Никого над нами - Сорник

Пахло гнилью, старой корой, острым диким луком - на болотах он не растет, верно, высадили бывшие хозяева этого места. Пахло и еще чем-то сладковатым, словно здесь когда-то давно вываривали корни осокоря, якобы богатые сахаром.

– Что, страшно? - пробормотал человек себе под нос. Движения его сделались неловки и напряженны, по лбу обильно тек пот. - Славная же тварь тут засела, если б не корень стародуба, нипочем бы не дойти мне… завизжал бы и бежал, задрав штаны, аж до самого стольного тракта.

Осторожно обойдя торчащие из воды шеи гидр, человек так же осторожно перебрался через засеку, брезгливо волоча за собой мокрый по подолу плащ. Оружия он при себе не носил, широкий нож на кожаном поясе - скорее обычная снасть странствующего через леса, а не средство расправы с себе подобными.

В самой середине сухого пространства высилось нечто вроде бобровой хатки, только выстроенной почему-то далеко от воды Вниз вел узкий наклонный ход. Из дыры тянуло тухлятиной.

– Ну что, добрался? - зло прошипел сквозь зубы человек. - Теперь назад дороги нет. Не выпустят. Страшно? Да, страшно. Как врал в балладах да пиэсах - так страшно небось не было. И денежки в кассе у Сакки получать тоже ведь не боялся. Давай, шевели щупальцами, урод!

Злые, к самому себе обращенные слова подействовали. На негнущихся от подавленного снадобьем ужаса ногах человек шагнул ближе. Принюхался, с отвращением покачал головой.

– Ну так чего ж там в учебниках-то писали? Премудрые Ессей из Аманаранты… Основополагающий труд "Об истреблении дивов"…

Слова с величайшим трудом протискивались меж судорожно сжатых зубов. Страх холодным липким мячом прыгал в животе, ударяясь изнутри о ребра.

– Как там у тебя было в "Покорении"? И размахнулся благородной сталью, и снес презренному голову, и радовался горячей крови, что окатила его волною…

Достал нож, срезал несколько веток и принялся плести нечто вроде грубой пятиугольной люльи, каким ребятишки играют в "зацепи-сохрани". Сплел, полез за пазуху, извлек небольшой плоский пузырек коричневого стекла, аккуратно капнул на каждый из пяти углов получившегося плетения и что было силы зашвырнул свое "изделие" в темный лаз. Выдернул нож, острием поспешно очертил круг, встал в него и застыл, скрестив на груди руки. Тусклое солнце нехотя блеснуло на серой стали широкого клинка, испещренного грубо прокованными пупырчатыми рунами.

Некоторое время спустя из-под земли послышался писк, словно несколько сотен крыс устроили там отчаянную битву. Крыша из плотно сложенных веток и кусков дерна заходила ходуном, с громким треском разлетелась в самой середине, наружу высунулась гротескно-человеческая рожа: плоская, с широко разинутыми круглыми глазами, свойственными скорее ночному обитателю, вывернутыми наизнанку и смотрящими вперед ноздрями, исполосованная белесыми шрамами. Рожа широко распахнула рот, наполненный мелкими остренькими зубами, торчавшими аж в три ряда, и истошно заголосила.

Человека терзал страх. Корчил, ломал, скручивал. Руки тряслись, рунный кинжал никак не хотел вкладываться обратно в ножны, уши раздирало болью.

Из лаза тем временем медленно поползли струйки дыма, лениво, словно упираясь. Невидимые крысы продолжали отчаянно пищать.

Дым отвратительно вонял горелым пером, мокрой тлеющей шерстью, псиной и еще чем-то куда хуже псины. Сладковатый запах стал почти нестерпим.

– Боооольно! - наконец прорезалось в вое плосколицей твари нечто осмысленное. - Все отдам! Все! Пощади!.. Все твое будет!

Человек судорожно сглотнул. Вот он, тот момент, о котором твердили все без исключения авторы трактатов и учебников! Див предлагает "все отдать". Это ловушка.

– Г-говори слово, - едва выдавил из себя маг.

"Настоящий герой сейчас стоял бы себе невозмутимо, да ножичком эдак поигрывал, со скучающим, герою приличествующим видом…"

– Ы-ы-ы-ы! Ее-э-эт!

– О-отказываешься, значит? - Человек задыхался, по лбу и щекам стекал пот; сыграть достойное героя равнодушие ему оказалось не по силам. Он даже не смог глядеть диву в глаза - отвернулся от твари, явно застрявшей в крыше своего жилища.

Болотный обитатель завертел уродливой лысой башкой, задергался, затрепыхался, но невидимые путы держали крепко. На жуткой физиономии существа смешались мука и отчаяние, из круглых глаз текли крупные желтоватые слезы.

– Плачешь? - Человек с явным усилием нагнулся, поднял что-то с земли, выдирая из-под плотно налезшего слоя мха. - Они вот тоже плакали.

Подрагивая, руки его в грубых перчатках черной кожи держали небольшой человеческий череп - скорее всего, ребенка. Левая височная кость была размозжена.

Желтолицый задергался, пытаясь разметать крышу, но подпиравшие подбородок ветки держали крепко, неожиданно обретя прочность стальных оков.

– Поплачь, поплачь, - тяжело дыша, человек поддернул рукава куртки. - В последний раз плачешь.

– Пощады-ы-ы… - выло существо, однако его мучитель лишь кривился и качал головой. Кулаки его судорожно сжимались и разжимались, словно от боли. Пленный и вроде бы беспомощный враг сдаваться не собирался.

Отчаянный крысиный писк внезапно сменился каким-то надрывным, ввинчивающимся в мозг визгом сотен и сотен тонких, на самом пределе слышимости, голосов; лес пошатнулся, всплеснулась вода в черных бочагах, незримая рука вмяла во мхи нагло задранные стебли хвостовок, с натужным треском стали рушиться надломленные стволы в засеке. Человек застонал, вскидывая ладони к вискам, и тут из лаза, сочащегося дымом - густым и тяжелым, словно смешанная с гноем сукровица, - выметнулась волна существ, карикатурных помесей человека и крысы, и размером не больше крысы, с голыми розовыми хвостами. Большая часть созданий выглядела весьма неважно - у кого горела шерстка на загривке, у кого хвосты распадались ошметками стремительно гниющей и отваливающейся на ходу кожи, у кого из развороченных, невесть чем нанесенных ран, торчали обломки почему-то обугленных костей.

Однако ярости и жажды убивать хватило бы на большое людское войско.

Свора бросилась к очерченному рунным клинком вокруг человека кругу, бросилась - и с визгом было отступила; кое-кто самый ретивый уже корчился на окровавленном, вымазанным какой-то зеленой мерзостью мху - животы распороты, кишки наружу. Однако застрявший в собственной крыше див завыл, заверещал и загукал на совершенно неведомом языке, и тварюшки, вереща, дружно кинулись вперед. Уродливые тельца лопались, едва они оказывались над зачарованным кругом, мутная дымящаяся кровь выплескивалась длинными языками, словно магия в единый миг выжимала из созданий все жизненные соки; и следующие ряды ухитрялись продвинуться чуть дальше незадачливых собратьев.

Человек застонал, потом зарычал ничуть не хуже болотного дива. Зашатался, срывая завязки плаща и слепо отбрасывая в сторону. Словно газыри, на куртке тянулся ряд вставленных в кожаные гнезда флаконов, пальцы слепо вцепились в один, крайний, непроглядно-черный, сорвали осургученную пробку. Рука широко размахнулась, за склянницей тянулся веер тяжелых маслянистых брызг - совершенно черных.

Капли на лету начинали преображаться, трансформируясь в подобие трехзубых гарпуньих насадок, во множество таких насадок. На лезущих через отпорный круг бестий обрушился настоящий колючий дождь - каждый "гарпун" намертво пришпиливал к земле пять, шесть, а то и семь созданий. Вороненые острия впивались в тело, круглая плоская пятка давила, плющила и впечатывала в твердь.

Не минуло и пяти ударов сердца, как все было кончено. Человек стоял посреди широкого серо-красно-черного пятна. Крысокарлы были мертвы, все до единого, и болотный гад только и мог в изумленном молчании пялиться на свершившееся побоище. Он, похоже, забыл даже о боли.

Маг, однако, не забыл. Оправился он не сразу, долго тер лицо, промывал глаза снадобьем из плоской фляжки, а когда наконец взглянул на завязшую тварь, та распорола тишину таким визгом, что впору было оглохнуть.

– Сладко? - прохрипел человек; теперь его голос звучал уже почти как у болотной твари. - Сладко? А будет еще лучше. Я тебе это о… обещаю. - Он скривился, хватаясь за бок.

Див выл. Боль в этом вое раздирала кости, щепила их, добираясь до темно-алого мозга, кожа на лысом черепе твари начала лопаться, трещины истекали густой коричневой жижей.

– Ну помогли тебе твои поскребыши?.. - продолжал меж тем хрипеть человек. - Не помогли. И ни в жисть не помогут. Хоть я на них и потратился… - Он потряс опустевшим флаконом. - Так что говори слово.

– А… отпустишь?.. - донеслось до человека в промежутках между взвизгиваниями.

– Отпущу. - Лицо мага дернулось. - Но из этих мест изгоню. Довольно ты тут порезвился. Спрысну тут вот этим… - подрагивающие пальцы выудили из газырей еще один флакон. - Не вернешься. Давай, говори. Крыть тебе больше нечем.

Уродливая башка дива повертелась еще из стороны в сторону. Но внизу трудилась какая-то уж больно едучая магия - и, не выдержав, тварь наконец заорала, засвиристела, завыла на добрый десяток голосов. Непосвященное ухо просто не поняло бы ничего.