Атомный П - Ц - Сергей Валяев

И я знаю: так оно и будет. Я не имел права рисковать и поэтому сообщил о своем срочном передвижении в пространстве полковнику Старкову. — Алекс, ты уверен? — Гарантии дает только похоронное бюро, — не был оригинален. — Мне поднимать «А». — Поднимай, — ответил я. — А то у ребят от такой службы все падает. — Если что, бензин за твой счет, сукин ты сын, — пригрозил Старков. — И сухой паек, командир. — Это само собой. Разумеется, я мог повременить с вылазкой, но был уверен: надо провести разведку боем на местности, чтобы потом обрушить государственный карающий меч на врага, рядящего в маскарадные платья «избранных властелинов мира». Прорвав грудью влажную занавесь ночи, я проник через полуразрушенный бетонный забор на завод. В главном корпусе зияли дырами битые окна, ветер подвывал в них, чернели складские помещения, корежились остовы грузовиков. Было такое впечатление, что на этой территории уже испытали животворное воздействие уранового смерча. Однако мелькнувший в ночи фитилек света подтверждал, что жизнь на этой разбитой планете еще существует. Через несколько минут обнаружил, что небольшое кирпичное здание, где видимо, находилась дирекция цементного завода, окружено плотной колючей проволокой. Над дверью мутнела дежурная лампочка. Я выматерился: не люблю, когда меня не допускают к тайнам цементного производства. Надо что-то делать, menhanter? Медленно начал движение вдоль рукотворного заборчика с агрессивными шипами. Проклятье! Не водят ли меня за нос? Или это я сам себя… И натыкаюсь на люк подземного коллектора. Прекрасно! Не удивлюсь, если это ход в преисподнюю. С трудом сдираю чугунную крышку, полевым фонариком пробиваю мглу — оттуда тянет теплом и цементом. Плотная серебристая паутина доказывает, что еще ни одна живая душа не ступала по металлическим скобам, ниспадающим в планетарный мрак. Времени рассуждать нет: протискиваюсь в дыру и начинаю движение вниз авось, нелегкая вывезет. Спуск недолог: чувствую под ногами надежную опору — это чугунная вместительная труба. Она позволяет передвигаться почти в полный рост. Под ногами похрустывают костьми высохшие куски цемента. Потом вижу проблески мертвенного света. Спешу к нему, как мотылек. И едва не проваливаюсь в тартарары — обрыв трубы. Выглядываю из нее, изучая обстановку. Внизу, в метрах четырех, огромные резервуары, в которых раньше месили цементную жижу для производственных нужд. Как говорится, завис между небом и землей. А что делать — надо продолжать путь. Надеюсь, мой расчет верен: что такое высота в четыре метра для menhanter? Провисаю на руках — и раз, и два, и три!.. И не слишком удачно: мечтал приземлиться в гагачий пух, а саданулся всем телом о цементный панцирь. С проклятиями поднялся на ноги, осмотрелся: судя по бетонным перекрытиям, оказался в подземном бункере. Медленно побрел к темнеющему проему, за ним обнаруживаю длинный коридор. Отступать нельзя, да и некуда… Вскоре обнаруживаю присутствие людей: бронированную дверь с огромным колесом — такие запоры можно встретить в банковских хранилищах. У двери стул, письменный столик, на нем настольная лампа и школьная тетрадка с выразительной свастикой на обложке. Тетрадка испещрена невнятными каракулями — что-то наподобие журнала дежурств? Я тиснул ее в куртку и решительно взялся за колесо. Помещение, куда угодил, напоминало складское: трубы, ящики, пиломатериалы и прочая труха. Я сделал несколько шагов и почувствовал знакомый кисловатый запах крови. Потом увидел клетку, точно в зоопарке. В ней были подвешены на крюках кусками мяса люди. Их было двое — без признаком жизни.

Я отступаю к двери — знакомый нацистский почерк. Необходимо быть предельно внимательным. Тенью передвигаюсь по коридору. Слышу размеренные шаги: тюховатый малый в униформе несет банку кофе и пыхтящий паром чайничек, видимо, только-только ссаженный с пламени. Охранник мечтал выпить бодрящего эрзац-напитка, а я решил ему в этом воспрепятствовать. Невидимый удар моей ноги отбросил секьюрити на стену. Влепившись лбом в бетон, он потерял ориентиры, чайник и банку кофе. Я налету перехватил посудину и залил кипяточек в глотку поверженного врага — и только по той причине, что он попытался орать дурным голосом, узрев постороннего в охраняемом им помещении. — Ша, — сказал я рохле, когда он с обожженной глоткой был готов к диалогу. — Где найти Сорокина и Пельше? Ты меня понял? Конечно же, я был постигнут мгновенно: толстяк затряс мясистыми, как антрекоты, щеками и глазами показал, что готов к полезной для общества деятельности. Я поверил ему, а он это доверие не оправдал; такое иногда случается в нервозной обстановке приближающего ближнего боя. Я не мог и предположить, что одна из зон, которую мы с раскормленным «наци» проходили, оборудована телеметрической системой, а мой новый друг об этом не сообщил: то ли позабыл от страха, то ли не знал. В результате пострадал он — и очень. Я успел рухнуть ниц под защиту бетонных ежей, он же, задержанный по жизни, остался стоять, принимая пули из автоматического оружия своих вспыльчивых боевых товарищей. Я снял предохранитель на АКМ и, выкинув руки вверх, обработал предполагаемые «точки» противника насыщенной очередью, успевая переместить тело в пространстве. Ошибка моих врагов заключалась в том, что они оставили для меня слишком широкое, скажем так, поле деятельности. Бой происходил на складе бетонной арматуры и возможности здесь для профессионала были безграничны. Я двигался короткими перебежками, делал паузу, отслеживая чужую пальбу, потом отвечал очередями, интенсивность которых понижалась по мере того, как заканчивался боекомплект. К затяжному бою я не был готов, вот в чем дело. А быть пристреленным в бетонных катакомбах очень не хотелось. И Бог всех mаnhanter заступился за меня. Я услышал далекий звук энергичного и беспощадного наступления. Бойцы «А» работали короткоствольными пистолетами-пулеметами «Бизон», удобными именно в таких полевых условиях своей легкостью и компактностью. Те, кто пытался отправить меня к проотцам, исчезли и у меня возникла возможность перевести дух. Не тут-то было! Разгоряченные боем «альфовцы» в РУОПовских шерстяных шапочках, приметив мою неосторожную тень в бетонных конструкциях, открыли такой шквальный огонь, что только чудо спасло меня от печальной перспективы вознестись на небеса вне очереди. — Эй, вашу мать, маски-шоу! — орал я не своим голосом, присыпанный бетонной пылью. — Что вы делаете?! Идиоты! Я свой! Свой! Где Старков! Наконец мои истерические вопли прорвались сквозь настойчивый стрекот убойного автоматического оружия. С высокого потолка тряпьем свисла тишина. Правда, я не торопился подставлять стрелкам свою голову и другие части тела. — Старков?! — закричал я. — Дай голос?! — Ну даю! — ответил кто-то под нервный смешок товарищей. — Не принимаю! — возмутился я. — Давай полковника! — Даю! Ну и так далее. Наконец моя настойчивость была вознаграждена. После минуты такого веселого пререкания явился тот, кого все ждали. И особенно я. — Алекс, — обнял меня полковник. — Жив, черт! Такое логово нарыл! А мы тут хорошо покрошили… Я занервничал и признался, что меня интересуют двое: Скворцов и Пельше, а также господин Нестеровой-старший, который по моим хитроумным выкладкам, должен находиться именно здесь. — Ну не знаю, — передернул плечами Старков. — Ты не предупредил, вот мы и работали по полной программе. Как говорится, делать нечего: имеем то, что имеем. А имели мы действительно логово неонацистского движения, вернее ее службы безопасности. Складское помещение, преобразованное под офис, было забито знакомой печатной продукцией, портретами вождей, штандартами с символикой германских войск, бюстами курносенького фюрера и прочими малохудожественными атрибутами ультраправого движения. На полу в театральных позах и лужах крови валялись трупы. — Здесь три, — посчитал нужным сообщить Старков. — И там шесть. Нормально?

— Итого девять, — сказал я. — А кто-то остался живым? — выразил надежду. — До черта, — признался полковник. — Моим мальчикам надо еще повышать и повышать уровень огневой подготовки. В какой-то мере всему человечеству повезло: шальная пуля не пробила голову «группенфюреру» Скворцову (г-ну Пельше в этом смысле не повезло) и он был в состоянии отвечать на поставленные вопросы. Поначалу он отказывался давать показания и рисовался этаким грудастым бранд-майором, способным жизнь положить за хрустальную идею неонацизма. — Я не боюсь смерти, — говорил он. — Душа настоящего арийца бессмертна! Я верю в реинкарнацию. Наше поражение — это залог нашей будущей победы. Огонь атома очистит мир от скверны!.. Пока он нес эту полубредовую околесицу, я внимательно просмотрел документы, обнаруженные в сейфе и столах. И обратил внимание на странный календарь — он был выполнен в виде рунического зодиакального круга с указанием праздничных дней. И день: «сентябрь 22» был помечен красным фломастером. — Огонь атома, говоришь, — прервал я «группенфюрера». — Вот на эту тему мы и поговорим. — Я не скажу ни слова, — твердо заявил господин Скворцов, заблуждаясь относительной своей бессмертной души. — А мы и так все знаем, — сказал я. — Только один вопрос: где Нестеровой? Неонацистский дучик взглянул на меня с превосходством и заявил, что этот грязный блевотный мир обречен сгореть в очистительном пламени, значит, он и сгорит, как бы мы не пытались препятствовать этому. — Механизм уничтожения уже запущен, господа, — не без торжества проговорил «группенфюрер». — Не вижу смысла продолжать нашу беседу. Признаться, я потерял терпение. Я люблю людей, но когда они теряют чувство меры и реальности, то следует срочно принимать кардинальные меры. Полковник Старков и бойцы «А» состояли на казенной службе и не имели права применять первую категорию воздействия на строптивца. Это мог сделать только я, человек, зарабатывающий на жизнь частным предпринимательством. Я попросил полковника оставить меня один на один с огнепоклонником, который посчитал, что я буду вести с ним душещипательные разговоры, и посему улыбался, как герой-викинг. — Алекс, — предупредил Старков. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Надо ли подробно останавливаться на методах воздействиях, применяемых в исключительных случаях. Думаю, что не надо. Скажу лишь одно: методология примитивна и позаимствована полностью у племен Амазонии. (Кстати, спецназ USA тоже вовсю использует опыт этих племен, для которых человек в качестве пищевого продукта привычен, как для цивилизации порция пломбира.) Господин Скворцов верил в себя до конца, и веру потерял в тот момент, когда почувствовал, что его плоть насаживается на своеобразный шампур из древка штандарта. — И это только начало, — предупредил я. — Твои товарищу по оружию находятся в боевой готовности и намерены заменить… «Группенфюрер» был готов пережить боль, но пережить унижение и позор перед лицом партии. Короче говоря, гадя под себя, он согласился ответить на несложные вопросы. Из этих вопросов и ответов сложилась следующая картина: полгода назад Партия приняла историческое решение: воздействовать на загнивающий мир самым радикальными методами, вплоть до взрыва ядерного устройства. Была проведена определенная работа, в результате которой в руки Движения попал ядерный ранец. Ученый Нестеровой уничтожен, как сомневающийся, и замурован в цементе. Взрыв произойдет в 12 часов по полудню 22 сентября — во время руны «зиг», то бишь «победы». — И огонь атома очистит скверну мира! — снова заблажил господин Скворцов. — Эй, — сказал я, — кто и где будет взрывать? — Кто и где? — повторил вопрос с задумчивостью дауна. Потом просиял и захохотал истерично: — А вот этого я вам не скажу! Не скажу! — И, высунув язык, забелял. — Бэ-бэ! Не скажу! Потому, что сам не знаю! Ха-ха! Не знаю! Зиг хайль! — И принялся маршировать. Ничего не оставалось делать, как поверить в его сумасшествие. Все это было весьма некстати. Остальные «наци» смогли только подтвердить существование операции «Крест» и то, что некий человек замурован в ванной с цементом. Это решено было проверить — и пока чернорубашечники работали кайлом, я с помощью освобожденного от наручников «оберфюрера» Рюрикова отыскал труп второго участника поездки в Сибирь, названного казначеем партии. Пули разворотили грудную клетку молодчику Пельше и мне пришлось пачкать руки о липкую и холодную кровь. В кармане кителя обнаружил поврежденную четвертушку из школьной тетрадки с неким планом местности. Разобраться в этом мог только специалист: топограф. О чем я и сообщил полковнику Старкову. Если сумасшедший господин Скворцов говорил правду и взрыв намечен в полдень, то у нас времени предостаточно, чтобы разгадать очередную шараду, зашифрованную на страничке. По-моему мнению, на ней изображен план Замоскворечья с высоткой на Котельнической набережной. Так что пора пить шампанское за успешное окончание дела. — Ты пьешь, — буркнул Старков, — а голова болит у нас, — и предложил пойти убедиться, что вытащенный из цементного капкана есть гражданин Нестеровой Виктор Германович. — А почему я? — удивился. — Я с ним детей не крестил. Вызывай там бывшую супругу или братца младшенького. — Ты думаешь? — Я уже ничего не думаю, — признался. — Еду спать. — И на этом мы попрощались с таким уговором, что, если ситуация вдруг взбрыкнет, как кобыла… А так через шесть часов буду сам готов к боевым действиям по спасению отечества. Порой не могу объяснить свои поступки. Я мог остаться, чтобы вместе со всеми доводить ситуацию до логического ее завершения. Но во-первых, без меня хватало специалистов по охоте на неистовых мечтателей перекроить мир, во-вторых, по-настоящему устал и нуждался в лечебном сне и в-третьих, меня ждала гостья из Снежинска. Однако самое главное: ощущал некий внутренний дискомфорт и не понимал его причины. Кажется, все предельно ясно: неуравновешенный ученый, преследуя свои личные интересы, снюхался с неонацистами, потом ужаснулся содеянному, но было поздно: его ликвидировали и теперь некто из бритоголовых с ядерным ранцем за плечами попытается воплотить в жизнь акцию «Крест». Службам безопасности остается только вычислить «точку», где будет находиться фигурант с атомным запалом и… И слишком все просто, menhanter. И ты чувствуешь — что-то не так. Есть такое учение «сознание Кришны», там веселые свободные танцующие люди, утверждают, что их Бог везде и всюду, и каждый преданный может услышать Его подсказку из своего сердца. Так и я чувствую, что Мировой разум пытается явить мне свою помощь, но почему, вот в чем вопрос? Неужели я прав и ситуация способна преподнести еще сюрпризы? Какие? Нет, не могу проанализировать ситуацию — устал, охотник за атомом, устал. Надо очистить мозг от шлаков последних событий и тогда, быть может, придет прозрение.