Блажен, кто смолоду был молод - Игорь Оськин

Ну как, Зунька, на китайское пойдешь? Я вот тоже думаю, может быть, туда подамся, но – трудно вообще-то.

— Не примут меня, — мрачно сказал он.

— Не примут? Там же расширяется факультет, конкурса, наверное, не будет…

— Да нет, из-за национальности не примут, — также коротко и нехотя ответил он.

Колесов замолчал. Слышал об этом от «академика», но не поверил. Начал было осторожно говорить, что едва ли такое может быть…

Школа закончена. Стояли хорошие солнечные дни. Выпускники сидели во дворе школы, ждали сведений из гороно. К школе подошел прихрамывающий «Ваня». Подбежали к нему, он бодро и довольно сказал: «Пять медалей, одна золотая и четыре серебряных, вот тут они (похлопал по портфелю). Медали не получил, тут на всех аттестаты». Золотую медаль получил комсорг Рэд, серебряные – «академик» Володя, «геолог» Лева, Рем Тусеев и Колесов. Последнему в гороно не утвердили пятерку по литературе.

— Игорь, тебе не утвердили в гороно, — сказали подошедшему Игорю. Четверка по литературе вкупе с четверками по другим предметам лишали его медали. Игорь хмуро молчал.

«Биолог» Юра медаль не получил и не огорчился.

После торжественного собрания в честь окончания школы отправились на банкет в квартире «геолога» Левы. Колесов живет в соседней квартире.

Директор «Ваня» произнес первый тост с концовкой «за Сталина!» Поначалу пили с тостами – для приличия, потом пошло бойчее. Вскоре все смешалось, сместилось с обычных мест. Стало хорошо. Напротив Рем, на вопрос: «Ну как?» отвечает бодро:

— Да ничего, только весело очень!

— Валька, — говорил пьяно Игорь, оживленно жестикулируя, — сейчас пойдем в шалман, возьмем по сто грамм, и все будет хорошо!

Он пытался возражать, но Игорь настаивал:

— Ну тебе что? Денег жалко? Вот они деньги, тьфу!

«Артист» Валера, уже сильно «под мухой», поднял его:

— Идем.

Валера, хватаясь за стулья, пошел, они за ним.

На площадке Колесов встретил мать.

— Ой да ты пьяный, куда же ты ищешь? — смеялась она.

— Ну какой там пьяный, смотри.

И он быстро спустился и поднялся от площадки до площадки.

Пошли в пивную напротив дома. В пивную он вошел абсолютно твердым шагом, заказал, заплатил. Валера уже очень сильно шатался.

— Куда же вы даете ему, пьяному-то? — кричала продавщица.

Выпили, пошли обратно в дом. Колесов осторожно вдоль стенки прошел в комнату. С этого момента перестал кое-что помнить, в памяти остались отрывки, как смутный сон. Объяснял Фате, что непременно будет певцом…

— Так вы поете? — спросил кто-то, — так спойте что-нибудь.

Он встал и запел серенаду Мефистофеля. Затем очутился на коленях у Зиновия:

— Зунька, ты Мефистофель!

— Ну, ну, дальше что? — улыбался он.

— Мефистофель 20-го века, это ведь смешно, глупо даже!.. Послушай, Зунька, ты меня презираешь.

— Почему ты так думаешь?

— Помнишь, в школе, ты стоял в группе ребят, я шел мимо, как раз тогда еще о медалях сказали, ты посмотрел на меня… ну, как на смотрят на ничтожную самодовольную посредственность.

— Валька, — сказал он, сжимая мне руку, — из всех, кто получил медали, я аплодировал только тебе, Рэду и Левке!

Затем Колесов с Игорем и Валерой пошел в школу. Дверь была закрыта, нянечка кричала сердито:

— Коли ты пьян, так будь умен!

— Это же невозможно, — отвечал он, — кто пьян, тот уж не может быть умен.

Пошли по улицам, по Суворовскому. «Артист» громко матерился, Колесов его останавливал и извинялся перед прохожими:

— Извините нас, мы пьяные.

— Все-таки мне обидно, Валька, — жаловался Игорь, — как ни говори, ну по математике ладно, но по литературе за что снизили… Ведь Тусеев, что? Он и не интересуется литературой так, как я…

После банкета все пошли в школу – пить чай. Он опять говорил Зиновию:

— Ты Мефистофель 20-го века, но это смешно…

— Ну, ну, слышал это…

— Но ведь нужно жить, впереди целая жизнь, которую нужно прожить счастливо… Для счастья же нужно, во-первых, чтобы я любил свой труд, свое дело. Ну, это будет, добьемся этого! Но вед Гете сказал, или Гегель, что без цели нет деятельности, без деятельности нет жизни. Есть цель – коммунизм, хорошая, прекрасная цель. Но как я могу верить в эту цель, когда у нас сверху проводят такую вещь, как притеснение евреев. Я убедился в этом сам. Был в военно-воздушной академии, там висит список недопущенных к экзаменам. Там сплошь – еврейские фамилии!.

— Михоэлса знаешь? — вдруг так же горячо заговорил Зунька, — Михоэлса, артиста, режиссера.

— Да, знаю, — ответил рассеянно.

— Так вот, его убили, убили наши же, из автомата, его и шофера. За то, что он написал обращение к евреям…

— Но жить без веры – невозможно! А вот Рэд, что же это?…

— Его уважаю: умный, честный, правдив!

— Но как же это, что же это – фанатик!?

Зунька, улыбаясь, помолчал, потом: «да».

Подошел Рэд, он обратился прямо к Колесову, очевидно, слышал что-то из их разговора.

— А какое дело тебе до этого? — твердо и ясно, с ударением на «тебе», спросил он.

— Как какое дело? — заволновался он и хотел спорить, но Зиновий отвлек его в сторону.

— Что, он донесет на меня?

— Да – коротко сказал, улыбаясь.

— Но если дело обстоит так, не все ли равно, где быть!?

— Туда никогда не следует торопиться.

— Вот это, пожалуй, верно, — засмеялся и обрадовано ухватился за эту мысль.

Впервые в жизни был пьян, на следующий день сильно мутило. С сожалением вспоминал сказанное вчера.

Школа закончена. Он гордился полученным полным средним образованием, в то время немногие достигали этого. Значит он обязан закрепить свой успех. Надо поступать в вуз: единственный в то время достойный выбор для выпускника школы. Иное означало ущербность, жизненную неудачу.

Мать неоднократно говорила:

— Ты куда собираешься идти после школы? Я ведь не смогу держать тебя пять лет. Иди в военно-морское училище, лучше всего в училище Дзержинского, там ты получишь профессию. Военные живут хорошо, лучше всех. Вон посмотри на дядю Сашу, друга тети Нины, на других офицеров: всё у них есть, полностью обеспечены.

Он призадумался. Жить на одну стипендию, конечно, будет тяжело, тут всё ясно и очевидно – нельзя далее сидеть на шее матери. Учиться и подрабатывать? Не был готов – по незнанию жизни и малодушию. Подумал: если уж вуз – средство получить профессию, ремесло, то таким вузом может стать и военный.

Школьные товарищи удивились:

— Ты – в военные? Тебе надо бы в науку идти.

Не хотелось идти в инженеры, снова учить физику, химию и прочее, они не страшили его, вполне преодолимы, но очень скучны. Не пугала математика – изящный предмет, и давалась ему легко. Надо выбирать, а мысли расползаются. Апатия, подавленность.

Подтолкнул случай. В школу зашел офицер из военной академии связи, рассказал об очень хороших условиях. Он подал документы на прием.

В академии на доске висел список тех, кому документы возвращены еще до экзаменов, — длинный список еврейских фамилий. Еще раз отметил: если нарушена одна нравственная норма, то как можно быть уверенным в соблюдении прочих?

Директор школы «Ваня», которому он рассказал о еврейском списке, удовлетворенно кивнул:

— Вот видишь – русская академия для русских.

При подаче документов, он, пожалуй, впервые проявил практичность с оттенком цинизма: в анкете отрицательно ответил на вопрос: были ли осуждены родители. Органы безопасности оказались не на высоте: поскольку отец погиб на войне, не стали копать прошлое – сидел, не сидел, пропустили анкету без претензий.

В эту же академию поступил Рем. Они не сговаривались, не обсуждали это. Отец Рема, подполковник, был там преподавателем.

«Академик» поступил в военно-медицинскую академию.

«Артист» – в театральный институт.

«Географ» – на географический факультет университета.

Зиновий написал школьное сочинение в стихах на тему: «Сталин наша слава боевая». Позднее говорил:

— Я думал – сочинение поможет.

Частый гость в семье Веры Пановой, попросил помочь. Она поехала в университет, вышла вся красная. Не получилось. Он поступил в педагогический институт иностранных языков. 9)

«Геолог» Лева – в геологический, там не отказывали евреям.

Другие евреи класса перепробовали по несколько вузов, но все-таки поступили.

Утомленный высшим образованием

Вуз. Учеба началась в лагере – месячная школа молодого бойца. Палатки, строевая подготовка, уставы, кроссы, ночные тревоги и прочее. Терпимо.

Нестерпимо для него стало другое – армия как таковая. Он испугался. Ему показалась: армия – страшный механизм, который перемалывает живые винтики как семечки.

Он не знал о том, что попал в неразбериху. В академию впервые приняли школьников, до этого – только офицеров из частей. Многого начальство не знало, делало сегодня одно, завтра другое.