Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы - Эдуард Успенский

– А ты чего же не пьешь?

– Я же непьющий.

– Хорошо это,согласился дядя Мирон.Сколько я через нее бед в жизни получил и несправедливостей… А уж денег потратил! Вот сейчас не надо бы пить – утром плохо будет. Так ведь тянет. Выпить-то хотца.

Дядя Мирон выпил.

За окном появилась Черная Рука. В этот раз она не просто летала в горизонтальном положении, она пыталась пальцами открыть форточку. У нее это не получилось. Она улетела вверх.

Несмотря на самоуспокоения, Рахманину становилось жутковато. Он втянул голову в плечи.

– Что-то холодно, дядя Мирон.Он намотал на шею шарф.

– Чего там холодно, жарко!

…Прошла минута… Еще одна…

Дверца печки отворилась, и из нее в комнату влетела уже не Черная – Красная Рука. Она была раскаленной.

Теперь ее заметил и дядя Мирон.

– Э-э-э! – Он захлебнулся словами. Он показал Рахманину жестом то, что Виктор давно уже видел. Как ни странно, Рахманин подумал про себя в эту секунду: «Хорошо, что у меня шарф не синтетика».

Рука медленно, светясь, стала облетать комнату. Казалось, что она чего-то ищет. Она все ближе подлетала к Рахманину, и в этот раз он не мог делать вид, что ее не замечает. Мало того, что она светилась сама, она еще освещала своим светом комнату.

Рахманин сидел и в ужасе понимал, что приходит конец. Он уже решил нагнуться и схватить кочергу для самообороны. Хотя было абсолютно ясно: его битва обречена на поражение.

И тут он заметил, что рука, пролетая над столом, даже ни капельки не обуглила лежащую на нем газету.

«Да она не такая уж раскаленная!» Когда рука приблизилась к его лицу, Рахманин закрыл глаза и замер.

Он почувствовал шевеление воздуха у лица, сквозь закрытые веки увидел свет, но ожидаемого жара не было, как не было и прикосновения пальцев к шее.

Рахманин слышал, как прохрипел что-то дядя Мирон, и стукнула дверца печки. Потом все стихло. Он открыл глаза. В комнате все было по-прежнему. Никаких следов пожара или огня. Со стула почти до пола свисал дядя Мирон. Он был без сознания.

Рахманин кинулся к нему, стал приводить его в чувство. Дядя Мирон стонал и долго не мог ничего осознать. На горле у него были видны явные следы ожогов.

Рахманин вызвал «неотложку» по телефону. А сам решил уходить. Не хватало ему только давать объяснения врачам о Красной Руке и о Черепе за окном.

– Дядя Мирон, как ты себя чувствуешь?

– Ничего. Жив пока.

– Горло не болит?

– Вроде нет. Как бы отпустило.

Руки у него тряслись, по щекам текли слезы.

– Дядя Мирон, есть у тебя родственники в городе?

– Есть. Племянник Володя с женой.

– Могут они за тобой поухаживать?

– Могут, чего с ними сделается. Особенно Володя. Он меня любит шибко. И гостить у меня любит. Они с женой неладно живут.

Телефон у племянника был только рабочий, но жил он недалеко. Рахманин решил к нему зайти по дороге на вокзал.

– До свиданья, дядя Мирон. Не рассказывай особо о том, что мы с тобой здесь видели.

– А чего мы здесь видели? – сказал старик.Ничего и не видели.Но одной рукой он все-таки прикрывал горло, а другой пытался закрыть дверцу печки на задвижку.

– Спасибо тебе за все. Если что будет не так, звони. Мы к тебе с Виктором сразу на машине приедем. Жалко, что Александры Серафимовны уже нет.

– Жалко,согласился дядя Мирон.Она тебя шибко любила. Все говорила: «Что-то москвич долго не едет».

Виктор взял свой чемоданчик-портфель, взял из кучи перед печкой старый журнал «Человек и закон» и вышел.

В небе за ним никто не следовал.

До отхода поезда было два часа. Город погружался в темноту.

Виктор быстро нашел дом племянника. Передал Володе, что дядя Мирон заболел, и пошел на почту.

Он упаковал журнал «Человек и закон» в плотную бумагу, вложил туда герб-знак-символ и отправил в Москву, на свою фамилию до востребования.

Он хотел узнать секрет своего монстровидения. Если это герб притягивает к нему чудовищ, пусть он останется до лучших времен на Московском почтамте. А если дело не в нем, Рахманин всегда сможет его получить и будет держать дома как ценную реликвию.

История заканчивалась. По крайней мере заканчивался первый раунд.

Последний подарок преподнес Рахманину железнодорожник, с которым они ехали в первом вагоне. Они долго беседовали о газетах, о событиях. И Рахманин, как всегда, свел разговор к невероятным историямрассказал о Красном Пятне в Покровске.

Тогда железнодорожник под секретом поведал Рахманину свою историю.

– Мы однажды ехали по Ярославской ветке. Все как положено. Вдруг напарник показывает мне, на лобовом стекле какая-то пленка появилась. Будто капля нефти попала и все растекается. Она все больше и больше проявлялась, и разные цвета проступали.

– Как в цветном телевизоре.

– Похоже. Стали черные цвета выступать и другие. В общем, получился такой плакат – лицо женщины и руки вперед. Мол, стойте! Женщина просто молит. Мы с напарником стали тормозить. Сильнее и сильнее.

– И что же получилось?

– Получилось, что мы правильно сделали. Смотрим, дети по путям идут. Мы загудели что было сил. Они испугались и с рельсов спрыгнули. Перед самыми колесами. Мы снова ход набрали, смотрим, а женщины на стекле нет.

АНТРАКТ ЛЕТ НА ВОСЕМЬ

Матвеенко сам приехал к Рахманину.

– Давай рассказывай.

Рахманин рассказал ему все, начиная с дома-призрака в Торжке и кончая женщиной на стекле и Зеленым Человеком в автобусе.

– Я понял: никого они не убивали. Их жертвы умирали сами от страха.

– Я тоже так решил,сказал Матвеенко.И очень за тебя боялся. Только на то и надеялся, что ты не из пугливых. Редко я встречал таких выдержанных людей.

– Я и был на грани. Нервы обострились до безумия.

– Но почему Рука дядю Мирона обожгла?

– Не обжигала она его,возразил Рахманин.Тут дело вот в чем. Я когда-то читал, что у многих людей невероятная сила воображения. В средние века пытали одного человека. Он был привязан к столу. Палач показал ему раскаленный железный прут, а к ноге приложил другой, совершенно холодный. Так вот от прикосновения вздулся волдырь, как при ожоге.

– Я читал об этом,сказал Матвеенко.

– Так и дядя Мирон. Он был уверен, что Рука раскалена. И что пальцы раскалены. Вот и проступили у него пальцы ожогом. А у меня ничего нет.Он распахнул рубашку на груди.А видеть эти сгустки материи я начал от невероятной взвинченности. Нервы были напряжены до предела… А может, этот герб имеет какую-то силу. А может, то и это. В общем, если захочешь, все замечать начнешь.

– Или с ума сойдешь,добавил Матвеенко.

– Верно,согласился Рахманин.Так что я решил в этот мир больше пока не заглядывать. Может быть, лет через восемь – десять. А эту штуку,он показал Матвеенко квитанцию на герб-символ,я положу в сейф, пусть полежит пока.

– Приходи ко мне работать после вуза. А?попросил капитан Анатолий Петрович.

– Может быть. Скорее всего,ответил Рахманин.

Все. Надо было расставаться.

Когда они подошли к остановке трамвая, Матвеенко спросил, забираясь в вагон:

– Слушай, а Зеленый Человек, которого ты иногда видишь, он с тросточкой или нет?