Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы - Эдуард Успенский

Сейчас он попробовал понять, откуда взялось его решение, что эти монстры не хотят, а может быть, просто не могут обижать людей. Он представил себе картину: ночь, пустое здание, странные Белые Перчатки играют на пианино. Белые – значит, любят чистоту. Играют не на бильярде, не в домино, не в карты, а на пианино. Чтобы играть на пианино, даже черными лучами, учиться надо.

Играют эти интеллигентные Перчатки, а тут сторожиха тетя Поля или там тетя Клуша подходит и, скрипя всеми досками старого дома, в замочную скважину подглядывает. Неизвестно еще, что эта тетя выкинет, а вдруг милицию позовет с пистолетами.

Другие Перчатки могли тетю Полю запросто придушить, бутылкой по голове стукнуть и слинять. А эти всего-навсего ее с лестницы спустили. И еще эта тетя Параскева и дальше по ночам работала. Правда, без пол-литры не соглашалась. Но с пол-литрой-то запросто. Не иначе как она с этими Перчатками помирилась, а то и подружилась вовсе. Сидела себе и балдела, музыку слушала. Торчала то есть. Вот бы с Параскевой поговорить.

Но дальше события развивались так, что стало не до Параскевы. Как только Рахманин вышел на улицу, он едва не врезался в Черную Простыню, спокойно двигавшуюся по тротуару, как пиратский парус.

Слава богу, что у него была профессиональная реакция. Он не остановился, не отпрыгнул в сторону, а, наоборот, попер на Простыню, как извозчик на буфет, будто он ее не видел.

Ни в коем случае нельзя было подавать вида, что он ее видит. Тогда бы она поняла, что замечена им, и неизвестно, что бы она после этого предприняла.

Простыня проскользнула мимо его лица, как молочная пенка при наливании молока в чашку, как тень от ветки дерева, не оставив ни малейшего ощущения прикосновения, и пофланировала дальше по улице.

Рахманин пошел за ней. Она двигалась в том же направлении, что Глаз и Кобра. Двигалась не спеша, обходя, обтекая прохожих, иногда на сотую долю секунды задерживаясь у больших витринных стекол.

Странно, она была черная, но солнечные лучи проходили сквозь нее свободно, тени она не отбрасывала.

Дальше Простыня резко повернула в глуховатый переулок налево, и, если бы Рахманин последовал за ней, сразу бы стало ясно, что он за ней следит.

Поэтому Рахманин прошел перекресток, чтобы купить сигарет и жвачки в газетном киоске.

Потом он долго курил в глуховатом переулке, сидя на поваленном дереве, и ждал. Он был уверен, что кто-либо из этой цветной организации опять проследует в ту же сторону.

И точно, по переулку шла девушка… Нет, Стеклянная Кукла в человеческий рост. Не шла, а парила над асфальтом, словно ее несло воздушным течением. Проплывая мимо Рахманина, она все время поворачивалась к нему лицом. И в конце концов вышло так, что дальше она уже плыла спиной вперед. Но Рахманин даже четвертью глаза не повел в ее сторону. Мало ли, кого только не заносит порой в наши русские музейные города.

Пройдя следом за Куклой метров пятьсот по переулку, Рахманин снова остановился покурить. Дальше его повели огромные Зеленые Пальцы, летевшие вместе, как спаянные, но не связанные большой зеленой ладонью.

Они вплотную подвели Рахманина к красному фабричному зданию дореволюционной постройки. Скорее всего это был гвоздевой или замковый завод или молотковая фабрика. Он весь был обнесен старым кривоногим забором со старой кривоногой колючей проволокой.

Пальцы залетели за спину здания и скрылись где-то в высоких пыльных кустах в середине того же кривоногого забора.

Забор был обложен глухой крапивой и репьем. В одном месте через крапиву шла твердая, вся перекрученная тропинка. Рахманин пошел по ней и сразу оказался у роскошной полутораметровой дыры в заборе.

Дальше он увидел глухую огромную стену с одной-единственной полузаваленной дверью. Наверное, это был вход в котельную. Тяжелая железная дверь была прикрыта до половины кустами пустырника.

Рахманин не собирался туда заглядывать. Но вдруг услышал шум позади себя на тропе. Шла группа людей.

«А если это не молотковый завод, а секретный почтовый ящик? – подумал Рахманин.А если здесь производят не кувалды, а штыки для армии? Меня же арестуют к чертовой матери и сдадут в милицию».

Он шагнул к двери в подвал и, почти прижавшись к стене, стал опускаться по лестнице вниз. Получилось так, что последней в подвале оказалась его голова.

Когда он чуть-чуть привык к подвальному полумраку, его охватил ужас. Подвал напоминал слегка подсвеченный аквариум, в котором плавали… УЖАС… КАРАУЛ… И надо было бы бежать оттуда… к чертовой матери, без оглядки… А Рахманин почему-то сделал наоборот. Он деловито пошел вдоль трубы по стене, осматривая и шатая заржавленные вентили.

А все фигуры в подвале, наоборот, вдруг замерли. И Стеклянная Кукла, и Девушка с Красным Пятном, и Большая Обезьяна с Бритвой, и Черная Простыня, и Желтый Глаз, и Пятиметровая Кобра, и многие, многие другие.

Дойдя до старого угольного котла, который не работал уже больше тысячи лет, Рахманин деловито бросил туда несколько лопат угля и пошел к выходу. На всякий случай взяв лопату с собой. У самого выхода он случайно ткнулся головой в какого-то не успевшего обскользнуть его монстра и почувствовал упругое и твердое сопротивление.

Монстр, очевидно, задержался на пути Виктора не случайно, не случайно затвердел на тысячную долю секунды, он что-то хотел то ли узнать, то ли показать Рахманину. И Рахманин понял, что есть очень большая сила в этом бредовом сгустке материи.

Но сделал вид, что ничего не понял. Он брезгливо замахал руками, как человек, в лесу случайно налетевший на большое полотно паутины, что-то пробурчал сердитое типа:

– Запустили помещение! Вас бы самих сюда, черти! – И, снова присев и упершись носом в дверь, выскользнул из подвала. На свет божий.

Путь за колючую проволоку был открыт. И Рахманин с облегчением пулей вылетел с территории фабрики, как сельский мужик, случайно забежавший в дамский туалет на вокзале.

С волосами, стоявшими дыбом, шагал он на улицу дяди Мирона, а над ним в двадцати метрах над землей, чуть-чуть сзади летела Черная Простыня.

Она была над ним, пока он стоял в винном отделе, пока покупал хлеб, пока ехал в автобусе на вокзал за билетом. И никто во всем городе, кроме Рахманина, ее не видел. А он делал буквально все, чтобы ее совсем не замечать.

Рахманин понял, что он на крючке. Что он «под колпаком», а вернее, «под простыней» у всей этой относительно честной компании, и что вечером надо ждать гостей.

И опять что-то подсказывало Рахманину, что это не смертельно опасно.

Рахманин все время прокручивал в голове картину, которую сфотографировала его подкорка в подвале. Что это было? Бал привидений? Сговор чудовищ? Музей призраков или его собственный бред?

А может быть, это был коллективный поход в театр? Или исполнялся какой-то особый концерт для Белых Перчаток с оркестром? В самом конце зала он заметил что-то похожее на сцену в сельском клубе, какой-то помост. И на нем, кажется, извивалась и текла лента Мебиуса.

И, кажется, с нее стекала в зал какая-то информация. В ленте определенно была какая-то масса. Весь зал замер мгновенно с появлением Рахманина, а лента еще две или три секунды двигалась, меняя цвет.

«Интересно,думал Рахманин,почему я стал их замечать? И, самое странное, почему я почти перестал их бояться?» И тут он вздрогнул. Прямо перед ним на первом сиденье автобуса сидел зеленый контур человека. Когда у людей от резкой перемены позы идут круги перед глазами, иногда они бывают такого непрозрачно-зеленого цвета.

У человека, за которым следят агенты ЦРУ, или КГБ, или другой государственной разведки, порой возникает желание подойти к агенту и сказать:

«Здравствуйте, я – Петров. Давайте познакомимся».

Рахманину тоже захотелось подойти к контуру и сказать что-либо подобное:

– Здравствуйте. Ну, как дела, все зеленеем?

Но никто к агентам ЦРУ почему-то не подходит и ни о чем их никогда не спрашивает. Не стал этого делать и Рахманин. А на остановке он молча прошел через Зеленого Человека, как проходят люди через луч света в темном царстве или в автоматах метро.

ЛИЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

– Дядя Мирон,спросил Рахманин у хозяина за обедом,у тебя нервы крепкие?

– Нет,ответил дядя Мирон.У меня нервы никуда.

– А с виду ты такой спокойный.

– Это с виду. Я, как чего нервное вспомню, целую ночь потом не сплю.

В печке гудел огонь, начинались сумерки. Рахманин и дядя Мирон неспешливо ели за обеденным столом в комнате…

И вот началось.

Вдруг Рахманин увидел в окне большой Зеленый Череп размером с двухпудовую картофелину. Череп подлетел вплотную к стеклу, заглянул глазницами в комнату, покачал головой и резко взмыл в высоту. Рахманин понял – сейчас!..

– Дядя Мирон, выпей еще стопку.

– А ты чего же не пьешь?

– Я же непьющий.

– Хорошо это,согласился дядя Мирон.Сколько я через нее бед в жизни получил и несправедливостей… А уж денег потратил! Вот сейчас не надо бы пить – утром плохо будет. Так ведь тянет. Выпить-то хотца.