Царь и царица - Василий Гурко

В ином положении очутилась Александра Феодоровна. Она оказалась в Петербурге, как в лесу и, надо сказать правду, не приложила никаких усилий к тому, чтобы разобраться в нем и приобрести симпатии общества. Так на всех парадных вечерах и приемах Мария Феодоровна обходила собравшихся и продолжительно с ними беседовала, а Александра Феодоровна ограничивалась разговорами с приближенными и стремилась скорее удалиться во внутренние покои.

Обстоятельство это обратило на себя внимание общества. Отзвук этого имеется в дневнике того же ст. - секретаря Половцова. Под 6-м мая 1902 года там записано: "после завтрака (во дворце по случаю царских именин) обыкновенный cercle, совершаемый Марией Феодоровной в назидание молодых величеств, остающихся в углах и разговаривающих лишь с двумя-тремя приближенными"....

Внешняя холодность Александры Феодоровны неизменно приписывалась будто бы присущей ей надменности. Между тем, именно надменности у нее не было. Было у нее сильно развитое чувство собственного царского достоинства и не малая доза почти болезненно щепетильного самолюбия, но надменность ей была совершенно чужда.

В домашней обстановке она, наоборот, отличалась чрезвычайной простотой и к людям, находившимся в ее личном услужении, относилась с необыкновенной внимательностью и даже лаской. Так, няня Наследника, М. И. Вешнякова, {65} которую в Царской семье звали Меричкой, отзывалась о Государыне не иначе, как о святой женщине, заботливо входящей в нужды всех лиц, непосредственно ее окружающих. В письмах Императрицы также проглядывает эта черта. Она печется о здоровьи придворных служащих и даже пишет о них Государю.

Затрудняло сближение Александры Феодоровны с петербургским обществом и отсутствие у нее точек близкого с ним соприкосновения. Благодаря тому, что вдовствующая Государыня по-прежнему оставалась во главе обширного ведомства учреждений Императрицы Марии (женское воспитание), а также сохранила за собой главенствующую роль в делах Российского Общества Красного Креста, молодая Императрица оказалась вне круга обычной деятельности русских Цариц.

В течение продолжительного времени она была лишена возможности применить свою кипучую энергию, удовлетворить свою жажду живого дела. У нее не было поводов и возможности войти в более близкое соприкосновение с лицами, не принадлежащими к ограниченному кругу приближенных ко двору.

Впрочем, по отношению к обществу Александра Феодоровна, по-видимому, и принципиально считала нужным держаться на почве строгого придворного этикета, неукоснительное соблюдение которого было обязательным во всех маленьких немецких княжествах.

В этих княжествах, в том числе и в княжестве Гессенском, княжеская власть, раздавленная прусским владычеством, была только призрачной, и соблюдение этикета оставалось единственным способом сохранения за владетельным домом некоторого внешнего престижа. {66} Этим с детства привычным традициям следовала Александра Феодоровна и в России. Но они не всегда соответствовали обычаям русского двора и вызывали нарекания. Так, например, Императрица Александра Феодоровна, представлявшимся ей дамам, в том числе и пожилым, протягивала руку для целования прямо к губам, что у многих порождало возмущение. Недовольные говорили: "Императрица Мария Феодоровна, пользующаяся всеобщими симпатиями, неизменно старается, не взирая на свой возраст, де допускать дам до целования своей руки, а вчерашняя принцесса захудалого немецкого княжества, где даже умерших хоронят стоя, иначе они окажутся за пределами своей родины, демонстративно на этом настаивает".

С годами эта смущенность, охватывавшая Александру Феодоровну при приеме ею незнакомых или мало знакомых ей лиц, не только не исчезла, а, наоборот, усилилась и, по мере того, как Государыня все больше приходила к убежденно, что она окружена враждебно настроенными к ней людьми, ее манера обращения с посторонними, действительно, могла производить впечатление отталкивающей надменности. Так, осенью 1915 года во дворец прибыла депутация от Св. Синода, привезшая Государыне благословенную грамоту за ее деятельность на пользу раненых. Государыня была столь смущена, что заявила о невозможности для нее выйти к прибывшим архипастырям, так как чувствует, что горловая спазма лишит ее способности промолвить хотя бы несколько слов. Надо было употребить много усилий, чтобы убедить ее выйти к иерархам Церкви, причем маленький Наследник принимал в этих уговорах очень деятельное участие. Понятно, что прием, оказанный {67} Государыней при таких условиях, отличался натянутостью и холодностью!

Не привлекала к тому же симпатии и наружность Государыни. В красивых, правильных чертах ее лица, определенно германского типа, не сказывалась порывистая страстность ее натуры, в них отражалась величавая флегматичность. Впрочем, с годами и на этом лице можно было заметить перемену: опущенные углы рта, - вероятно, следствие пережитых разочарований в людях и накопившейся в душе горечи, - сообщили чертам Императрицы еще большую холодность, и даже оттенок презрительности.

Всецело побороть природную застенчивость не удалось и Николаю II до самого конца его довольно продолжительного царствования. Застенчивость эта была заметна при всяком его выступлении перед многолюдным собранием и выработать внешние приемы непринужденного царственного общения со своими подданными ему так и не удалось. Внешним образом смущение Государя выражалось, например, в столь известном постоянном поглаживании усов и почесывании левого глаза.

То, что так легко давалось их царственным предшественникам, что в совершенстве осуществляли Александр III и вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, никогда не было усвоено Николаем II, а в особенности его супругой.

Техника царского ремесла имеет свои трудные стороны, но и свое немаловажное значение, хотя бы с точки зрения степени достигаемой популярности. Эта техника Николаю II и Александре Феодоровне была совершенно чужда и даже недоступна. Но у Государя отсутствие непринужденности в общении с незнакомыми ему лицами искупалось чарующим выражением его глаз и теми особыми флюидами личного обаяния, которые {68} обвораживали всех, впервые к нему приближавшихся. Императрица, наоборот, всех обдавала холодом и вызывала у своих собеседников отнюдь не симпатичные к ceбе чувства. Она не умела покорять сердца, даже наиболее склонные преисполняться любовью и благоговением к царствующим особам. Так, например, в женских институтах, состоявших в ведении вдовствующей Императрицы, где всегда господствовала традиция экзальтированного преклонения перед членами Царской семьи, Александра Феодоровна при своих посещениях оставалась холодна как лед. Не только Императрица Мария Феодоровна, но и покойный Государь умели вызывать в институтках совершенно непринужденное к себе отношение, порождавшее в них восторженную любовь к носителям царской власти. Но от Государыни Александры Феодоровны воспитанницы института не слышали ни одного приветливого слова, не видели ни одного ласкового жеста.

Последствия взаимной, с годами все возраставшей между обществом и Царицей отчужденности, принимавшей подчас характер антипатии, были весьма разнообразны и даже трагичны.

Роковую роль в этом отношении сыграло щекотливое самолюбие Александры Феодоровны.

Когда в последний месяц царствования к ней обратились с личными письмами некоторые члены петербургского общества, умоляя ее, ради спасения Poccии от гибели, перестать вмешиваться в дела государственного управления, она пришла в такое возмущение, что потребовала немедленного принятия репрессивных мер против этих лиц. Одного из них, а именно, Н. П. Балашова, носившего звание первого чина двора, она желала даже сослать в Сибирь и лицам ее окружающим, которые понимали всю невозможность {69} подобной расправы, стоило большого труда убедить Государыню не настаивать на этом. Другой автор такого же письма к Императрице, жена члена Государственного Совета, кн. Б. А. Васильчикова, была таки выслана из столицы в свое имение в Новгородской губернии с воспрещением выезда из него. В результате мера эта вызвала возмущение со стороны лиц, наиболее консервативного, определенно монархического образа мыслей и демонстративное посещение четы Васильчиковых всеми членами Государственного Совета.

Всего ярче выступает отношение Александры Феодоровны к обществу в переписке ее с королевой Викторией. Английская королева, узнав о том, что молодая русская Царица не завоевала симпатий петербургского общества, писала ей приблизительно следующее: "нет более трудного ремесла, нежели наше царское ремесло. Я царствую более сорока лет, царствую в моей родной стране, которую знаю с детства, и, тем не менее, каждый день я раздумываю над тем, что мне надо сделать, чтобы сохранить и укрепить любовь ко мне моих соотечественников. Каково же твое положение и сколь оно безмерно труднее! Ты находишься в чужой стране, в стране, тебе совершенно незнакомой, где быт, умственное настроение и самые люди тебе совершенно чужды, и все же твоя первейшая обязанность - завоевать любовь и уважение".