История одного предателя - Б Николаевский

Но самым характерным в его докладах являются его сообщения о роли Гершуни. Отрицать причастность последнего к Боевой Организации теперь стало невозможным: об этом знали слишком многие. Азеф теперь ее и не отрицает, но он настойчиво стремится {62} убедить Департамент, что роль Гершуни в терроре только вспомогательная: он собирает деньги, вербует молодых террористов и пр. Главными же руководителями всех террористических предприятий, по его утверждениям, являются какие то неизвестные ему нелегальные революционеры. Причины такого поведения ясны: Азеф хотел, продолжая беречь Гершуни, как главную свою опору в партии, предавать второстепенных работников Боевой Организации, изображая их перед Департаментом за главных ее руководителей.

Департамент согласился с доводами Азефа о необходимости личного свидания, и в июле 1902 r. Азеф приехал в Петербург. Там в это время произошли большие перемены в руководящем составе Департамента Полиции. Только что назначенный директором Департамента Лопухин при полном одобрении Плеве привлек к руководству делом политического розыска Зубатова и всех его ближайших помощников. Решено было все внимание направить на усиленное развитие секретной агентуры. Азеф, который имел возможность подойти к самому центру Боевой Организации, был желанным гостем. Все его сомнения были рассеяны. Вопрос о нем был доложен самому Плеве, и последний прямо потребовал, чтобы Азеф, совершенно не считаясь ни с какими правилами, существовавшими в Департаменте для секретных агентов, постарался войти в партийный центр и в Боевую Организацию (Департамент Полиции во всех официальных заявлениях позднее настаивал, что ему совершенно не было известно о причастности Азефа в тот период к Боевой Организации. Между тем в секретной справке, составленной Департаментом в феврале 1909 г., совершенно определенно говорится: "по требованию Плеве и руководивших в Департаменте Азефом лиц, он вошел в центральную организацию и в боевую группу". Эта справка была сохранена Департаментом в строжайшем секрете. В 1917 г. следователь Чрезвычайной Следственной Комиссии Кореньев задал вопрос относительно этого места "справки" одному из лиц, причастных к составление" последней, - а именно Климовичу. Последний ответил; "я не могу точно указать, откуда именно почерпнуты включенные в справку сведения о требованиях, предъявленных покойным министром Плеве о том, чтобы агентура Департамента проникла и в боевую группу социалистов-революционеров. Полагаю, что это могло быть включено в справку со слов старослужащих Особого Отдела, - в частности Пешкова, которому были известны требования Плеве".).

{63} Боевая Организация уже в этот период была учреждением, в организационном отношении вполне автономным. Ее единоличным руководителем был Гершуни, который в меру необходимости приискивал и привлекал к той или иной работе помощников. Методы его работы были элементарно просты. Во время своих разъездов по России, которые он совершал по общепартийным делам, он специальное внимание уделял вербовке людей, которые хотели и, по его мнению, могли принять участие в террористической борьбе. Их он так сказать "брал на учет", - иногда оставляя на старых местах, иногда заставляя отойти от общепартийной работы, а порою и убеждая выехать для большей безопасности заграницу. Ближе всего к работе Боевой Организации в то время стояли П. П. Крафт и M. M. Мельников. Доверенным лицом заграницей был M. Р. Гоц.

В полном соответствии с этой организационной слабостью Боевой Организации, все ее выступления носили характер "коротких ударов". Никакой сложной подготовки не велось. Террорист действовал револьвером. В покушении очень многое зависело от импровизации, - блестящий талант которой был присущ Гершуни в полной мере. Зубатов впоследствии совершенно правильно говорил о нем, что он был "художником в деле террора" и часто действовал без предварительно разработанного плана, "по вдохновению".

Такова была действительная роль Гершуни в Боевой Организации, - и о ней Азеф, конечно, был превосходно осведомлен. Но Департаменту он изобразил дело в совершенно ином виде, выдав Мельникова и Крафта за наиболее опасных террористов, а {64} Гершуни за их помощника. Соответственно с этим основное внимание Департамента было сконцентрировано на выяснении личностей и поимке именно Мельникова и Крафта.

Получив разрешение Департамента подойти к центру Боевой Организации, Азеф уговорил Гершуни устроить совещание лиц, наиболее близко прикосновенных к работе последней, - это было первое и единственное совещание этого рода, состоявшееся до ареста Гершуни. Собралось оно в Киеве, в октябре 1902 года. Участие в нем приняли Крафт, Мельников, Азеф и подъехавший с некоторым запозданием Гершуни. Никто из них мемуаров об этом совещании не оставил и никаких подробностей о нем мы поэтому не знаем. Известно лишь, что на нем обсуждался план покушения на Плеве: два всадника-офицера, - Григорьев (тот самый, который должен был совершить покушение на Победоносцева во время похорон Сипягина) и его товарищ Надаров, - должны были напасть на карету министра; один должен был убить лошадей и тем самым остановить карету; другой брал на себя министра. Само собой разумеется, осуществления этот план не получил: предупрежденный Азефом, Департамент взял означенных офицеров под бдительное наблюдение.

На киевское совещание Азеф, конечно, поехал не один: его сопровождало несколько опытнейших филеров, которым Азеф и "показал" всех участников совещания. Арестов в Киеве никаких произведено не было, но за Мельниковым и Крафтом началось особо тщательное наблюдение и в течении ближайших месяцев они были арестованы. Наблюдение за Гершуни было менее тщательным, аресту его не придавали столь большого значения, - и ему удалось вскоре ускользнуть от следовавших за ним филеров.

Кроме поездки в Киев на совещание, Азеф зимою 1902-03 г. г. совершил ряд других поездок по России, - в Москву, Харьков, Саратов и т. д., всюду приезжая в сопровождении филеров. Результатом его {65} визитов повсюду бывали аресты. Основной же его базой в этот период был Петербург. Здесь Азеф был представителем "общепартийного центра" и в качестве такового ставил перевозку литературы через Финляндию, сносился с писателями народнического направления, которые доставляли материал для "Революционной России", - с Пешехоновым, Мякотиным, Клеменсом, Иванчиным-Писаревым и др.; собирал данные об образе жизни Плеве и т. д. На его же плечах лежала и вся местная работа, - Пешехонов свидетельствует, что Петербургский комитет социалистов-революционеров тогда вообще состоял из одного только Азефа. В силу этого последнему пришлось заниматься такой мелкой работой, как сношения с молодыми студентами-пропагандистами, желавшими вести пропаганду с.-р. идей в рабочей среде. Эта последняя деятельность в жизни Азефа едва не сыграла роль той "апельсинной корки", на которых спотыкалось так много "великих людей".

Среди молодежи, свести знакомство с которыми пришлось на этой почве Азефу, был один совсем юный студент, некто Н. Крестьянинов. Представления о революции и революционерах у него были самые наивные, романтические. Революционеров он представлял в виде "изящных молодых людей с бледными, благородными лицами". Судьбе захотелось, чтобы первым революционером, с которым свели этого желторотого романтика, был Азеф. Впечатление было, конечно, очень сильное, по закону контрастов. Внешность Азефа, как говорит Крестьянинов, ему запомнилась навсегда: "угловатая неинтеллигентного склада голова, с темными подстриженными щетиной волосами, низко набегавшими на узкий лоб, большие выпуклые непроницаемые глаза, медленно скользившие по лицам присутствующих, производили какое то странное, несколько неприятное впечатление... Но от всей грузной, тяжело поместившейся на стуле фигуры, от бронзового, как мне показалось, неподвижного лица веяло силой и хладнокровием..."

{66} Азеф предложил Крестьянинову заняться пропагандой среди рабочих, род деятельности, с которой обычно начинали все революционеры тех лет. Но рабочий кружок, данный им Крестьянинову, не принадлежал к числу обычных: он был организован Охранным Отделением из агентов последнего. Это Охранное Отделение, оказывается, находилось в тупике: оно не хотело допустить существования кружков, в которых с его ведома рабочим внушались бы революционные идеи, - но в то же время не могло не оказать помощи Азефу, положение которого в партии было бы поколеблено, если бы ему не удалось наладить хотя бы нескольких рабочих кружков. Исход был найден: кружки составлялись из двух-трех агентов полиции, которые обязаны были всю, получаемую от партийного пропагандиста нелегальную литературу не читая сдавать по начальству. При таком положении, казалось полиции, будут и овцы целы, и волки сыты: пропагандист аккуратно приходил в кружок, читал там свои лекции и передавал разные брошюры; а по окончании лекций "пропагандируемые" агенты являлись по начальству, докладывали, как прошел вечер, и сдавали непрочитанной всю полученную литературу. Уверенность среди пропагандистов, что они ведут партийную работу, создавалась; в письмах заграницу Азеф эти свои достижения, конечно, регистрировал, - и в то же время никакого "потрясения основ" не происходило, с точки зрения полиции деятельность пропагандистов была вполне безопасна и потому, поскольку она не выходила за указанные пределы, пропагандистов можно было не трогать.