Мертвецы не танцуют - Острогин Макс

Попытался ускориться, но пробираться по грудь в воде было тяжело. Я оскальзывался, погружался с головой, отплевывался и снова шагал. Курок продвигался первым, кашлял, ругался, плевался.

– Не могу… – бормотал он. – Не могу уже… Спать охота… Мама подавилась булавкой, папа неизвестный герой…

Его уже колотило, крупно, даже мне чуть передавалось, хорошо, пока трясет, значит, жив, значит, энергии на тряс хватает.

– Рассказывай, давай, – велел я.

– Что… рассказывать? – не понял Курок.

– Не знаю. Интересное. Веселое.

– Про пришельцев могу… Тут книжку одну прочитал, очень интересную…

– Давай про пришельцев, это интересно.

– Я не помню… Пришельцы прилетели… На тарелках… Сразу со всех сторон… Они здесь… Здесь, под землей. Тарелка упала, а они ее закопали. Да, тарелка под городом, внизу, я видел секретные карты… А они из нее лезут и лезут, и маленькие, и большие…

Холодно, даже бредовые пришельцы не помогают.

– …они только героев боятся… Потому что герои тоже пришельцы, их сюда перенесло телепортацией. Телепортацией переносятся хорошие пришельцы, а плохие прилетают на тарелке, редкая дурь, правда? А хорошие еще на метеорите прилетают, так и пишется – прилетел на метеорите… Только они могут справиться с плохими, потому что у них оружие… И только герои могут, потому что их нельзя убить… Они пуленепробиваемые. Пули сплющиваются или отскакивают… Слышь, Дэв, от тебя ведь пули должны отскакивать…

Тоннель неожиданно расширился.

– Станция… – просипел Курок. – Наконец-то… Вот как, оказывается, надо – про пришельцев рассказывать, доброе волшебство… «Электрозаводская», приплыли, здесь раньше электрические заводы стояли, электричество вырабатывали, еще до Нижнего Метро…

Выбрались на платформу, вода заливала ее сантиметров на тридцать.

Станция. Станция как станция, ничем не выделяется. Вот я книжку видел, как Верхнее Метро выглядело, так там ого-го – не станции, дворцы настоящие, величие человеческого духа, то картины из самоцветов, то собаки железные. А эта обычным красным камнем обделана, ничего выдающегося.

– Надо наверх… – простучал зубами Курок. – Костер, пожар, слушай, смешно-то как, то пожар, то мороз… Наверх, наверх…

Он двинулся к лестнице, я поймал его за пояс.

– Что? – дрожал Курок. – Мне надо… Солнышко…

– Время… – я постучал пальцем по запястью.

– Что?

– Сколько времени? – спросил я.

– Не знаю, – совсем тихо ответил Курок – Разбились.

Превосходно. Мы не знаем, который час. Не знаем, что на поверхности. Ночь. День. Если ночь…

– Стой, – велел я.

– Мне плохо что-то, душа остыла…

Курок подпрыгивал, кривлялся, совсем по-сумасшедшему.

Пороховая настойка. Порох и спирт. Доктор говорит, что это совершенно бесполезная вещь, гораздо лучше обычный спирт. Но я привык к настойке. Пузырек.

– Разотрись, – я кинул пузырек Курку.

– Что?

– Разотрись. Спиртом с порохом.

– То, что надо… – Курок свинтил колпачок, приложился к горлышку.

– Ты что?! – Я выбил пузырек, он булькнул и затонул.

– Нормально… – Курок поморщился. – Растирка все равно тоже внутрь проникает. А порох меня взбодрит, я его уже пробовал…

Он замолчал, громко икнул, после чего Курка вывернуло.

– Нормально… – прохрипел он. – Зато согрелся… немного…

Курок кашлянул.

– Хорошо. Кишки расплавились…

Все равно ведь не поможет. Сырость полнейшая, надо просушиться. А как просушиться, если воды почти по колено? И сверху каплет. Вода везде. Нет, надо на поверхность. Здесь сдохнем. В темноте и в холоде.

– Идем наверх.

– А если там ночь?

– Там день.

День. Может, утро. Вряд ли мы сильно сбились со времени в этих подземельях, хотя тоже бывает.

День, точно день.

Подъем получился долгим. Проржавевшая автоматическая лестница не очень способствовала хождению, ступени не попадали в шаг, неприятно покачивались под ногами, а кое-где вообще пройти нельзя, и тогда приходилось прыгать или перебираться на соседний пролет. Стены трубы, ведущей к поверхности, были выложены железными досками, они почти все проржавели и отстали, приходилось двигаться осторожно, наткнуться на ржавую железяку смертельно опасно. Кое-где на стенах висели щиты, некоторые совсем выцвели и стерлись, другие сохранились на удивление хорошо, их можно было прочитать. Интересно, точно в старый мир заглядываешь, только непонятно, зачем.

«Москвич-2», новый полноприводный автомобиль с гибридным двигателем! «Москвич-2» – и ты король дороги!» Автомобиль этот самый, синего цвета, я, правда, в машинах плохо понимаю, но не автомобиль главное. Девушка там еще пририсована. Красивая очень, у нас таких нет совсем, стоит, на этот самый автомобиль опирается. В чрезвычайно странной одежде, ноги очень хорошо видны. Даже смотреть грустно. Как подумаешь, что раньше девушки в этой одежде по городу ходили…

«Курорты Черногории! Отдых, о котором вы мечтали!»

Море, чайки, белые домики, белые паруса. И в небе что-то круглое и разноцветное, воздушные шары, наверное. Я мечтаю о таком отдыхе, Черногория – это вообще что?

«Новый планшетник от CBI! Воплощение мощи!» Это непонятно про что.

«Кошачьи консервы «Бегемот»! «Бегемот» – это кот без хлопот!»

И кошка. Или кот. Рыжий и огромный, кот разливался по круглой плетеной корзинке, был жирен и доволен жизнью. Бегемот, так, наверное, его звали – размеры-то внушительные. Или из бегемотов консервы делали, вполне возможно, что раньше их разводили для мяса, бегемот – это как большая свинья. Надо же – консервы специально для кошек! Я вспомнил про Папу. Папа мокрым комком шерсти лежал в новой пластиковой клетке и был совсем мертв. То есть дохл, дохлей не придумаешь. Еще грустней стало, Папа был последним, кто связывал меня с той, прежней жизнью, а теперь и его нет.

Надо все это изучить потом будет, подумал я. Вот эти объявления в метро. Таких объявлений мало осталось, только под землей, а в них много интересного. Кошачьи консервы, надо же… Может, это не для кошек консервы, а из кошек как раз, и не из бегемотов… Странный был раньше мир, кто-то думал о том, как накормить кошек.

Остановились передохнуть. Курок уже перестал трястись, даже в темноте было видно, что он здорово посинел. Он и раньше румяностью не отличался, а сейчас стал окончательно похож на мертвеца.

Курок опустился на ступеньку.

– Вот оно как, – сказал он. – А я астроном был, небо любил… Слышь, Дэв, это всегда так – кто небо любит, подыхает в какой-нибудь препаскуднейшей ямище…

– Хватит ныть. Сейчас подогреемся…

Я достал кружку, достал сахар. Снял шлем, свинтил карбидку. Конечно, карбидка не предназначена для подобных целей, но случай крайний. Установил кружку на лампу, налил воды, насыпал сахара. Побольше. Прикрутил кран лампы.

– Что это? – спросил Курок, заикаясь. – Адский компот? Слюни Сатаны?

– Наоборот. Праведный чай. Пол-литра кипятка с сахаром.

– У меня какао есть… То есть было… Япет выдал неожиданно…

А мне не выдал. Вообще, какао неплохо бы. Или кофе. Прогреться. Ни того, ни другого. Вода закипела, я размешал сахар, снял кружку. Горячая, ладони жжет, то, что надо.

– Держи.

Я взял пальцы Курка, холодные, как уши мертвеца, осторожно вручил ему кружку.

– Пей медленно, – сказал я. – Горло не сожги.

Курок стал пить. Брякая зубами, расплескивая, обжигаясь. Я помогал, поддерживал кружку. Это хорошо, что сахар остался, даже очень хорошо, хотя вообще-то праведный чай он безо всего, просто крутой кипяток из железной кружки, меня Гомер еще давно научил. Пол-литра кипятка, а еще лучше литр…

– Погоди, – я отобрал у Курка кружку, добавил туда еще сахара, размешал.

Курок быстренько допил чай.

– Теперь наверх, – сказал я. – Тут уже недалеко.

Мы пошагали по шатающейся лестнице и скоро увидели свет. Дневной.

– Утро, – с облегчением улыбнулся Курок. – Я рад утру, как кенгуру.

Через несколько минут были уже наверху, в круглом зале. Сквозь крышу пробивались корни деревьев, в окна светило солнышко, Курок застонал и кинулся к выходу.

Я в очередной раз успел поймать его за шиворот и вышел на свет первым. Удачно. Место тихое, несколько перевернутых автобусов, сухие деревья, сухая трава.

– День… – Курок сел прямо на землю. – Солнце… Солнышко, карлик желтушненький…

Я распускать сопли по поводу солнышка не стал, делом занялся. Сразу наметил дерево с какими-то черными ягодами, срубил его и разделал для костра на короткие чурки. Не стал мудрить, подсыпал пороха, и через минуту просохшие ветки уже трещали, стреляли корой и распространяли чуть горьковатый запах.

– Вишня понедельника, – сказал Курок. – Вишня радости…

Ягоды действительно оказались вишней. Твердой, приходилось размачивать слюной, а вообще ничего, сладкая. Я набрал побольше, засыпал в котелок и стал варить компот.

Сидели вокруг огня. Сушились. Я не раздеваясь. Курок разоблачился до черных длинных трусов, развешал одежду на ветках и, с жадностью поглядывая на котелок, рассказывал про какую-то Пенелопу, она давно уже жила. Пенелопа так прозывалась, конечно же, из-за того, что умела лопать пенопласт, причем без какого-то особенного вреда для здоровья. Наловит ящериц, наварит с пенопластом – и ест. Запросто тремя ложками насыщалася, потому что пенопласт внутри разбухает – и голод не чувствуется…