Чувственное зеркало - Марко Васси

Ситуация усугублялась еще и тем, что Эллиот вновь страстно желал Джулию. Ему трудно было покинуть ее квартиру после звонка Гейл, потому что как раз в тот момент он начал ощущать вторую эрекцию, длившуюся у него обычно несколько часов, и улыбался в предвкушении новых забав, неизвестных пока Джулии, хоть у той и был атлетически сложенный супруг. Эллиот уже понял, что Мартин понятия не имел о том, что называется «грязным сексом», а в Эллиоте женщин привлекала как раз эта сторона сексуального опыта. По сути, он был тем грязным насильником, о котором втайне мечтают все женщины.

— Не приведи Господь еще и с этим тупицей разбираться, — сказал себе Эллиот, вылезая из ванны. Он встречался с Мартином раз пять-шесть, после чего обоим мужчинам стало ясно, что самое теплое чувство, которое они могут испытывать друг к другу, называется личной неприязнью. Эллиот оценил высшим баллом физическое состояние Мартина и знал со слов Джулии, что тот может быть хорошим любовником, но уже ничего не могло разубедить Эллиота в том, что у этого молодого жеребца и на месте мозгов — одни мускулы. И вот теперь Эллиот стоял перед малоприятной перспективой: этот тупица может прознать про то, что Эллиот трахал его жену во все щели, да к тому же на постели Мартина.

«Что он тогда будет делать?» — подумал Эллиот, хотя и не питал особенных иллюзий касательно своей судьбы: если инструктор гимнастики решит сделать из него отбивную, то Эллиоту конец.

— Ладно, — вздохнул он, насухо вытерся, повязал полотенце вокруг бедер и взялся за дверную ручку. — Поживем — увидим.

Вдруг совершенно неожиданно Эллиот ощутил себя молодым, стройным и беззаботным. Он по уши погряз в проблемы, а это значит, что он, Эллиот, по-прежнему обладает опустошительной сексуальной энергией: одна женщина любит его, вторая сходит с ума от его члена, а в перспективе вырисовывается еще и ревнивый муж. Черт побери!

Гейл, уже изрядно поостывшая, ожидала увидеть слегка испуганного и кающегося Эллиота, а тут из ванной комнаты выходит чисто вымытый, спокойный, довольный собой, улыбающийся господин… Естественно, она тотчас вновь закипела от ярости.

Эллиот осознал свою ошибку за секунду до того, как над его головой просвистел стакан с коктейлем. Он едва успел пригнуться, и стакан разлетелся вдребезги, разбившись о стену позади него и забрызгав все вокруг водкой. Лимонная долька и оливки прилипли к обоям.

Эллиот медленно выпрямился. Все те беды, о которых он фантазировал в ванной, оказались реальными, и теперь ему потребуется все его терпение и время, чтобы справиться с ними. Плавного и приятного перехода из задницы одной женщины во влагалище другой не получится.

— Я с ума сходила от переживаний! — заорала Гейл.

— Ну ладно, ладно… Успокойся, — сказал Эллиот и примирительно выставив перед собой руки, осторожно двинулся в сторону Гейл.

Он понимал, что выглядит со стороны по-дурацки: толстый пожилой коротышка, вымаливающий в дрянной квартирке пощаду у своей хозяйки, которую заставил ждать несколько часов. Сцена была тем более нелепой, что к его ногам — к ногам состоятельного, сексуально привлекательного мужчины — готовы были пасть дюжины самых красивых женщин в мире.

«Что же в ней такого особенного? — думал Эллиот, глядя на припухшее от слез лицо Гейл, одетой в какой-то бесформенный домашний халат, совершенно скрывающий все достоинства ее фигуры. — Она, конечно, красива, но с некрасивыми я никогда дела не имел. Она ничуть не умнее прежних моих знакомых, ничем не интереснее… Что же заставляет меня опускаться до подобных сцен?»

Как ни странно, но в следующую секунду Эллиот понял, в чем дело. Он просто любит Гейл. При слове «любовь» Эллиот прежде морщился. Он слишком хорошо знал женскую натуру и был абсолютно уверен в том, что деньги могут повлиять и на это, как полагали, самое возвышенное человеческое чувство. Правда однажды, когда ему было лет двадцать, Эллиот предложил руку и сердце одной даме, но та восприняла его слова как проявление слабости. Эллиот тотчас охладел к ней и ретировался, не желая превращаться в коверного. Несостоявшаяся супруга начала было рыдать, но Эллиот оборвал ее:

— Ты плачешь о себе, так что потрудись делать это наедине с собой.

На том и расстались.

«Может, мне сейчас одеться и послать Гейл куда подальше? — подумал Эллиот. — Зачем мне надевать на себя хомут?» Но он вновь одернул себя. Он совершил дурной поступок, чувствовал себя виноватым и ждал наказания. Если бы сейчас Гейл привязала его к кровати и отхлестала ремнем, то Эллиот стал бы самым счастливым человеком на свете. А Гейл — самой ликующей женщиной в мире. Однако они не могли адекватно воспринимать истинные потребности психики. Они были не в состоянии даже назвать вещи своими именами, предпочитая вести долгую и никчемную словесную перепалку.

— Что ты заладил «ладно, ладно…», негодяй ты этакий, — вновь повысила голос Гейл. — Где ты шлялся?

— У меня была назначена встреча, — брякнул Эллиот, пуская пробный шар.

— Ну и как она в постели? — рявкнула Гейл, позабыв, что это ее не особенно волновало минуту назад.

Эллиот по-военному повернулся «кругом» и зашагал в кухню. Теперь ему действительно хотелось выпить. К тому же он достаточно владел собой, чтобы помнить о том, что лучший способ борьбы с прямыми обвинениями — подождать, пока обвиняющий о них забудет. В этом случае обвиняющий уже не требует ответа на свой вопрос. Этому трюку Эллиота научил священник-иезуит, с которым ему пришлось жить в одном отеле в Гонконге. Эллиот со священником тогда крепко выпили и обменялись секретами своего ремесла.

Войдя на кухню, он принялся смешивать второй коктейль. Эллиот весь подобрался, поскольку не знал, последует ли Гейл вслед за ним. Увидев, что она осталась в комнате, он громко спросил:

— Тебе сделать мартини?

Последовало долгое молчание, а потом послышался брюзгливый голос Гейл:

— Да.

Эллиот улыбнулся. Ему удалось продержаться еще один раунд. Сколько их предстоит впереди, Эллиот не знал, но был точно уверен в одном: бой закончится либо полным изнеможением обоих соперников, либо чистой победой одного из них. Он искренне желал этой победы Гейл, ибо она была права, и в случае подобного исхода поединка удовлетворила бы свою обиду. Однако в то же самое время Эллиот не хотел оказаться прижатым к канатам и измочаленным, и потому боролся со всей возможной искусностью. Ему впервые пришло в голову, что нынешняя разборка может закончиться разрывом, и на него вдруг стали поочередно накатывать приливы печали и радости.

Когда Эллиот вернулся в комнату с двумя бокалами, он был уже гораздо более трезвомыслящим человеком, чем пару минут назад.