Дансинг в ставке Гитлера - Анджей Брыхт

— Свое… — прошептала Анка.

— Прямой телефон с Берлином. Но не такой, как вы думаете, чтобы проволока шла над землей. Какая же тогда, тайна? По проволоке узнать легко. Кабели идут все время на два метра под землей. Отсюда до самого Берлина. Возьмите дома карту и посмотрите, сколько это километров. И кухонного дыма никто не видел. Специальные фильтры очищали дым, так что у него не было ни цвета, ни запаха, ничего. Прозрачным был, как воздух. Вся территория занимала восемь квадратных: километров. На этих восьми километрах было размещено полмиллиона мин. Вы, наверно, знаете, сколько это тысяч?

— Пятьсот!

— Да. Пятьсот тысяч. Только на дорожках мин не было и на бетонных поясах аэродрома. А вы знаете, что такое мины?

— А то! — закричал тот, что с подбитым глазом. — Как наступишь, так вверх тормашками взлетишь!

— В воздух, — поправил гид. — И на кусочки.

— А то! — обрадовался мальчишка. — Я по телевизору видел.

— Мины были повсюду, — продолжал гид. — И до сих пор найдено и извлечено только пятьдесят тысяч мин. Остальные в любой момент могут взорваться. Сколько осталось, кто знает?

— Четыреста пятьдесят тысяч! — закричали все, даже Анка зашевелила губами, как будто повторяя это длинное число.

— Да, четыреста пятьдесят тысяч, хорошо. Почти полмиллиона без пятидесяти тысяч. Все, что мы здесь видим, строили сто тысяч человек, но не по своей воле, а принудительно. Потому что эти люди были узниками Гитлера. Им не давали есть, и они падали с голоду. И вот, чтобы не возиться с ними, немцы стреляли в них. Если бы мы разрыли телефонную линию, то нашли бы там человеческие скелеты. Как знать, не стоим ли мы сейчас на чьих-нибудь скелетах. Никто не знает. Вы видели когда-нибудь человеческий скелет?

— Я видел, — робко произнес малец, по уши перепачканный шоколадом. — В докторской книге. У меня папа доктор.

— А я в школе! — пропищала выросшая из линялого платьица худышка с тонкой косичкой на плече. — В кабинете естествознания стоит! Из каждого человека можно такое сделать, учитель говорил, надо только его про… пропорывать или как-то там… — И она вдруг покраснела.

— Препарировать, — подсказала ей Анка, но слишком громко, и девочка со страхом отодвинулась от нее.

— Мясо от костей лучше всего в муравейнике отходит, муравьи все сгложут! — крикнул кто-то из-за глыбы бетона, но гид уже шел дальше.

— Взамен этих людей привозили новых. Гитлер преследовал поляков, арестовывал их. Наверно, не у одного из вас он арестовал папу или маму. Или старшего брата. Ну, не в этом дело. Если кто работал здесь уже долго и мог, не дай боже, догадаться, зачем все эти сооружения, то его или убивали, как я уже говорил, или посылали в лагерь. Вы, наверно, слышали о лагерях? Освенцим, Майданек и так далее. Наверно, у многих из вас отец или мама сидели в Освенциме или в Майданеке. А кто скажет, сколько людей погибло в Освенциме?

Неожиданно наступила тишина, наконец-то можно было услышать щебет птиц.

— Сто, — тихонько и робко выдавила одна из девочек.

— Тысяча, — произнесла несколько смелее другая.

Гид крутил головой и довольно улыбался тому, что через минуту произведет необычайный эффект.

— Ну, ну? — подбадривал он.

Один мальчишка с шумом набрал воздуху и во все горло крикнул:

— Сто тысяч!

— Да ты что, дурак?! — заволновалась детвора. — Ну и брякнул! Во всех Кельцах столько нету!

— Ты не прав, мальчик, — сказал гид. — Но и остальные тоже не правы. Кельцы — это для немцев чепуха! В Освенциме они убили от четырех с половиной до пяти миллионов людей. Запомните это.

Ребятишки скисли, так как не могли себе представить, сколько это будет. Наконец один сказал:

— Простите, а сколько это будет? Мы еще до столька не учили…

— Это столько, как если бы взять пятьсот Кельцов, понимаете?

Наступила тишина, они все еще не понимали.

— Э-э-э… — с презрительным недоверием протянул кто-то.

— И это было страшно, — продолжал гид, — потому что следом за таким человеком отсюда шел приказ, чтобы его сразу отравить газом и сжечь в крематории. Вы знаете, что такое крематорий? Это такая печь, в которой сжигают людей.

Девочки с визгом сбились в кучку.

— Ой, как, наверно, больно! — шептались они.

— Нет, не больно, потому что жгут не живых, а трупы, но все-таки… Неприятное чувство, правда?

— Правда, — признали дети.

— Никто бы из вас такого не хотел, правда?

— Правда, — зашептались снова.

— А я бы хотел! — крикнул мальчишка с поцарапанным носом.

— Да иди ты, дурак! Все умничаешь! — набросились на него остальные в порыве благородного негодования.

Гид вытаращил глаза.

— Ты действительно хотел бы такого? Подумай, мальчик!

— Понятно, хотел бы! — упирался мальчишка. — А что мне, жалко?

— А почему бы ты такое хотел?

— А мне нравится! — крикнул тот и спрятался в кустах.

— Очень некрасиво. Не обращайте на него внимания и не думайте так, как он, — сказал гид, — потому что это ведет к фашизму. Мы должны радоваться, что Гитлера уже нет. О его жестокости может свидетельствовать такой факт, что крупнейших итальянских инженеров, которые спроектировали ему эту штаб-квартиру, он сразу же после окончания работы велел посадить в самолет, где была бомба с часовым механизмом, и самолет разлетелся на куски над морем, так что никто даже пуговицы не нашел, Гитлер хитро обвинил в этом убийстве англичан, но англичане тоже люди хитрые и всю войну записывали каждый самолет, который они сбивали, и вот после войны проверили, и выяснилось, что они вовсе самолет с итальянскими инженерами не сбивали, это только Гитлер коварно убрал их, желая сохранить тайну. Не было такого оружия, такой бомбы, такой пушки, которая могла бы разбить хоть один из этих бункеров. Только атом, но атом появился позже. Так вот, немцы были хитрые, они не хотели допустить, чтобы кто-нибудь после войны узнал, чем они тут занимались, и поэтому в каждую стену такого бункера они еще во время строительства поместили по двести тонн тротила. Тонна — это тысяча килограммов. Значит, двести тысяч килограммов тротила было в каждой стене. Вы знаете, что такое тротил? Не знаете? Это взрывчатое вещество.

— Знаем, знаем, — запищали вокруг. — Им лед на реке разбивают, если половодье начинается! По телевизору показывали зимой…

— Вот видите. В нескольких километрах отсюда был такой пункт, где все это соединялось проволочками и только ждало своего часа. И вот в январе сорок пятого года один немец нажал кнопку, и все разлетелось. В городе Кентшине все стекла вылетели, два человека навсегда оглохли, а все подземелья бункеров залила вода из озер, которые тут рядом и называются Мой и Серче. Одно — Мой, а другое — Серче. Запомните это. И никто не знает, что было под землей в бункере, а было там, наверно, очень много всего, потому что над землею в бункерах — только такие маленькие комнаты без окон и больше ничего. Значит, там должны были находиться большие помещения и лестницы, этажа два-три вниз, и спальни, и кабинеты, и музыка там, наверно, играла… А теперь только сетки с искусственными листьями у окрестных хозяев можете найти, которыми огорожены поля и садики, потому что на эти сетки шла проволока тонкая, но зато очень крепкая. И очень хорошая. Если бы Гитлер знал, что эта проволока его переживет, интересно, что бы он подумал, а?

Ребятишки разразились смехом, а Анка сказала довольно зло:

— Интересно, что бы Гитлер подумал, если бы увидел, что этот баран его пережил…

— Какой баран? — спросил я, оглядываясь.

— Тот, что такие занятные сказочки детям на сон грядущий рассказывает.

Я пожал плечами. Мне все это в общем понравилось. А как еще прикажете с этими босяками разговаривать? Насчет политики им толковать? А тут они слушают, хоть и не очень соображают, что к чему.

Гид потер руки.

— Я расскажу вам еще об одном жестоком поступке Гитлера. Так вот, когда ему начали, как говорится, бить по сопатке…

Мальчишки засмеялись, услышав хорошо знакомое им выражение.

— …и с востока и с запада, то его генералы крепко взбунтовались и решили устроить на него покушение. Потому что они его считали виноватым во всех поражениях. Так вот, приехал на совещание из Берлина один высокий чин, имя его я вам не буду называть, что вам до него, все равно забудете, и пронес в портфеле бомбу с часовым механизмом. Совещание проходило в охотничьем домике, который был весь из дерева и стоял вот здесь, как раз где мы находимся, на этом самом месте.

— Так Гитлер был охотником? — вежливо осведомился один мальчик.

— А ты как думаешь? — принялся поучать его другой. — Тут еще как здорово было охотиться, этакие леса! Даже кабаны, наверно, есть, лес болотистый…

— Охотился Гитлер или нет — неизвестно, но у него был охотничий домик, и там он проводил совещания со своими офицерами. И вот, когда они уже все собрались, тот, кто пронес в портфеле бомбу, поставил этот портфель на полку возле Гитлера и сказал, что ему надо выйти по своим делам. И вышел. Если бы бомба тогда взорвалась, все было бы хорошо, Гитлера бы черти забрали. Но один офицер разозлился, что ему портфель мешает, взял его и переставил в другой угол зала, а зал был довольно длинный. И тут бомба взорвалась, но не убила Гитлера, а только оглушила его и выбросила в окно, вон на ту елку, которую вы видите. Елка была тогда маленькая, потому что это было девятнадцать лет назад, вас еще на свете не было. Гитлер уцелел, только брюки у него сзади порвались, и вот он пришел в ярость и приказал по телефону изменников в Берлине схватить, отвезти на бойню и повесить на тех крючках, на которых туши вешают, вы, наверно, не раз видели в мясной лавке…