь по замку, напевая песни, страстно мечтая о небе и погибая от скуки. Под конец Илидор даже на миг подумал, что лучше бы он провёл в машинной одну ночь, чем трое суток – в каменном мешке.

А ведь многие драконы живут в этих мешках годами. Некоторых вообще забирают в лаборатории, а другие некоторые, вроде Арромееварда, двести лет торчат в камерах, скованные машинами или цепями, которые гасят их магию.

Илидор содрогался при одной лишь мысли о том, на что похожи их дни. И ещё сильнее – при мысли о том, что он тоже мог бы стать Плохим Драконом – а он мог бы, окажись в нём вредности чуточку больше, чем любопытства, и если бы ненавидеть эльфов ему хотелось хоть немного больше, а увидеть мир за пределами замка – немного меньше.

Илидор даже почти пообещал себе больше не бить лицо Куа без очень веских причин. Не хватало ещё превратиться в Плохого Дракона и на половину вечности застрять в камере южного крыла!

Потом золотого дракона наконец выпустили из замка в непривычно пустую Айялу, по которой он мог сколько влезет слоняться в ожидании отъезда. Иногда Илидор навещал в кладках эфирную Балиту и ледяного Сххеакка – поскольку других драконов в Донкернасе почти не осталось, дружить им было не с кем, и они не возражали пока что дружить с Илидором.

Золотому дракону уж тем более не с кем было дружить.

Балита говорила в основном о яйцах и драконышах, а Илидор в этом мало что понимал – его просто забавляло, как бьются разрядами четыре чёрных яйца с голубыми и сиреневыми пятнышками, он не отказывался покараулить их, пока Балита разминает крылья над Айялой, и он любовался полётом гибкой серо-голубой драконицы, но, по правде говоря, с тем же успехом мог делать это откуда угодно ещё. Яйца не нуждались в присмотре, пока Балита летает, просто она не любила оставлять их «на произвол судьбы». Такая уж она была, Балита, – тревожная.

– Как ты думаешь, они не обижаются, что я их оставляю? – взволнованно спрашивала драконица и подрагивала крыльями, словно сдерживалась из последних сил, чтобы не обнять яйца и не засюсюкать над ними. – Как ты думаешь, им не вредно такое жаркое лето? Тебе не кажется, что они сегодня не настолько чёрные, как были позавчера?

В человеческом облике Балита выглядела как сбежавшая от роскоши дочь владыки домена: высокая, тоненькая, длиннорукая и длинноногая, с королевской осанкой и копной блестящих светлых волос. У неё было чуть вытянутое скуластое лицо, аккуратный нос с веснушками, бледная кожа, тонкий рот и синие глаза со светло-зелёным ободком вокруг радужки. Илидор помнил, как поначалу, когда он только познакомился с семейством, ему всегда казалось, что тревожность Балиты – исключительно проявление странного чувства юмора драконицы. Никак не вязалась с её обликом эта постоянная взвинченность.

А Сххеакк, высиживавший яйца ледяных драконов, безостановочно ныл. Не потому что ему не хотелось высиживать яйца – нет, он всегда был таким, ледяной дракон Сххеакк. Он ныл из-за пересохших прудов и обмелевшей руки Буянки, страдал из-за того, что его семейство и приятели разъехались, и даже из-за того, что оставшимся в Донкернасе драконам велено было находиться в человеческом облике, чтобы расходовать меньше воды. Менять ипостась, чтобы размять крылья, разрешалось один раз, в полдень. Сххеакк, как большинство драконов, не любил подолгу оставаться в ипостаси человека, но именно от него никто этого и не требовал, ведь Сххеакк высиживал яйца, а это невозможно делать в облике человека. Однако не было предела негодованию этого дракона.

– Почему бы им не запретить себе распивать отвары? – бухтел Сххеакк. – Себя-то, небось, не сдерживают!

Или:

– Почему Теландон не может просто договориться с владыкой домена? Пусть возят нам воду из других мест! Мы важнее каких-то поселений на отшибе! Что они будут делать без нас, хочу я знать?

Или:

– Интересно, хоть кто-то в соседних доменах почешется? Как писать письма и выпрашивать драконов – так все сразу торопыги, а как помочь – так где каждый из них?

Способность углядывать в любых событиях недостатки и опасности делала Сххеакка настолько непонятным Илидору, насколько ему вообще мог быть непонятен другой дракон. Не то чтобы Илидор был склонен видеть в событиях и вещах только хорошее, но он решительно не понимал, какой смысл в вечных страданиях, как Сххеакку удаётся существовать среди боли и мрака каждый день и не удавиться на собственном хвосте от безысходности.

Золотой дракон, пусть и чуточку выбитый из колеи, всё равно оставался самым бодрым и довольным жизнью среди всех не разъехавшихся драконов Донкернаса.

– Вот чего ты такой радостный? – досадовал Сххеакк.

– А что такого страшного случилось-то? – не понимал Илидор.

Сххеакк раздражённо хлестал по траве длинным змейским хвостом и ничего не отвечал.

Илидор всегда предпочитал человеческую ипостась драконьей: в ней полнее ощущался этот удивительный окружающий мир, а когда Донкернас опустел, из родников удавалось собрать достаточно воды, чтобы речь не шла о каких-то особенных страданиях от жажды. Илидор обожал лето, и в кои-то веки никто ему не мешал наслаждаться жизнью: эльфы были слишком заняты, бегая кругами и вопя друг на друга, полянки и лужайки Айялы были свободны, не нужно изыскивать пути, чтобы не столкнуться с драконами, которые особенно явно недолюбливали Илидора. Вот даже Куа забрали в далёкий северо-западный домен Сейдинель!

Может, Илидору повезёт, и на Куа там свалится что-нибудь тяжёлое.

Владыка домена, хотя Сххеакку про это никто не доложил, озаботился поставками питьевой воды в замок Донкернас. Да, воды всё равно едва хватало, а нередко телеги просто не добирались до замка, таинственно пропадая по дороге: в домене хватало обезвоженных поселений, жители которых предпочитали рискнуть гневом владыки домена когда-нибудь потом, чем умереть от жажды сегодня. В попытках найти ещё какие-нибудь пути решения этой проблемы Донкернас покинули одновременно Теландон, его первый помощник Тарис Шабер и вторая помощница Альма Охто.

Драконы их не любили и могли бы порадоваться отсутствию всей донкернасской верхушки, но без этих эльфов замок остался на попечении мстительного Ахнира Талая и старших драконьих воспитателей, Флёда Жирая и Корзы Крумло, – всех троих драконы не любили ещё больше. Единственное хорошее, что в них было: они гораздо реже Теландона доставали драконов бухтежом про осмысленность жизни, пользу для мира и науки и счастье, которое драконы обрели в лице эльфов, которые не позволяют им лениться и просто быть драконами.