Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Тебе надо было стать чертовым поверенным, Себастьян.

Герцог только снова улыбнулся.

— Оскорбления в мой адрес не помогут в твоем случае, — зажав бумагу кончиками пальцев, он уселся в одно из редко используемых читальных кресел у камина. — Я могу прочитать эту бумагу тебе, хотя на самом деле я помню ее наизусть.

— Избавь меня от этого. Это дурная манера, напоминать кому-то о его единственном моменте слабости.

— Единственном? Гм. «В обмен на услуги, оказанные в отношении отваживания некоторой настойчивой женщины», — продекламировал его светлость, — «я тем самым должен предъявителю этой записки одно одолжение по его выбору. Подписано — Валентин Юджин Корбетт, маркиз Деверилл.»

Валентин упал в кресло напротив.

— Ради Бога, хорошо. Ты выиграл, ублюдок. Только никогда больше не повторяй никому мое полное имя, включая и меня.

— Превосходно, — герцог Мельбурн поднялся, убирая проклятый клочок бумаги в карман. — Сейчас она должна быть где-то в Гайд-парке. Я советую тебе не задерживаться.

— Ты хочешь, чтобы я ехал прямо сейчас?

— Кобб-Хардинг прибыл за ней на высоком фаэтоне. Это должно облегчить твой поиск.

— Мельбурн…

У двери герцог снова бросил взгляд вглубь библиотеки.

— Держи ее подальше от неприятностей, Валентин. Это все, о чем я прошу. Этим я оказываю тебе доверие. В твоих руках моя фамильная честь.

Валентин проводил герцога фигурой из двух пальцев, как только тот вышел, а затем снова упал в кресло, чтобы прикончить виски. Никакой полет воображения не сможет убедить его, что все будет хорошо. Из-за этой проклятой записки, он только что оказался впутанным в семейные распри, в то, чего умело избегал с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, и его отец, наконец-то, был предан забвению.

Себастьян, должно быть, был в отчаянии, если пришел к нему. Даже сейчас, вопреки вышеупомянутым герцогом качествам, Валентин был далеко не самым мудрым выбором в качестве чьей-то компаньонки. И если неделю назад он посчитал бы эту услугу лишь немного раздражающей, то со вчерашнего дня происходящее стало беспокоить его гораздо больше.

— Говорят, послали как-то раз лису охранять курятник, — пробормотал он, поднимаясь, чтобы приказать оседлать лошадь.

Проблема была в том, что у этой лисы в руках сейчас была честь престижной семьи, честь его друга. Так что Элинор Гриффин останется в безопасности вне его досягаемости, независимо от того, о чем маркиз мог думать в глубине души.

Глава 4

— Я никак не могу понять, как вы сумели этого добиться, — произнес Стивен Кобб-Хардинг, поворачивая спортивный, высокий гоночный фаэтон в тень нескольких дубов.

В центре парковой дорожки собралась группа мамаш, вероятно, чтобы обсудить брачные сделки между их сыновьями и дочерьми. Элинор не могла представить своего строгого брата Мельбурна в подобной толпе сплетниц, но при этом девушка сомневалась, что он никогда и не с кем не обсуждал ее матримониальное будущее.

— Как я уже говорила, его светлость и я пришли к взаимопониманию. Я предпочитаю не обсуждать детали этого соглашения.

— Очень хорошо. Боже меня упаси испортить этот день неприятными вопросами.

Его очаровательная улыбка заставила девушку улыбнуться в ответ.

— Вы такой дипломатичный, Стивен.

Тот пожал плечами.

— Мне показалось, что отсутствие споров может стать для вас приятной неожиданностью.

Улыбка Элинор стала еще шире. Ее братьям должно быть стыдно за то, что они ограждали сестру от такого приятного общения. Ради всего святого, разговаривать с мистером Кобб-Хардингом еще не означает, что она окажется за ним замужем. Это значит лишь то, что она сможет повеселиться, ощутить себя беззаботной и немного развлечься в течение нескольких часов. Без сомнения, она может рассмотреть брачную часть своей декларации, если ей этого захочется.

— Дипломатичный и проницательный. Великолепно!

— Вам нужно что-нибудь прохладительное. Хотите лимонное мороженое?

— Звучит восхитительно.

При существующих обстоятельствах эта фраза означала также «невозможно», хотя девушка и не произнесла этого. Свободна она или нет, но Элинор не смогла бы присоединиться к Стивену без компаньонки, даже если бы он заехал за ней на любом другом средстве передвижения, кроме высокого фаэтона. Уж так повелось, что гоночный фаэтон был лучшим другом доброго имени девушки главным образом потому, что как только возница брал поводья, он не мог отпустить их, если отсутствует грум, который сможет держать лошадей. А для грума в этом фаэтоне места не было. Это обеспечивало добродетельность женщине, сопровождавшей мужчину, и в то же время лишало того возможности высадиться из фаэтона, например, чтобы принести лимонное мороженое.

Мистер Кобб-Хардинг бросил взгляд на поводья в своих руках, а затем на продавца мороженого.

— Вы кажетесь леди, которая умеет наслаждаться новыми ощущениями, — сказал он, снова повернувшись лицом к Элинор. — Вам когда-нибудь приходилось управлять фаэтоном?

— Вы не шутите? — Восхищенный смешок сорвался с ее губ прежде, чем она смогла остановить его. — Нет, не управляла с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Вы уверены, что я справлюсь?

Он вручил ей поводья.

— Лошади попытаются двинуться вперед. Держите их крепко.

— Я так и сделаю.

Стивен спрыгнул на землю. Пара гнедых немедленно сделала шаг вперед, потянув так сильно, что Элинор заскользила вперед на узком сиденье. Она отклонилась назад, натянув поводья, и гнедые снова успокоились.

— Сначала платье, затем лошади, — низкий, растягивающий слова голос послышался слева от нее. — Вы, случайно, не собираетесь стать цыганкой?

Тихое трепетание удивительного возбуждения распространилось в ее груди.

— Лорд Деверилл. Что вас заставило разъезжать верхом еще до полудня?

Маркиз, восседающий на своем великолепном, но печально известном своим плохом характером жеребце Яго, приподнял в ее сторону свою касторовую шляпу.

— Господи Боже, еще так рано? Я должно быть заболел.

— Дневной свет будет вам полезен.

— Это еще неизвестно, — Валентин бросил взгляд на продавца мороженого. — Стивен Кобб-Хардинг, — пробормотал он. — Интересный выбор компании.

Элинор нахмурилась, ее удовольствие от встречи с маркизом рассеялось.

— Не уверяйте меня, что вы стали занудой.

Маркиз приподнял темные брови.

— Занудой? — повторил он. — Вы раните меня. Я протестую только против неудачного выбора цвета его куртки. Как он называется, красновато-коричневый цвет?