Выход 493 - Дмитрий Матяш

— Видел. У них как раз период такой. — Стахов щелкнул тумблером на контрольном пульте слева, возле рации. И тут же сверху, над прицепом, вспыхнул прожектор, пролив на убегающую дорогу широкую полосу желтоватого света. — Сейчас их больше, чем у нас есть патронов. Но ничего, за зиму их численность сократится.

— Ага, а до зимы еще как пешком до Харькова. Еще дадут они, сволочи, нам жизни.

— Тебе бы отчаиваться, — кинул на него косой взгляд Стахов. — Тебе же всегда море по колено?

— Да море-то морем, но вот все равно как-то кисло в последнее время на душе. А еще кислее становится, когда вижу это собачье кодло!

— Тебе кисло? — удивился Стахов. — Не смеши меня, Каран. Если б я тебя не знал, может, и поверил бы. Тебе ж кисло бывает, только когда последние медяки просадишь в карты.

— Не веришь. А я, между прочим, правду говорю. Вот как покинул Укрытие, так и совсем… — Он отчаянно махнул рукой. — Дурное предчувствие у меня какое-то.

— Зачем же тогда в экспедицию записывался? Сидел бы себе дома, в наряды ходил. И Укрытию пользу приносил бы, и никакие предчувствия не посещали бы.

— Скажешь тоже. Как это я сам на заставе останусь? Вы все, значит, на большую прогулку, а я сиди с новичками? — Он сухо засмеялся, но в глазах радости не было. — Нет уж, я как все.

— Как все? Странно. Раньше, если мне не изменяет память, ты назвал бы это стадным инстинктом. Так что же заставило тебя пойти за стадом, Каран? Поддался все-таки?

— Называй это как хочешь, Никитич. Я просто знаю, что больше нужен здесь. Тем более с Укрытием тоже что-то недоброе происходит. Вот чувствую я. — Он ударил себя кулаком в грудь. — И там хреново, и впереди беду чую. Вот как будто в тиски попал.

— Во как? — На лице Стахова застыло удивление. — Ты просто меняешься на глазах, друг мой. Еще вчера ты пил спиртягу в «Андеграунде», бабам песни посвящал, кадрил их там по полной и вообще радовался жизни. А сегодня тебе уже стало кисло, одолевают какие-то дурные предчувствия и с Укрытием нелады. В тисках его уже зажало. В «Андеграунде», небось, не зажимало?

— В «Андеграунде»… — хмыкнув, потер щеку Каран. — Скажешь тоже. Когда Петрович нальет первосортной, сам знаешь, как понести может.

— Хочешь сказать, что Кондратий к тебе зашел еще раньше? — улыбнулся Никитич.

— Все шутишь? А я тебе по правде говорю, что давка там какая-то, прямо шкурой чувствую. Вон, Шиш перед смертью все твердил, что видит, как над Укрытием какой-то шар навис и все снижается и снижается.

— Шиш на свою же мину наступил, Каран. Его контузило на всю голову, а заодно, вижу, и тебя. Какой еще к черту шар?

— Ну а Ветер? Он-то на мину не наступал, а перед тем как окончательно с катушек съехать, тоже твердил о какой-то силе, давящей извне, и что сведет она нас всех с ума по одному. Или, думаешь, сговорились? И я вот чувствую, Никитич, честное слово чувствую.

— Да что ты несешь, Каран? — В голосе Стахова послышалась раздражительность. — Какая еще давка? Какой шар? В гробу я видел ваши эти проповеди. Знаешь, сколько таких, как ты, уже было за тридцать шесть лет? Предсказателей, оракулов и прочих, на кого сходили откровения небесные? Некоторые даже конкретно называли день, когда Укрытие должно пасть. И что? Умерли все? А ни хрена. Так что не забивай себе голову всякой ерундой. В тисках его зажало! И придумает же.

— Ну хорошо, — согласился Каран после некоторых раздумий, — пусть будет по-твоему. Ответь мне тогда на другой вопрос: ты сам-то веришь в успех этой экспедиции? Ну, в то, что мы сможем помочь тем людям из харьковской подземки?

— Помочь? Не знаю, как насчет помочь, думаю, на месте сориентируемся. Если им нужны только боеприпасы и еда, то, думаю, на пару месяцев мы их точно обеспечим. Не забывай, наша основная цель — разведка. Прибудем на место, посмотрим, может, и поддержим чем.

— То есть мы едем не помочь людям, а только посмотреть на них, так получается?

— Каран, не задавай глупых вопросов! — вспылил Никитич. — Ты помнишь нашу с тобой первую спасательную операцию? Как мы пытались помочь людям из «Дружбы народов»? Забыл? Так вот, кто даст гарантию, как говорил наш старейшина, что подобное не произойдет в Харькове?

Мысли Карана всколыхнулись, словно давно никем не тревожившаяся вода, завертелись, раскручивая катушки памяти в обратном направлении, разматывая многолетние пленки пережитого. На пять лет назад, десять, двадцать…

Ему недавно стукнуло четырнадцать. Все выходы из метро на то время уже были либо взорваны, либо наглухо забаррикадированы, либо запечатаны железными заслонами, двери на которых открывались только снаружи. Внутрь подземки уже лет семь как никто не входил. И не потому, что не нужно было, а потому, что боялись. Разные истории рассказывали сталкеры, которым приходилось приближаться к закрытым заслонам. Одни говорили, что за ними до сих пор слышатся нечеловеческие крики боли и стенания, другие говорили, что слышали, как там играет какая-то музыка, третьи уверяли, что слышали скрежет с той стороны занавеса, будто кто-то скреб ногтями по дверям. И уж почти всем, кто прикладывал ухо к холодной металлической стене, если долго прислушиваться, удавалось распознавать на фоне давящей тишины голоса. Порой только шепот, порой словно чтение молитв, порой зов…

Двадцать третьего августа две тысячи двадцать шестого года Каранов третий раз в жизни поднялся на поверхность. «Монстра» тогда еще не было, его только годом позже притащат вояжеры с какого-то подземного бункера, где он простоял, что называется, «в масле» последних двадцать лет. На развозе тогда был старенький пазик, который также был обшит легкой броней и использовался как боевой транспорт. В тот день вояжеры, в числе которых были Каран и Стахов, возвращались назад не с пустыми руками. В намеченном сталкерами месте они нашли почти новый генератор. Поход был более чем удачным, ведь кроме нового генератора им удалось обзавестись еще у них в Укрытии и уже дышали на ладан.

Возвращались под утро, так как работы было много, погрузка заняла почти всю ночь. Вдруг кто-то заметил, что двери на заслоне одной из станций сорваны с петель, а над зияющим чернотой проходом огромными буквами было написано: «Помогите!»

Сама мысль о том, что там, в изолированной от внешнего мира среде, мог кто-то выжить, заставила вояжеров забыть, что скоро рассвет, что нужно убираться из города как можно скорее, что спасательные операции следует проводить вовсе не средне вооруженным вояжерам, а специально подготовленным для этого сталкерам. Надежда увидеть живого человека, пусть нелепая, пусть бездумная, помешавшая им разглядеть, что смола, которой были нанесены буквы, уже стара и даже успела местами отвалиться, становилась сильнее инстинкта самосохранения.

Их не остановило и несчетное количество иссохших от длительного времени человеческих останков, усеявших собой пол вестибюля и коридор к эскалаторам. Они шли вниз по ржавым ступеням эскалатора, не сообразив, что люди, которым принадлежат те останки, бежали как раз на поверхность, бежали из бесконечных глубин тоннелей в последней надежде спастись. Не поняли они и того, что здесь же их настигла страшная смерть, разметавшая их тела на части, разорвавшая, пропустившая сквозь себя, словно через огромный измельчитель. Ослепленные идеей повстречать живого человека, вояжеры спускались и спускались вниз, осматривая забрызганные багровыми пятнами стены, не обращая внимания на дышащую в лицо угрозу, заглушая крик «Беги!», эхом звучащий в мозгу.

И только когда по платформе с застывшим посреди нее изъеденным ржавчиной поездом пронесся низкочастотный гул, будто по тоннелю пролетел невидимый сверхзвуковой самолет, и фонарики у вояжеров погасли, они вдруг поняли, что попали в западню. Вдогонку ко всему где-то сверху скрипнула ржавыми засовами дверь.

Их закрыли!

Первым вышел из состояния ступора командир. Он выкрикнул что-то вроде «Уходим!», но тут же какая-то невидимая рука подхватила его и бросила об землю так, что было слышно, как хрустнули ребра. Кто-то хотел помочь и подоспел к его распластанному телу, но и сам взмыл к потолку, а затем громко шлепнулся обо что-то металлическое, возможно о неподвижный состав на платформе. Загромыхали автоматы. В кромешной темноте при свете брызжущего огня не было видно ничего, они расстреливали темноту, но вместе с тем темнота брала их поодиночке, одного за другим, и отбрасывала назад, на платформу. Забирала себе.

Каран со Стаховым выжили только благодаря тому, что сразу же бросились наверх, не тратя времени на обстреливание невидимого врага. Побежали сами, не дожидаясь приказа командира. Они уже успели преодолеть половину расстояния, когда крики и стрельба внизу стихли. Бросив всю снарягу, зажав в руках только оружие, они сломя голову понеслись наверх. Это их и спасло. А также случайно попавшие в дверной проем кости, не позволившие дверям заслона защелкнуться полностью, закрыв молодых вояжеров там навсегда…