Куприян - Михаил Арцыбашев

Мужики мялись.

— Дубьем бы их, — пробормотал Битюгов.

— Молчи, старый хрыч, — заметил Васька, — а то мы за это дубье-то сосновыми щепочками твои сараи подпалим…

— Конокрад проклятый!..

— Что ж вы, братцы! — жалобно воскликнул Егор.

Мужики угрюмо молчали.

— Пойдем, Купря, — издевался Васька, — больше от них ничего не будет… одному нос расквасил и довольно — все удовлетворились. Пойдем!

Куприян усмехнулся.

— Пойдем, — согласился он, не спуская глаз с Егора.

Они пошли.

— Вот ужо будет вам, разбойники! — крикнул им вслед Битюгов.

— А вам уж и было! — смеялся Васька.

Егор Шибаев погрозил им кулаком.

— Нос-то утри, солдат! — крикнул ему Васька.

Они опять вернулись к Гунявому.

— Наделали делов! — сказал Васька, встряхивая волосами.

Гунявый хмуро их выслушал, заложив руки за поясок.

— Так, — сказал он, — вишь, что грех с человеком делает!.. Эх!.. Были люди, а теперь на…

Куприян смутился.

— Что уж тут…

Гунявый молчал.

— Вот что, теперь у меня вам оставаться нельзя.

— То-то и есть, — сокрушенно вздохнул Васька.

— Щей похлебайте, да и айда в лес! А то к вечеру вся облава сюда нагрянет. Нажили беду…

— И черт его дернул связаться! — укоризненно проговорил Васька. Они вошли в избу.

— Анютка тут толчется, с девчонкой моей, — сообщил Куприяну Гунявый.

Девочка в красном платке была в избе. Увидев Куприяна, она подбежала к нему.

— Дяденька Куприян, а и что я тебе скажу… — звонко заговорила она.

— А что? — обрадовался Куприян и покраснел.

Девочка поднялась на цыпочки и громко сказала ему на ухо:

— Тетенька Матрена велела прийтить, беспременно велела прийтить.

— Когда? — неровным голосом спросил Куприян.

— Завтра по вечеру… на огород… Беспременно велела прийтить.

— Ладно, приду…

Беспременно, — повторила девчонка, — а теперь я пойду… Иди.

— Пойду, — и Анютка заскакала из избы на одной ножке, а за ней с криком погналась вся детвора Гунявого.

Гунявый достал из печки миску щей и ложки.

— Ешьте да идите с Богом, — сказал он.

XIV

Когда Куприян и Васька вышли, уже смеркалось.

Облава еще не воротилась, и на улице было пустынно и темно.

На повороте в соседний проулок Куприян и Васька налетели на какое-то большое и мягкое тело, лежавшее поперек дороги. Васька едва не упал и схватился за забор.

— А, черт! — выругался он.

Потом, приглядевшись при слабом свете сумерек, ухмыльнулся и сказал:

— Ишь, надрызгался!

Куприян остановился.

— Кто?

— Фома, — весело скаля зубы, объявил Васька и зачем-то принялся тормошить пьяного.

— Брось, — сказал Куприян.

Пьяный захрипел и забормотал.

— Мы с ним кумовья, — весело пояснил Васька и, схватив пьяного за плечо, крикнул: — Кум, черт, вставай! Шапку потерял!..

Пьяный заворочался.

— Вре… — пробормотал он.

— Смешной мужик, — замотал головой Васька. — Пра, потерял… вставай!

Пьяный помолчал, соображая.

— И то… встану, — прохрипел он.

Фома поднялся на руки, потом встал на колени, покачнулся и с размаху сел опять. Васька залился радостным смехом. Фома посмотрел на него тупо и глупо, потом улыбнулся и весело прохрипел:

— Баба померла!

— Чего? — спросил Васька с недоумением.

Фома, придерживаясь за забор, поднялся на ноги, в портках и оборванной ситцевой рубахе, громадный, всклокоченный и босой, и, покачиваясь во все стороны, повторил:

— Баба померла.

— Твоя, что ль? — спросил Куприян.

Фома засмеялся.

— Не чужая… Двадцать годов жили… Померла.

Все трое замолчали. Васька поглядел на бледное небо, нерешительно улыбнулся и посмотрел на Куприяна.

— Чего померла? — спросил Куприян.

Фома покачнулся, икнул и махнул рукой.

— Смерть пришла… нутро сожгло!..

— Так. А ты чего ж надрызгался?

Фома вдруг всхлипнул и покачнулся так сильно, что ухватился за Куприяна.

— Я, братяга… пьян… это ты… того… пьян! Потому как померла… один я, брат, таперича!

Фома тряхнул головой с неестественно ухарским видом.

— Померла… ну, я и выпил… ты пойми… один, как палец, ну и…

Фома жалостно улыбнулся, ласково глядя Куприяну в глаза, и сказал:

— Чижало!

Куприян подумал.

— Дохтура отчего не позвал?

Фома тяжело махнул рукой.

— Я звал, фершал был… Да разве супротив Бога!.. Купря, друг, поднеси, — неожиданно присовокупил он.

— И так хорош! — отозвался Васька.

— Будет, — строго сказал Куприян и добавил: — Когда померла?

— Вчерась.

— Похоронил?

— Н-е, поп не велел…

— Почему?

Фома сделал усилие, чтобы сообразить.

— А того… Я ему говорю: померла… А он, батька то есть, мне: подожди!

Куприян удивился.

— Что ты мелешь, пьяная башка!

— Чего мелю? Ничего не мелю… Попу в город на ярмарку ехать, а тут я… то есть старуха! Подожди, говорит, приеду — тогда.

Васька захихикал:

— Ловко! Ай да поп!.. Подожди… Вышла от попа рызолюция, чтоб не помирала баба, пока поп с ярмарки не приедет. Ловко!

Куприян нахмурился.

— А ты что ж?

— Я? Я ничаво… что ж я? Поп — известно, а я серый мужик, ну… А потом в избе жуть берет, ну, я и того… — Фома выразительно икнул. — А между прочим, дух от нее… чижало…

Куприян сумрачно помолчал.

— Ну, прощай, кум! — сказал Васька. — Ну и прощай, коли так!.. добродушно ответил Фома, покачиваясь и икая.

Они разошлись. Двое пошли вниз к реке, а огромная, лохматая фигура Фомы долго чернела на косогоре, шатаясь и размахивая руками, на фоне бледной зеленоватой зари.

— Поп, известно поп, а я мужик… серый… — бормотал Фома, пока не свалился под забором в жидкую и липкую грязь.

XV

Куприян и Васька, цепляясь за мокрые тонкие ветви вербы и скользя по размокшему глинистому скату, спустились к реке.

Вода текла медленно-медленно, и от нее несло сыростью и холодом. Небольшие волны тихо поплескивали под ногами и чуть-чуть пенились. Прошлогодний тростник, обломанный и придавленный половодьем, низко стлался над темной глубиной и жалобно поскрипывал, точно говоря: «Холодно, братцы».

Тучи нависли совсем низко, и казалось, вот-вот пойдет дождь, медленный, тягучий. Наверху берега безнадежно мотались по ветру чахлые, тоненькие кустики лозы.

Васька поежился.

— Ишь жуть, — пробормотал он.

Другого берега не было видно, и казалось, что черная, неумолчно плещущая вода сливается там, на середине, с темным и тяжелым небом.

— Где ночевать будем?

— Да тут и заночуем, — равнодушно ответил Куприян.

Васька повел плечами.

— Чего?

— Да… так…

Куприян насмешливо на него поглядел.

— Ну пойдем к Федору…

— Сцапают.

— Ну так и болтать нечего…

Куприян потоптал ногами, выбрал место посуше и сел.

Васька почесал затылок и опустился рядом.

Оба молчали, глядя на темную гладь реки, и жались друг к другу, стараясь защищаться от ветра, порывами гнавшего волны вдоль берега, порой обдавая их мелкими, как пыль, холодными брызгами, сорванными с верхушек волн.

Васька скоро начал дремать, согнув спину. Куприян долго смотрел на реку пристальным и неподвижным взглядом и думал о чем-то.

Вдруг он пошевелился.

— Поп-то…

Васька очнулся.

— Чего?

— Говорю, поп-то…

— Да-а, — протянул Васька, опять начиная дремать.

Ветер рванул с особенной силой, так что сухой тростник зазвенел долгим, слабым и тоскливым звоном.

— Так, значит, поп на ярмарке? — сказал Куприян.

Васька опять поднял голову.

— Не иначе, что так… Сам видел, утром один ехал.

— На одной али на паре?

— На одной…

Васька сморщился, как бы что-то соображая, и вдруг прищелкнул пальцами.

— Ну и ловко! В самый раз… Он приподнялся и оскалил зубы.

— Идем, что ли? — спросил Куприян.

— Конечное дело… другого такого случая — жди!..

Куприян встал, поправил шапку и полез обратно на скат, хватаясь за ветви и скользя. Васька карабкался за ним.

— Черт знает, как это самому невдомек… Ловко!

Они вылезли наверх и притаились, как два голодных волка, высматривая дорогу. Сейчас же за выгоном начинались плетни и заборы, а за ними чернелись и пропадали в темноте темные кучи строений с ободранными, голыми остовами крыш.

Ветлы и березы уныло раскачивали над ними голыми верхушками с долгим, непрестанным шумом. Тишина была мертвая, только где-то по ту сторону села однообразно позвякивал колокольчик да далеко-далеко слабо тявкала собака.

Куприян и Васька двинулись обратно через выгон, зорко осматриваясь по сторонам. Прошли мимо огородов, мимо изб с черными слепыми окнами и вышли на площадь, посреди которой слабо белела в темноте церковная ограда.