Искатель. 2011. Выпуск №11 - Наталья Смехачева

— К тому же я тогда при нем упомянул имя Куравлева, что и подсказало ему решение, — сказал Жаров. — Этим он объяснил и то, почему пришел раньше, и то, что растерялся, когда ты застал его врасплох своим вопросом.

— Третий сон, Квятковской Анны, был создан потому же методу, что и в нашем лагере, — сказал Пилипенко. — Два таинственных сна нам уже подбросили. Третий Быков просто впечатал в файл дневника Анны. Так и появился маньяк-мертвец.

22

Они вышли во двор. Прямо перед дверью Управления распустила свои ветви огромная цветущая катальпа. Оба посмотрели на сиреневые свечи соцветий, жарко горящие в лучах утреннего солнца, и подумали об одном и том же.

— Конец делу о маньяке, — сказал Пилипенко. — Теперь пусть открывается сезон, пусть все вокруг цветет и пахнет.

— А ведь ты знал, — вдруг сказал Жаров, — что из Симферополя привезут не Быкова, а Куравлева.

— Догадывался, но не был уверен.

— И, как всегда, скрыл от меня свою догадку. Хотел сказать "Быков или Куравлев", но осекся, чтобы не выглядеть дураком.

— Благодаря этой привычке, — холодно возразил Пилипенко, — мне удается выглядеть дураком гораздо реже, чем оно есть на самом деле.

Андрей Марков. Убийство напрокат

История первая УТОПЛЕННИЦА

— Доброе утро, дорогой!

Снежана Игоревна смотрит на него. Дорогого. В буквальном смысле слова, потому что ее мужчина — очень преуспевающий бизнесмен. Не олигарх, но его денег достаточно для того, чтобы купить огромную двухэтажную яхту или дом на Мальте. Но он не совсем мужчина ее мечты. Во-первых, толстый, во-вторых, храпит во сне, а еще в постели он глухо рычит, когда делает "это", а делает "это" быстро, и она не успевает. А потом он откидывается на подушки и сразу засыпает. Да и лет ему больше пятидесяти, а ей всего тридцать пять. Когда они только встретились, он не был таким; конечно, живот и все остальное уже было, но он старался ублажить ее, хотя бы на минутку, а сейчас они все реже встречаются в постели и все больше спят в разных комнатах. До нее у него было много женщин, и она прекрасно знала об этом, но чего не сделаешь ради того, чтобы стать женой бизнесмена. Это же звучит гордо, почти как звание, почти как герой России или народный артист. Она — его жена. И их принимают везде вместе, с ней советуются, ее боготворят. Поэтому сейчас, потянувшись, словно пантера, она смотрит на него, и в ее глазах как будто любовь.

— Мы поедем сегодня за город, милый?

— Нет! — ответил он резко.

— Но ты же обещал. — Она фыркнула, словно встревоженная кошка, и встала с постели. Она была все так же красива и притягательна, но только не для него. — Ты обещал. Я устала от всего, от города, от людей, от этих вечно спешащих машин, грязного воздуха, от всего. Ну, поедем, котик… а

"Котик" смотрит ей в глаза, нагло, как это он делает почти всегда с людьми от него зависящими, и пожимает широкими течами.

— Обещанного, сама знаешь, три года ждут. Что тебе еще надо? Ты совсем недавно была на Кипре. Когда же ты успела устать? Хочешь, поезжай одна, мне некогда. У меня сегодня партнеры из Владивостока. Специально прилетели ради того, чтобы поговорить. И что, я должен их кинуть, да?

Снежана, поджав губы, идет в ванную комнату и больше ничего ему не говорит.

"Да и черт с тобой, общайся со своими "партнерами", такими же косорылыми и упитанными бурдюками, а я поеду туда одна. Надо только позвонить Максу, он скрасит мое одиночество".

Когда он ушел, Снежана позвонила Максу. Вечером она поедет туда и спокойно отдохнет и от этого опостылевшего города, такого же мужа и его грязных денег. Что греха таить, она тоже знала, откуда к нему приходят эти тысячи, миллионы и миллиарды.

За окном лил дождь. Крупный и жесткий. Как будто снова начался всемирный потоп. Но летний дождь проходит быстро.

Сергей Борисович Плетнев откинулся на спинку кресла и посмотрел на свою помощницу Машу. Она, усердно шурша шариковой ручкой, заполняла бумаги. Сергей Борисович — это я. Прошу любить и жаловать. Хотя можно и не любить. Я — частный детектив. А Маша — моя помощница. "Красивая и смелая", как поется в песне, но она дорогу никому не переходила, а просто была моей помощницей. Я любуюсь ею и до боли в сердце хочу ее обнять и поцеловать, но тогда бы все наши отношения — начальника, в моем лице, и подчиненной, соответственно в ее хорошеньком личике, — стали бы уже не такими официальными и деловыми.

Мне сорок два, и я не женат. Конечно, не чурался женщин, но пока не нашел ту "единственную и неповторимую", о которой мечтаю. Ну не попадались мне на пути такие же, как моя мама, которая ВСЕГДА любила отца и меня, как она выражается, непутевого. Хотя под этим она подразумевала именно то, что я до сих пор еще не женат. А значит, и внуков "они с отцом могут не дождаться".

А Маша — моя подчиненная. Или, проще сказать, секретарь, делопроизводитель и так далее. Она готовит мне чай или кофе, приносит их в кабинет, она пишет все необходимые бумаги и даже когда-то лечила меня. Тогда, когда я заболел гриппом и почти две недели валялся в постели. Маме она тоже нравится, но я считаю, что я ее недостоин. А еще больше я боюсь за нее и ни в какие такие дела и передряги стараюсь ее не посвящать. Хотя это почти не получается. А работа частного детектива, так же как и работа в органах внутренних дел, где я отпахал двадцать лет и дослужился до майора, сопряжена с риском. И для здоровья, и даже для жизни. Служа в "органах", я побывал в "горячих точках" и не понаслышке знал, что такое война. Страшная и свирепая. И я видел, как погибают люди, но, слава Богу, сам никого не убивал. Не хотелось бы, чтобы она видела это и знала.

Маша еще молода, ей всего девятнадцать, и я чувствую, что я для нее уже староват. Ей надо устраивать свою жизнь, рожать детей. Поэтому я и боюсь, что с ней что-то случится, и не хочу, чтобы из-за меня ей было плохо. "У нее вся жизнь впереди, и испортить ей ее, эту самую жизнь, я не имею права", — так думал я, глядя на сидевшую рядом такую знакомую и такую далекую женщину. А то, что я действительно ее люблю, я уже не сомневаюсь. Порой так хочется быть с ней и в будни, и в праздники, но неотвязная мысль о том, что я могу испортить ей жизнь, мешает мне. И порой кажется, что я не смогу дать ей того, чего ждут женщины от мужчин. В основном ведь все отношения между мужчиной и женщиной сводятся к продолжению рода. И свести все только к этому я не хочу. О детях мечтал, но ведь не только дети составляют смысл жизни мужчины и женщины. Мне хотелось, чтобы мы слились в единое целое и жили бы так до самой смерти, но опыт прожитых вместе с женщинами лет показывал, что рано или поздно это целое разлеталось, причем вдребезги. Женщины, как существа более приземленные, хотели ровной жизни и сытого бытия, чего я им, работая в "органах", обеспечить не мог. И поэтому они уходили, а потом появлялись другие, и все начиналось снова. А Маша, так казалось мне, существо небесное, и я даже представить себе не мог, как мы будем жить вместе в одной квартире, как будем вести совместное хозяйство и воспитывать общих детей.

Наконец она отложила авторучку и взглянула на меня.

— Сергей Борисович, вот ваш отчет, посмотрите, поправьте, я распечатаю, и отдадим клиенту. По-моему, все грамотно и юридически верно.

Я встал из-за стола, приблизился к ней, взял отчет. Ее волосы приятно пахли, и сама она была так близко. Вот взял бы и обнял…

По прихоти клиента мы расписали все свои действия и теперь должны были отдать ему эти бумаги, чтобы человек удостоверился в нашей работе. В то же время этот документ, если даже и всплывет в суде, не должен быть как-то использован ни против нас, ни против клиента, ни против кого-то другого. Это так, филькина грамота. Которую, по прочтении, можно смело выбросить в мусорное ведро, а еще лучше сжечь или съесть.

Тут звякнул колокольчик, висевший над входной дверью в офис. Он изгонял духов, ведь колокольчик был не простой, а самый что ни на есть "фэн-шуйский". Его принесла Маша, а прикрепил к двери я. Специально притащил из дому дрель, чтобы продырявить неподдающуюся стену, забить "чопик", а потом вкрутить в него шуруп. И ведь продырявил, и вкрутил, и повесил. И теперь этот "чертов звонок" будоражит мне нервы. Тогда она сказала, что это поможет в нашей нелегкой деятельности. Пока действительно помогал. Злые духи не залетали. А насчет добрых было не совсем ясно, изгонял ли он их тоже или пропускал.

Затем через какое-то время, нужное для того, чтобы пересечь приемную, где обычно и находилась Машенька, в кабинет ввалились двое. Один высокий и широкий, словно шкаф, другой низкий, но тоже широкий, как комод. Оба в легких летних костюмах и совсем сухие, несмотря на то что капли дождя все еще барабанили по мостовой, видимой в зарешеченном окне. Низкий сразу, без приглашения, уселся в кресло, высокий остался стоять у двери. В левой руке он держал небольшой дипломат. Видно было, как играют его мышцы, а под левой подмышкой угадывалась кобура с пистолетом.