Неукротимая Оса. Свет надежды - Мэггс Сэм

Надя сглотнула. Это... было круто. Кому вообще не хочется отыскать в доме своего умершего отца целую тайную лабораторию? В большинстве старых книг [В основном авторства Нэнси Дрю], которые Надя прочла в Красной Комнате, подобные помещения обычно располагались за вращающимся камином или навесной книжной полкой.

А она получила крошечную лабораторию внутри дырки в стене.

У стены стояли прототипы древних костюмов Человека-Муравья, а связанные с ними шлемы лежали на полу перед ними. Муравьиные фермы выстроились вдоль другой стены от пола до потолка. Надя была потрясена, увидев нетронутое стеклянное хранилище с пузырьками, заполненными ничем иным, как частицами Пима. Лабораторные станции извивались по полу, на каждой столешнице лежали какие-то незавершенные проекты. Надя все поняла. Третья стена была просто заставлена книжными полками. Их было много. Всего этого было слишком много.

Ты никогда не сможешь узнать человека на сто процентов по его вещам. Это просто невозможно. Вещи никогда не расскажут, как звучал чей-то голос, смех или что человек мог счесть достаточно забавным, чтобы посмеяться. Какие-то впечатления, их тени. Вы можете интерпретировать это все в соответствии именно с удобными вам представлениями о человеке.

Как Надя все это интерпретировала? С чего бы ей вообще начать? Она провела пальцем по одному из лабораторных столов, оставляя за собой чистый след. Скамейки были загромождены, но ей в этом беспорядке виделся некий узор. Она узнала часть себя в бессистемной манере отца. Делало ли это ее похожей на своего отца? Было ли это совпадением?

Ин назвала это «упорядоченным хаосом Нади». Надя особо не задумывалась, у нее просто не хватало времени быть аккуратнее. Но вот она посреди «упорядоченного хаоса» самого Хэнка, и ей хотелось думать, что для него это что-то значило. Правда была где-то под слоем пыли, но Надя не могла достать ее, затеяв уборку.

Однако она посмеялась над древней коробкой Lucky Charms. Надя считала их отвратительными, даже когда они были свежими (кто вообще захочет есть столько сахара с утра?! Американцы были дикими). Хэнку же они явно нравились. Так что, вероятно, в душе он был ребенком. Или сахарным наркоманом. В любом случае ей придется их выбросить. И все здесь вымыть. И переделать еще сотню дел...

Следуя за светом налобного фонаря, Надя подошла к книгам. Иногда, когда она была перегружена, Наде помогало только сосредоточиться на какой-нибудь простой вещи – например, на музыке или подсчете коллекции. Надя начала читать заголовки на корешках лежащих перед ней книг.

«Физика элементарных частиц и вы», – прочитала она, проводя пальцем по корешку книги. «Утраченная лекция Фейнмана», «Странная теория света и материи»... «Куриный суп для души»? Он любил готовить! Надя восхищалась этим новым взглядом на Хэнка. Она продолжала просматривать названия книг, зная, что это были любимые книги ее отца, к которым он возвращался снова и снова. В большинстве своем это были названия книг по физике.

Ну конечно. По большей части скучные шрифты и ужасные дизайнерские решения обложек, скрывающие внутри увлекательные миры.

Кроме... Палец Нади остановился на книге меньше и тоньше остальных. На ее корешке ничего не было написано. Там было пусто.

Она вытащила ее с полки. Переплет из мягкой коричневой кожи. Надя перевернула книгу, чтобы увидеть переднюю обложку. Золотыми чеканными буквами было одно слово: журнал.

Глаза Нади расширились. Она была удивлена. Зная его лишь по рассказам Джанет, Надя совершенно не думала, что Хэнк относится к типу людей, повернутых на самоанализе, но тогда она еще не знала его по-настоящему. Если бы он как-то соприкасался с собственными чувствами, может, он не был бы таким... Ну, вы поняли.

Надя хотела откинуть обложку, но остановилась. Это было личное. Личное на таком уровне, что вторжение в секретную лабораторию просто недопустимо. Еще час назад ей было неловко заходить в его спальню. Можно ли было ее открыть?

Она покачала головой. В спальне нет привидений, но даже секретная лаборатория не даст ответа. Хэнк Пим давно умер. Никто не будет в претензии. В конце концов, от прочитанных записей можно выиграть больше, чем от нетронутых.

Надя поправила свет на фонарике и приоткрыла переднюю обложку. К первой странице был приклеен простой экслибрис. «ЭТОТ ЖУРНАЛ ПРИНАДЛЕЖИТ...» Внизу было написано имя, написанное разборчивым, но очень мелким почерком. Несмотря на его разборчивость, Наде пришлось прочитать автограф три раза, прежде чем она убедилась, что прочитала его правильно.

Мария Тровая.

Это не отец Нади.

А ее мать.

Глава 5

Кто? Что? Где? Как? Почему?

КОГДА НАДЯ чувствовала себя грустной, одинокой, или сбитой с толку, или когда ей особенно было нужно время для серьезных экспериментов, она хотела знать, что может побыть одна. Совершенно и без оговорок одна. Не в том доме, где Дедушка мог без предупреждения заглянуть в любой момент. Не в лаборатории, где Шей слушала Бейонсе (Шей заботливо снабжала Надю последними новостями о Бейонсе). И даже не в кабинете психотерапевта, который, вероятно, был сейчас для Нади самым здравым видом одиночества.

Но она не могла думать о терапии или механизмах преодоления, на которые буквально полагалась но всем этом мире. Надя просто хотела взять этот дневник и побыть одна.

Было единственное место, где она могла рассчитывать на это. И оно было даже меньше секретной лаборатории Хэнка Пима.

Сжимая в одной руке журнал матери, журнал ее родной матери, почти не чувствуя его на груди, Надя возилась с передней застежкой-молнией на костюме Осы. Она опустила молнию ровно настолько, чтобы можно было протянуть руку под ней и нащупать...

Вот она. Цепочка. Надя потянула за ожерелье, протягивая его через щель в молнии. После дополнительного рывка амулет на конце цепочки выскочил: маленький розовый кристалл, светящийся изнутри чрезмерным светом. В последнее время она никуда без него не ходила.

Надя осторожно поставила кристалл у ботинка, затем застегнула молнию на костюме, поправила шлем и нажала кнопку большим пальцем.

Уже и так крошечная, Надя стала сжиматься.

И сжиматься.

И сжиматься.

И сжиматься.

Она стала такой маленькой, что могла видеть пространство между атомами, составляющими розовый кристалл. Надя наблюдала, как они вибрируют, расходятся, кружатся, встречаются и расходятся. Она вытащила дневник перед собой и с ним вошла прямо в кристалл.

НАДЯ ВЫРОСЛА в Красной Комнате. Но место, где она чувствовала себя наиболее безопасно, было успокаивающего пастельно-розового цвета.

«Розовый миллениал», как назвала его Прия.

Одним из немногих телешоу, которое Наде разрешили смотреть в Красной Комнате, был анимационный сериал под названием «Сейлор Мун». Девочки обнаружили его, возясь с телевизионными антеннами и приемниками, пока они не поймали Televiziunea Romana – румынское государственное телевидение. Их кураторы строго относились к тому, что они могли смотреть по украденному сигналу, но «Сейлор Мун» сочли приемлемым фильмом, потому что там в основном речь шла о девочках-подростках, убивающих людей (хорошие образцы для подражания!). Хотя Надя понимала, что сериал изначально сделан и записан в Японии (потому что, если внимательно слушать шоу, там все еще был слышен оригинальный японский трек,), версия, которую она увидела в Красной Комнате, также была дублирована на румынский язык. Один мужчина играл каждую девушку в шоу, используя немного разные интонации голоса. Надя была одержима им.

К тому же это научило ее румынскому!

В «Сейлор Мун» Надя любила многое. Сейлор Марс была ее особенным фаворитом, хотя Надя также питала слабость к умной Меркурий. Но особенно любила она Хрустальный дворец – дом главной героини в Токио тридцатого века, вырезанный, похоже, прямо из гигантского куска кварца. Он был блестящим, чистым и сверкающим. Закрывая глаза в конце долгого дня в Красной Комнате, Надя представляла себя именно там, среди глубоких мужских голосов Сейлор Мун и ее Сейлор-воинов.