Капитан госбезопасности. В марте сорокового - Александр Логачев

Капитан заметил, что назвавший себя Кеменем слушает его воровские истории как занимательные байки из диковинной жизни. «Слушай, слушай, для того и рассказываю, глотай подкормку, а блесна тебя ждет впереди».

— Предупредила за уколом, что шепотки слыхала обо мне в других палатах. Ну, думаю, бежать надо. Начал готовиться, но не успел. Еще в паре-тройке дней железно был уверен, а меня в тюрягу потащили, не долечив. В общую садиться нельзя, и часа не проживешь. Что делать? Я ж не политический, чтоб определять в одиночку. Только в карцер, думаю. Для того устраиваю бузу, кидаюсь на конвоиров, даю в морду, получаю сам…

Капитан показал на фингал под правым глазом, что ему устроил в поезде для подтверждения легенды старший лейтенант Адамец.

То, что капитан выкладывал сейчас, они сочинили со старшим лейтенантом госбезопасности Адамцом частично в Москве, частично в поезде «Москва — Львов». Адамец был тем человеком, которого подключил к операции заместитель Берии Меркулов, откомандировав как толкового специалиста, знатока ОУН. С ним и предстояло дорабатывать детали. Родом Адамец был с Полтавщины, на Западню Украину вообще и во Львов в частности впервые попал в ноябре тридцать девятого, но с тех пор часто наведывался по служебным делам. И его вновь отправили знакомым маршрутом в очередную служебную командировку, прикрепив к капитану Шепелеву.

Они неплохо потрудились над проработкой деталей вечером того единственного дня, что капитан Шепелев провел в Москве. Продолжили обсуждение в мягком вагоне курьерского поезда, покинувшего вокзал за пять минут до полуночи. Ничто вроде бы не опровергало характеристику, данную Адамцу Меркуловым.

Потом появилась бутылка коньяка. Шепелев не отказался, но после ста пятидесяти грамм на капитана навалилась усталость насыщенного московского дня, и он уснул. А утром капитан узнал от проводника историю ночных похождений Адамца. Тот пошел за добавкой в закрытый на ночь вагон-ресторан, каким-то чудесным образом сумел заставить открыть его для себя и учинил в нем форменное народное гуляние. В котором приняло участие женское большинство работников общепита на колесах и повар. Откуда-то взялась гитара. И всю ночь из вагона-ресторана неслись советские и народные песни в исполнении Адамца, а кроме того, как шепотом поведал проводник, «неприличные звуки». Ну ладно, чего там, погулял старлей от души, с кем не бывает. К тому же, если опираться на рассказ проводника, умеет человек веселиться, что, приходится признать, редкость. Чаще всего люди угрюмо напиваются и изводят друг друга путаными пьяными откровениями. Тем более наутро старлей выглядел неплохо, и они дельно поработали, обговорив последние тонкости предстоящей во Львове работы. А вечером Адамец вышел в вагонный коридор покурить, понимая, что разрешения на ресторан от капитана не получит, и исчез. Вернулся он только перед самым Львовым, попахивая все тем же коньяком.

Это уже не могло не тревожить. А кто знает, не занесет ли старлея в запой, несмотря на все его уверения, что больше до конца операции ни капли, и не в запое ли он в настоящий момент, когда капитан на него рассчитывает? Поскольку этого человека Шепелев наблюдал всего второй день, то ни в чем не мог быть уверен. А в том числе и от Адамца зависела такая малость в мировом масштабе, как жизнь капитана Шепелева. Кстати, и другие жизни зависели…

А пока «блатной по кличке Жох» продолжал излагать заключенному Кеменю «свою» историю вора-изгоя:

— Два дня здесь отсидел. Вчера на допрос водили. Кололи на местное дельце. С тем, что я в розыске за побег, у них ясность. Установили. Этот срок у меня уже в кармане…

Второй разговор этого дня, проходящий вдали от разговора первого и в ином интерьере, однако имел к первому прямейшее отношение.

— У меня к вам такой вопрос, господин Бандера, — сказал Канарис. — Мы хотим сформировать и включить в состав «Бранденбурга-восемьсот»[23] особый украинский батальон. Кого бы вы могли порекомендовать на должность заместителя командира батальона? Этому человеку придется заниматься прежде всего подбором кандидатов в батальон.

Вопрос польстил Бандере. Сам батька Канарис надумал посоветоваться с ним. А не со старым пердуном Мельником. Канарис-то понимает, на чьей стороне будущее ОУН.

Степан не знал, что Мельник был у начальника абвера вчера. По тому же вопросу. Мельник порекомендовал своего человека, который станет одним из заместителей командира батальона. Вторым будет доверенный человек Бандеры. Канарис решил так: командовать батальоном будет, разумеется, немецкий офицер, другой немецкий офицер станет осуществлять общее политическое руководство и надзор, но не они же будут мирить и растаскивать представителей двух враждующих течений в ОУН. Пусть каждое враждующее крыло выделит своего представителя, они и будут держать в руках своих подчиненных: бандеровский заместитель — бандеровцев, мельниковский — мельниковцев.[24]

— Я бы порекомендовал… э-э, — Бандера перебрал уже в уме всех кандидатов (этот глуп, тот не предан мне по-собачьи, третий когда-то дружил с Мельником, четвертый рожей на командира не вышел и так далее, начинаешь перебирать в обратном порядке — то же самое) и лучшего не нашел, — Миколу Волонюка. Но вот далеко он сейчас…

— Где? — спросил Канарис.

— Во Львове. Его с группой послал туда господин Лахузен. Есть в нем задатки командира и лидера. Справится. Так что временно порекомендую вам другого человечка, а когда Микола вернется, его бы хорошо поставить.

И думал при этом Степан: «А вернуться он должен, обязан вернуться на коне. С выполненным не абверовским заданием, бог с ним, а с выполненным моим заданием. После осуществления задуманного содрогнется, если не вся Украина, то Западная точно, и потекут в наши ряды реки народные, реки гневные».

— Хорошо, пусть будет так…

Бандера ушел, несколько обиженный, что визит продлился так недолго. Неужели батьке Канарису больше ни о чем неинтересно поспрашивать Степана Бандеру? Мог бы хоть из вежливости…

Канарис мог бы и не встречаться ни с Мельником, ни с Бандерой. Пускай с ними, как и до этого, имеет дело Лахузен, но начальнику абвера захотелось наконец-то самому взглянуть на лидеров этого пресловутого ОУН. Посмотрел он на обоих. Оба не произвели сильного впечатления. Оба не слишком умны. Но во втором, в этом Бандере, больше силы. Правда, силы звериной, жестокой. Доведись такому сделаться гауляйтером Украины, о свободе которой он так печется, всплакнет его родина тогда кровавыми слезами…

Глава четвертая

Бег

В карцере, не имеющем окон, приближение вечера не ощущалось. Часы на руках заключенных отсутствовали, приходилось опираться на собственное чувство времени.

— Я, фраерок, ни о чем не пожалею, красиво пожил, — говорил вор по кличке Жох, он же капитан по фамилии Шепелев. — Какие женщины меня любили! В каких местах гулял, а в карманах громко шелестело! У меня в настоящем выбора нет. Следак грозился послезавтра закрыть. В лагерь сесть или на часок в общую камеру — там и там вилы. А до лагеря меня вагончик не довезет, выгрузят с высунутым языком. Мне больше нравится лечь от пули легавого, чем от заточки или удавки какого-нибудь баклана. Я соскакивать буду.

— Що будеш?

— В рывок уходить, в побег. Как только шанс представится, пусть самый дохлый. Думаю рвать, когда перевозить будут. Рвану от конвоя, а там уже как карта ляжет. Может, и промажут все. Я тебе говорил, фраерок, — Шепелев протянул руку в направлении Кеменя, — не валяйся и не сиди на камнях. Потом полжизни лечиться будешь.

— А як же спати? — спрашивая, он пересел, как и его визави, на корточки.

— Как, как! Десять минут на одном боку, потом просыпаешься от холода, сорок отжиманий столько же приседаний, и десять минут на другом боку. По-другому не выйдет. Трудно сказать, как тут будет, выражаясь в градусах, но выражаясь в ощущениях — офигеешь, фраерок.

«Может, и не придется спать, — подумал капитан. — Но ты о том не должен догадываться…»

Шепелев ждал возвращения Кеменя с допроса с таким нетерпением, будто на этом операция и разразится счастливым концом. Как же, «концом»!.. Началом она разразится, а дистанция, на которой придется соревноваться, считай, не отмерена. Но, не стартовав, до финиша не доберешься, а старт еще не взят. Ну а все то, что происходило до этого, можно поименовать лишь разминкой.

Капитан отметил в своем состоянии еще один любопытный нюансик — ему хочется действия. Закис он в госпиталях. Начал привыкать к полусонному состоянию, начал уже по-стариковски вслушиваться в телесные шумы, вглядываться в болячки. А сейчас в карцере-морозильнике, где не сядешь, не ляжешь, где если не будешь иногда разогреваться гимнастическими упражнениями, то застучат зубы, так вот в этом карцере капитан почувствовал себя окончательно выздоровевшим. Потому как вернулся в настоящее дело. Нет, он действительно соскучился по тому веселому кровотоку, что бежит сейчас по жилам. Ощущения, даруемые опасной игрой, пожалуй, посильнее будут иных переживаний. Уже не расстраивал капитана несостоявшийся санаторий. После отдохнем. Никуда он денется, волной его не смоет…