Тряхнем стариной! (СИ) - Брэйн Даниэль

— Не кручинься, — успокоил Анчутка. — То не беда, что поправить можно. Колдовать можешь?

— Угу. 

— Вот и славно. — И тут же перешел наконец к делу. — Понятно, что Кудымский царь сюда совался. Я ж как раз в его краях с дивами был, — и он подмигнул.

— С какими дивами, ты же черт! — вырвалось у меня. Хотя… дивы разные бывают, некоторые дивы, инстаграмные или эстрадные, всю жизнь козлов себе планомерно выбирают, а чем, собственно, черт-то хуже? По крайней мере, он свою суть не скрывает. Или как? Красным молодцем притворяется?

— С обычными, — фыркнул Анчутка. — А чего ты, старая, сразу взъелась-то? Они же мне тоже родня!

Он от обиды насупился, сморщил рыльце, и я поспешила исправиться. Во-первых, я вспомнила, что дивы — это такие же черти, только где-то в другой мифологии, а во-вторых, мне совсем не хотелось, чтобы родственник перестал снабжать меня информацией. Пусть тусуется с кем ему хочется, у меня на него никаких планов нет, по крайней мере, матримониальных. 

— Пришел бы ко мне, выпили бы, — продолжила я, усиленно делая вид, что реплика моя относилась не к претензиям по части женской солидарности, а к чисто родственной обиде. — Нет, он все по супостатам бегает! Нехорошо.

— Да, нехорошо, — согласился Анчутка. — А мне не сидится на месте. Вот и батя все ругает. Что тут дел полно, вон по лесам всякое шастает, люди шалят, проучить надобно, а что я сделаю? Скучно мне!

— Ты давай про воеводу.

Кажется, сейчас я узнаю, где собака порылась. И если не все, то хоть что-то это мне прояснит.

— Цесаревича они ищут, — громким зловещим шепотом выдал Анчутка. — Знаешь ведь, в Тридевятом цесаревич пропал?

Глава девятая

Вот это дела. Раз Анчутка выглядит серьезно, то и мне стоит нахмуриться. 

— Какой цесаревич? — переспросила я, а потом до меня дошло.

Цесаревич — это же как королевич, то есть принц. А если его у меня искали, то… Мама моя дорогая, я могла его съесть?! Ой, заберите меня отсюда, пожалуйста! Меня же засудят или чего-то хуже...

Я всю жизнь не то что была далека от политики — да я до прошлого года была уверена, что в Америке президент другой! Не тот, который этот. Ну не люблю я, оно мне страшно и непонятно, а еще — никогда не хотела ничего в политике понимать. Открыли-закрыли, запретили-разрешили, мне-то что, я ни на что не влияю и, главное, не хочу!

Да я даже не выборы никогда не ходила!

А тут меня от осознания, во что я вляпалась, холодный пот от затылка до пяток прошиб сразу, несмотря на жар, даже пекло. И да, какая-то мысль мелькнула, что бабка-то здорова сидеть при такой жаре! Вот что значит — трехсотлетняя выдержка!

А Анчутка только плечиками пожал и закрутил носом:

— Так известно какой — тридевятый.

— Не тяни, миленький, — чуть не заплакала я, — говори что знаешь! Ну!

Анчутка почесал рожки, вытянул хвост, уставился на него задумчиво. Я спрятала руки за спину, чтобы ему этот самый хвост не намотать на рога…

— Мутное то дело, — наконец сказал Анчутка. — Как царевич-то сгинул, царь-батюшка ихний осерчал, Змея сразу к себе вызвал, и никто после Горышеньку-то и не видал…

Меня теперь для разнообразия кинуло в жар.

— Какого Змея? Горыныча?

— Агась, свет очей моих. Его-его. Тоись сидел себе Змеюшка столько лет тише воды, ниже травы, а потом как! — Анчутка всплеснул ручками. — Ну, загулял. Ну, залетал. Ну, украл пару девиц, так не сожрал же, хотя и мог. Одарил да отпустил, они еще и довольны. Да и когда это было! Ну, а вот царь тамошний и решил, что царевич — его рук дело. Вот и вот.

Вот и вот. Я перевела на понятный мне язык: в соседнем царстве жил, видимо, так же, как я, некий — почему некий-то? — Змей Горыныч, по юности буянил, потом остепенился, но стоило ему когда-то чуток сорваться, как власть обвинила его в краже царевича.

Додумать я не успела.

— Только вот странно что, — повернулся ко мне Анчутка и заблестел глазками, — Змей-то, Ягушка, уж, почитай, старше тебя веков на пять будет. 

— Что странного? — удивилась я. — Седина в бороду, бес в ребро. Или он что, летать разучился?

Анчутка сочувственно захихикал.

— И летать разучился, а если честно, — тут он доверительно наклонился ко мне поближе, — он уже и ходит-то еле-еле. Мыслимо ли, таки бока нажрать! Он же это, все жирное да соленое, да прожаренное. А как обленился, ходит, переваливается. Какие ему нонче-то девицы? Да и зубов у него уже нет, а пламя ток на кострище для свинки и годится. Ну, Ягушка, сама подумай, матушка-сестрица, ну!

Ягушка подумала. Собственно, тут и думать было особо нечего.

— Думаешь, оговорили Змея?

— А то! — подскочил Анчутка. — Только царю сие было все одно, сама понимаешь, единственный внучок, наследничек… Сын-то егойный, единственный, батюшка цесаревича, еще три месяца назад в лесах сгинул, говорят, то ли кабан, то ли волки… А матушка, невестка царская, родами-то померла…

Так-так, а вот и плюсы того, что мне уже триста. Как-то про отсутствие медицины в этой сказочке я и забыла. Травы травами, а роды — штука непредсказуемая.

— А воевода? — напомнила я. Трагедия царской семьи меня, конечно, тронула, но не настолько, чтобы я забыла о главном.

— А воевода, да и прочие…

Тут еще и прочие замешаны? Мама моя.

— ...Те поумнее царя-то будут. Вот Кудымский царь, тот сразу смекнул, что Змеюшка почем зря в темнице томится. А где можно царевича спрятать?

Я хмыкула. Да в принципе где угодно, было бы кого прятать.

— В Нави, — многозначительно поднял палец Анчутка. — А Змеюшки-то нет, проводить в Тридевятом некому. А в Кудымском царстве Кощей за границей бдит, а этот — сама знаешь, за такое дело себе все царство потребует. Так что Кудымский царь пока ждет. 

Я смотрела на кончик анчуткиного хвоста. Тот немного нервно подергивался, и у меня внутри что-то екало тоже.

Выходит, что бабка-то в курсе была, зачем воевода пожаловал. Потому и отказала. Но потому — почему именно? Неужели все-таки сама замешана? Ай-яй-яй…

Хотя стоп! Вряд ли замешана, кот бы точно знал. А он вроде как наоборот, не понимал, чего я воеводу не пропустила. Видать, довольно обычное дело, и повод для невмешательства — ну или прикрытия задницы — у старухи был веский.

А ведь так все хорошо начиналось. Теперь вот… можно мне этот уровень заново, с того момента, как я от водника или как его там домой пошла? Лес большой, схоронюсь где-нибудь… 

— А что, — спросила я, — сам-то думаешь? Где цесаревич?

— Я откуда знаю, свет очей, — вздохнул Анчутка. — Знал бы, так сказал бы. Да хотя бы тебе. Но только что дивы, что наши все говорят — нет никого крещеного близ Нави. 

Хм. А вот воеводе, понятное дело, это знать неоткуда… 

— А откуда у них такая уверенность?

Анчутка посмотрел на меня, как на очень тяжело больного человека. Причем, что самое обидное, как на тяжело больного пациента психиатрической клиники. Такого, которому и черти… Тьфу, черт! Странное мерещится и голоса слышатся, мол, «шапку надень».

— Грань сдвинется, — зловеще зашептал Анчутка. — Кто же такое творит, от добра никто не станет, только вороги лютые могут! Не ходят в Навь без должных ритуалов, даров и стража граничного, да и то временно оно все.

Это он, наверное, прав… Кот вот тоже с младенцем-то как напрягся. То нельзя, это нельзя, и это мне, Яге, а что уж говорить про людей?

— А мог кто-то помимо… ну, нас с Горынычем в Навь пройти? — спросила я. — Так, чтобы мы об этом не знали?

Анчутка задумался. Причем серьезно. Рожки шевелились, хвостик дергался, копытца стучали, а я ждала ответ и тряслась — прямо как глядела на тест на беременность.

— Да как тебе сказать, свет очей моих…

Я зарычала. Нашел время тянуть кота за… хвост.

— Дурное дело нехитрое, дурак везде лазейку-то найдет. Но это если прям совсем-совсем без ума быть. И колдунство то непростое. Плохое. И мощное. Я таких среди людей не знаю, могу вон батю поспрашивать, он все их грешки собирает…