Газета День Литературы # 153 (2009 5) - Газета День Литературы

Чтобы какой-нибудь сноб с набобом

шли за твоим, извиняюсь, гробом?

В небытие уходить достойней

здесь на отшибе, чем в центре с бойней,

пока заря на сырой подушке

одна и держит на красной мушке.

***

Сделалось с годами, допекая,

всё слышней дыхание в груди,

с ним таким теперь на пик Синая,

потакая звёздам, не взойти.

Кажется, что жизненная квота

вычерпана – но, наоборот,

из кармана заставляет кто-то

доставать затрёпанный блокнот.

Словно это юнкер темноокий

у себя в казарме налегке

спит и видит сон про одинокий

и мятежный парус вдалеке.

Станционные стансы

Неужели бывает

то, чему не случалось бывать:

на глазах прибывает

жизнь, способная лишь убывать

со времён колыбельной,

будто это меня на заре

порешили под Стрельной

иль у проруби на Ангаре.

Из-под ног уходила

уж земля за последний порог.

Но, войдя, полонила

та, с которой ещё не продрог.

Помнишь, как прижимали

лбы к тускневшему сразу стеклу?

А за ним опускали

проходимцы родную страну.

Как его не замылен

чем ни попадя глаз на веку,

понимать, что бессилен,

посуди, каково мужику.

Не пловцом, не артистом,

как когда-то покойный отец,

надо минималистом

неуступчивым стать наконец.

Только, милая, снова

знай, что я не сметливый хорёк.

Я заветное слово

с загрудинною болью сберёг

и не хрень диамата

положил на надгробье эпох,

а на стёклах когда-то

колосившийся чертополох,

что в наследство достался

нам от прежних арктических зим,

от уездных вокзалов,

задымлённых на подступах к ним.

Георгий СУДОВЦЕВ ПРИКОСНОВЕНИЕ К ПОКОЮ

***

Поэт понятен только краем звуков.

Он, говорящий прежним языком,

пытается слова найти о том,

что лишь ему открыто средь живущих –

подобно тем алхимикам, кто прежде

"меркурием" обозначали ртуть,

не ведая, что пролагают путь,

ведущий к синтетической одежде…

ИЗГНАНИЕ

Me destierro a la memoria…

M. de Unamuno

Отправляю себя в изгнание,

безвозвратно ссылаю в память,

чтобы всех, наконец, избавить

от того, кто жил наизнанку.

Мир вам, братья мои! – в котором

не хочу, не могу оставаться,

я ему не обязан сдаваться,

я доволен своим приговором.

Я для этого мира – преступник,

здесь я болен неизлечимо.

Веще-сущая книга-имя

Станет ныне любым перепутьем.

Пусть от ваших шагов и песен

сотрясутся земля и небо –

это сплетенный мною невод

держит их, и совсем не тесен…

***

Не искушай меня, искусство!

В твоих садах цветут цветы,

и даже самый мелкий кустик

исполнен вечной красоты.

Напоминанием о рае,

где все блаженны и чисты,

искусство, ты со мной играешь,

как миражи среди пустынь

играют с гибнущим от жажды…

Искусство, здесь моя душа!

Но стать цветком твоим однажды

и навсегда – не искушай!

***

Закраснелись

у рябины грозди –

значит, осень

скоро будет в гости,

раздавая

золото за зелень

по каким-то

небывалым курсам,

по каким-то

выгодным донельзя,

и цыплят считая –

на смех курам,

оставляя старые долги нам,

поражая невозможной сутью…

Что за осень в жёлтых георгинах

незаметно подокралась всюду?!

ДНИ ЛИСТОПАДА

Боже мой! Уходящие дни –

точно листья на ветру осеннем.

Память провожает их полёт

до прикосновения к покою

мириадов облетевших листьев,

уходящих в землю,

в землю, в землю…

Что же я?

Зачем я собираю

красные, багровые, рдяные,

золотом червлёные листы,

если вдруг передо мною вспыхнет

всё, что не вернуть,

что отлетело,

и перебираю их страницы –

книгу жизни собственной моей?..

А меня всё осыпает ветер

этою продрогшею листвой,

и не оторвать от листопада

глубины таящихся зрачков,

и не разглядеть, когда последний,

сонный лист

закружится в пространстве

и меня, влюблённого,

подхватит –

вот, как есть,

с охапкой мокрых листьев, –

и за времени пределы унесёт…

***

Говорите со мной о любви!

О любви говорите со мной!

О "закате в крови",

о прекрасной, как вы,

и смертельной планиде земной!

И – в огонь, на костер словари те,

где нам свет не ловить,

где нас корень подземный повил!

Говорите еще, говорите!

Говорите со мной о любви!

ЛЕГЕНДА

"Соколиные очи кололи им

шилом железным…"

Дмитрий Кедрин

Жил в России поэт.

Он лелеял мечту о свободе –

никогда не бывалом,

волшебнейшем счастье земном,

о таком бесконечном

и ввысь устремлённом полёте,

для которого тесен

любой человеческий дом.

Он ходил по грибы,

слушал пение птичьего ветра,

в небесах разбирал

письмена золотых облаков,

и, поставив лукошко в траву,

до последнего света

отпускал стаи мыслей

парить далеко-далеко. Он гранил и чеканил слова,

и низал их на строки,

в зеркала, словно в воду,

глядел на людей.

чтобы прошлые знаки увидеть

и новые сроки,

и сравнить, и спросить у себя:

"Ну, какие лютей?"

Но родную страну не любить –

это самое горькое горе,

а Господь никогда никого

не оставит надолго в беде.

Вот и встретил поэт –

ну, не сразу, конечно, но вскоре

на тропинке лесной

пару ангелов НКВД…

РЕЧИ КРОВИ

Тише!

Тише.

Ти-