Изображая зло. Книга вторая - Евгения Никифорова

– Речи поэтов я всегда находил несколько туманными, – Мелькарт не чувствовал в голосе гостя ни уважения, ни похвалы; отчего-то показалось, что Раймунд пытается снять с него маску, в игре докопаться до сути. – Впрочем, вы правы: мои возможности велики. Полагаю, вы догадываетесь, почему я пригласил в свой дом всех бессмертных, заинтересованных в перестановке сил? Мир нельзя оставлять без внимания, бросать на произвол судьбы. Теперь, когда нет Верховного Ордена…

– Это было трудно? – резко спросил Раймунд. В выпуклых глазах блеснула жадность.

– Трудно ли мне было расправиться с Советом Девяти?

Мелькарт задержался с ответом. Мог ли он объяснить, как на протяжении невыносимо долгих тринадцати лет готовился к этому событию, как мучился кошмарами, пытаясь вообразить Неизвестных, как тайно путешествовал по экзотическим странам, набирался опыта, посещал богом забытые места, языческие храмы и капища, налаживал контакты с изолированными племенами, входил в доверие их вождей ради получения тайных знаний, как вконец решился на свой последний поход – в чрево Земли, древний город-лабиринт, где провёл несколько недель без неба и чистого воздуха, преследуя одну-единственную цель, что стала важнее жизни и смерти… Как обнаружил Жезл, когда уже перестал мыслить себя без темноты. Как смотрел на пылающий артефакт, ощущая, что привязан к нему больше, чем к любому живому существу, что сам является частью Жезла. Как выскользнувший из сферы луч ударил по правому глазу и выжег его, как кричал он до хрипоты, рыдая кровавыми слезами. Как схватился за ствол Жезла, ища в поразившем его оружии спасение. Как выбрался из лабиринта безвольно, бессознательно, не помня ни пути, ни выхода. Как вышел на свет обновлённым, совершенным. Как вернулся в Англию повзрослевшим и сильным, достойным наследия Виктории Морреаф. Мог ли он объяснить, что столкновение с Неизвестными длилось не один час, а почти всю его жизнь, и что сама встреча лишь подвела итог? Мог ли он передать словами, что там, в зале Совета, произошло его полное воссоединение с Жезлом, что свежее человеческое сознание, подкреплённое древнеегипетской магией, превзошло силы Девяти?

– Не труднее, чем родиться, – уверенно произнёс Мелькарт.

От неудобного момента мужчин отвлёк мягкий запах чая. В гостиную проникла миссис Говард с подносом в руках. Мелькарт пригласил Раймунда к столу, а вскоре объявились новые гости.

Прежде Мелькарту не доводилось видеть вместе столько бессмертных; они предпочитали избегать компанию себе подобных, но любопытство к Избраннику Тота вынудило их прийти.

Следующим визитёром был Бэзил Валентайн, начавший свой путь с пятнадцатого века как учёный монах. Духовного поприща даже по прошествии столетий он не оставил – об этом свидетельствовала простая ряса. Следом прибыли Фламели. Мелькарт счёл их самыми занимательными. Николас оказался типичным представителем средневековой аристократии: старческого вида, низеньким, обросшим шевелюрой, а его супруга Перенелла – красивой женщиной с царственной осанкой, буквально заставляющей обращать на себя внимание. Что эту пару могло связывать? Николас смотрелся рядом с молодой женой неуместно и жалко. Однако вскоре любой бы заметил, что этим двоим не нужно даже мысли озвучивать, чтобы понимать друг друга. Их брак был гармоничным союзом двух личностей, партнёрством учителя и ученицы.

Навестили Мелькарта и арабские учёные, старейшие из присутствующих – Абу Муса Джабир ибн Хайян, который родился ещё в восьмом веке и которого все почему-то сокращённо называли Гебером, и припозднившийся на один век Ар-Рази. Хотя они приехали вместе, отношения имели натянутые: между собой не обмолвились ни словом, вели себя подчёркнуто замкнуто, в гостиной расселись по разным сторонам. На Мелькарта поглядывали скептически, словно заранее вынесли вердикт; арабы считали, что существование Избранника Трисмегиста не принесёт им выгоды.

Среди гостей нашлись и те, кто к Мелькарту отнёсся благосклонно – это был прославленный сторонник герметизма Евгений Филарет и нагловатый эпатажный алхимик Михаэль Майер, оба из семнадцатого века.

Пожалуй, с самого начала каждый из них понял, что за вещь держал в руке Мелькарт. У кого-то в глазах светилось благоговение, у кого-то – страх, разбавленный ядом и злобой. Своим поступком Мелькарт не только проявил гостеприимство, но и продемонстрировал, куда и к кому они вынуждены были прийти, подобно стае в поисках вожака – в дом Виктории Морреаф. Любопытство соседствовало с настороженностью и чувством опасности.

– Я знаю, что не внушаю вам доверия. Но у меня самые благие намерения, и я не попрошу от вас ничего, что пошло бы вразрез с совестью, – начал он, решив действовать аккуратно. – С недавних пор Совет Девяти прекратил существование, и мы с вами остались свободными от их давления.

– Как получилось, что какой-то смертный уничтожил тех, кто прожил более двух тысяч лет? Неужели это оружие, – Бэзил Валентайн метнул взгляд на трость, – и вправду настолько мощное?

Своими словами он выразил всеобщее желание воочию увидеть Жезл, убедиться в подлинности артефакта.

Хлеба и зрелищ…

Мелькарт играючи пробежался пальцами по стволу, и трость удлинилась в считанные секунды. Две змеи выпорхнули из наконечника и обвили ярко вспыхнувшую сферу. Давно привыкшая к подобным вещам миссис Говард поспешила задёрнуть шторы.

– Невероятно! – поражённо выдохнул Раймунд Луллий.

Майер неприлично присвистнул. Перенелла взволнованно схватилась за горло, её муж прикрыл губы ладонью. Гебер принялся терзать густую бороду. Жезл Трисмегиста воплощал собой наивысшее могущество, совершенное творение, красоту в её первозданном виде.

– Многие, многие тысячи лет он был погребён в древнем городе. Человечество уже разочаровалось в идее вернуть его из глубин памяти. Я доказал, что ничего невозможного нет, – произнёс Мелькарт. – Я присягнул Жезлу, а Жезл присягнул мне. Это превосходное оружие напрямую связано с моим разумом, вот почему ни одному человеку не удастся ни выкрасть его, ни забрать силой. Жезл сам выбирает хозяина. Были те, кто пытался его заполучить: их доля незавидна. Это магическое солнце отнимает у наглецов душу.

Дальше он заговорил более свободно:

– Джузеппе Бальзамо, известный вам авантюрист, потратил столетия на изучение любых источников о Гермесе Трисмегисте. В итоге он обнаружил местонахождение города, но, как и остальные, не мог добраться до Жезла. С профессором Аллегретти я познакомился, когда защищал научный трактат; он поведал мне любопытную легенду. Ему хотелось, чтобы я на него работал. Пришлось отказаться, ведь к тому времени я был учеником Виктории Морреаф. Так вышло, что они оба погибли. Пали жертвами интриг Совета. Мне, двадцатилетнему юноше, оставалось только скрываться. Но легенду о Жезле я не забывал ни на минуту. Я знал, что однажды рискну жизнью и спущусь в город. Потому что во всём мире я единственный, кому хватило чести выступить против абсолютной власти Неизвестных. И Жезл выбрал меня.

– Совет Девяти не был воплощением зла, – Николас Фламель обрёл голос прежде других. – Многие из нас получили бессмертие благодаря их милости. Да, мы подчинялись им, но так осуществлялось зыбкое равновесие. Теперь же равновесие нарушено: кто будет следовать букве закона, когда некому судить?

– И потому я собрал вас, – мягко сказал Мелькарт. – Кто отозвался и приехал в мой дом, очевидно, хочет жить в мире, по высшей справедливости. Кто пренебрёг приглашением либо боится – и тогда это простительно, либо заведомо игнорирует власть – и тогда им придётся ответить.

– Вы имеете в виду вашу власть? – не сдавался Фламель.

– Я говорю о власти, которой меня одарил Тот Гермес Трисмегист. Или, быть может, бессмертные забыли, кто принёс человечеству знания о философском камне? Кому они действительно обязаны своей долгой жизнью?

– Жизнью я обязан своему уму, благодаря которому изобрёл философский камень, изыскал путь к вечности. Тот Гермес заложил основы, но многое доработали и обогатили мы. Без наших усилий не было бы ничего. Потому не стоит превращать образ Трисмегиста в краеугольный камень: тысячи лет люди прекрасно без него обходились.

– Пользуясь его наследием? – усмехнулся Мелькарт, впрочем, быстро вернул серьёзный тон. – Я понимаю ваше беспокойство. Но убеждать меня в том, что вам нравилось подчиняться Совету Девяти, не следует: я видел Неизвестных, видел, чем они являются… Олицетворение кошмара, оголённого раздутого могущества. Наверное, проживи мы столько же, сами бы превратились в уродов. Они ничего не хотели слышать о Трисмегисте из моих уст, хотя должны были: как-никак, раньше они служили его жрецами.