Куприян - Михаил Арцыбашев

Матрена неслышно поднялась и, шатаясь, задвигалась по избе, пугливо поглядывая на мужа. Один глаз у нее совсем запух, отчего лицо ее было жалкое, страшное и нечеловеческое. Она спрятала волосы под платок, надела юбку и вышла в сени. Там она намочила водой тряпку и стала мочить синяк.

На глаза попался ей маленький Федька, сидевший за помойным ведром и беззвучно ревевший от ужаса. Матрена вывела его на крыльцо.

— Беги, родной, на улицу…

А Егор сидел в избе и все плакал, думая о том, что жена испортила ему всю жизнь, тогда как могло быть очень хорошо. Ненависть к ней опять стала закипать в его сердце.

Он перестал плакать, озверел опять, вышел в сени и молча стал бить жену и таскать по полу за волосы, чувствуя жгучее желание сделать ей как можно больнее.

Матрена не плакала и не кричала даже тогда, когда Егор нашел старую мокрую веревку и начал этой веревкой хлестать ее по чему попало.

Она думала, что так и должно быть, и только, задыхаясь от ужаса и боли, боялась, что не выдержит, пока муж отведет над ней душу, и он ее забьет до смерти.

А еще больше она боялась, чтобы Егор не вывел ее на улицу голую, привязанную к телеге, и не сек ее кнутом при народе, как это было в обычае делать с изменившими женами.

VI

Вечером, когда Егор Шибаев, еще раз, уже слабее, побив жену, немного успокоился и даже стал подумывать о том, что все это еще дело поправимое, да и обычное, — он ушел из избы к винной лавке.

Матрена завязала глаз платком и вышла во двор.

Был хороший, ясный и теплый вечер. Небо было совсем прозрачное, и в нем уже чуть-чуть мерцали звездочки. Внутренность двора, огород и сад потемнели, от них тянуло сырой прохладой и пахло мокрой землей и мокрым навозом.

Матрена стояла на крыльце и одним глазом смотрела через забор на улицу, где слышались звонкие голоса, скрип ворот и мычание коров.

Калитка осторожно скрипнула, и во двор заглянула та самая девчонка, что давеча попалась под ноги Егору. На руках она с усилием тащила Федьку, прижав его поперек живота, чем он нисколько не смущался.

Девочка остановилась у калитки и боязливо смотрела на Матрену. Федька тянулся к матери и пускал пузыри.

— Поди сюда, Анютка, — позвала Матрена.

Девчонка нерешительно зашлепала босыми ногами. Федька замахал руками и издал хлипающий звук.

Матрена взяла его на руки.

— Ушел? — тихо спросила Анютка.

Матрена махнула рукой.

— Би-ил? — тихо протянула девочка.

Матрена вздохнула.

— Ишь ты, — с удивлением сказала Анютка и сейчас же затараторила скороговоркой: — К винной пошел, сердитый такой!. А у него на шинели мидаля баальшущая!.. Дядиньке Куприяну сказать?

Матрена опять вздохнула и промолчала.

— Я скажу… сказать? — Матрена кивнула головой.

— Чтобы пришел, скажу… А куда ж ему придтить? — с деловым видом спросила Анютка.

Матрена подумала и потупилась.

— Чтобы на огород… Задами пусть придет… завтра к вечеру… Скажешь?

— Я скажу, я скажу… А теперь, тетка Матрена, я пойду, я боюсь…

— Ну, иди…

— Пойду… Так сказать?

— Скажи.

— Ужо скажу.

Анютка шлепнула пятками, выскочила за ворота и зашлепала по улице, из всех сил топоча ногами.

Матрена осталась одна, смотрела одним глазом на улицу и тревожно прислушивалась, думая, что муж придет пьяный и опять будет бить ее.

Тело у нее болело и ныло и в груди чувствовалась какая-то тяжесть. Она плюнула и долго не могла выплюнуть сбившейся мокроты.

Федька заснул, свесив голову с ее рук.

Матрена тихо прошла в каморку, нагромоздила на лавку тряпья и уложила спящего Федьку, загородив его, чтобы не упал, двумя пеленами.

Потом она опять вышла на крыльцо, села на ступеньки и тогда уже тихо и горько заплакала, опустив голову на рукав. Она чувствовала себя несчастной не оттого, что тело у нее было избито в сплошной синяк, не оттого, что ждала новых побоев, а оттого, что не могла представить себе будущей жизни, казавшейся ей какой-то темной и страшной дырой.

О муже она вовсе не думала, потому что он был муж и казался ей неизбежным и неотвратимым, а его побои — должными и заслуженными.

Больше всего ей было жаль Куприяна. При воспоминании о нем она плакала сильнее и с тоской. По временам ей хотелось прямо побежать к нему, только побежать, потому что защитником от мужа, по ее мнению, он быть не мог. Матрена думала, что теперь нельзя уже будет его любить, и горько всхлипывала.

Но из всего того, что должно случиться, судьба маленького Федьки одна была ей совершенно ясна и понятна: забьет он его…

И ей это тоже казалось неизбежным и как бы законным.

VII

Куприян проснулся от скрипа ворот и струи холодного воздуха, хлынувшего ему в лицо, разгоряченное от сна и выпитой ночью водки.

На дворе было уже светло, хотя солнце еще не всходило. Ворота из темной рощи представлялись ослепительно белым четырехугольником, и на их светлом пятне вырисовывалась черная фигура мужика, высокою, седого и широкоплечего, в длинной рубахе и полосатых штанах, босого.

— Тута, что ли? — спросил он хриплым голосом.

Васька тоже поднял голову с сеном в волосах.

— Тут, — отвечал Куприян.

Мужик шагнул в ворота, видимо со света ничего не разбирая. Ощупью он нашел старый улей и медленно опустился на него, почесывая грудь и зевая.

Пронесло дождь-то, сказал он. Голос у него был густой, как из бочки, и усы мешали ему говорить.

Васька опять опустил голову.

Мужик подождал молча, пока глаза не освоились с темнотой, и потом повернул голову к Куприяну.

— Егор пришел, — сказал он.

— Знаю уж, — пробормотал Куприян.

Мужик помолчал.

— Что ж думаешь? — спросил он, серьезно глядя на него из-под мохнатых бровей…

— Там видно будет, — смущенно выговорил Куприян.

— Так, — неопределенно буркнул мужик.

Васька быстро поднял голову.

— Чего ж тут думать? — насмешливо спросил он. — Плюнуть, да и все тут!

Мужик недружелюбно поглядел на него, вздохнул и промолчал. Куприян потупился.

— Анютка у них на дворе была вечор, — заговорил мужик опять, поворачиваясь к Куприяну.

— Ну?

— Сказывала, чтобы тебе прийти сегодня… попоздней на огород. Матрена наказывала…

Куприян помолчал.

— Ладно, приду, — буркнул он.

— Так, — сказал мужик и встал, — хлеб-то есть? — спросил он.

— Хлеб есть, — ответил Васька, — а вот водку всю вылакали… пошли посудинку-то…

— Давай бутылку. Как откроют винную, пошлю.

Мужик вышел, затворив за собой ворота.

— Слышь, Купря, — заговорил Васька, — нам должно удирать… Махнем в Тарасовку к Пузатову.

Куприян ответил не сразу, точно не решался высказать что-то.

— Ну… — сказал он, — до завтра тута побудем…

Васька удивился.

— Какого черта? Гунявый говорит облава будет, исправник приедет ввечеру.

Куприян опять замолчал.

— А черт с ним! — с досадой махнул он рукой.

— А словят?..

— Поглядим, — упрямо возразил Куприян.

— Да ты чего тут не видал?

И Васька вдруг проворно сел.

— Неужели из-за бабы останешься?..

— А хоть бы и так, — глядя в сторону, ответил Ку-приян.

Васька улыбнулся во весь рот и поправил картуз.

— Что, тебе ее жаль, что ли? — спросил он.

— Жаль, — буркнул Куприян, стараясь не смотреть на Ваську.

Васька поглядел на него, потом присвистнул и рассердился.

— Жаль, жаль… Ишь какой жалостливый! Дурак. Чего жалеть? Что ей ребра пересчитали, так это дело житейское… не помрет. А помрет — похороним, пироги поедим честь честью! Да и чего жаль-то? Я и сам ее в таком разе потрепал бы…

Куприян покраснел и нахмурился.

— Зверье вы все, одно слово! — хрипло выговорил он.

— А ты — баба! — издевался Васька. — Ишь разжалобился… Баба самая непутевая, спуталась на стороне. Ну, мужу, конечно, не лестно… Он и поучит! Ты не бил бы небось?

Куприян тяжело сопел носом.

— Нет, ты скажи, — приставал Васька.

— Может, поучил бы, а может, и нет… А Матрену точно что жалко. Баба очень тихая!

— Пойди утешь.

— Пойду.

— Пойди, пойди, — издевался Васька. — Там тя Егор научит, как чужих баб утешать! А к исправнику так прямо в карман…

— Плевать мне твоему исправнику в рыло, — грубо буркнул Куприян. Захочу, так я их всех… А ты не лезь…

Васька хотел что-то сказать, но промолчал, увидя, что Куприян рассердился.

Он плюнул, махнул рукой и завалился на сено.

— Иди, куда хошь, шалый, — пробормотал он, — хоть к черту в зубы.

И запел довольно приятным разбитым голосом:

Эх, у попова тына-аПовстречалася дывчина-а…Повстречалася — рассталася…Другую встречу-у,И ту привечу-у.Эх, повстречалася — рассталася…

Куприян ухмыльнулся и мотнул головой. Васька подмигнул и еще удалей запел: