Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

Новенького в 5-м классе «Е» 186-й мужской средней школы с первого дня нарекли «американцем» из-за рыжей замшевой курточки. Больше в школу Володя ее не надевал. Стал таким, как все. Хотя нет, Высота стал душой школьной компании, первым выдумщиком и заводилой.

Хотя медики настоятельно рекомендовали поберечься. Когда Высоцкие вернулись из Германии в Москву, во время медосмотра школьный врач обнаружил у Володи ревмокардит. Потом стали подозревать недостаточность митрального клапана, шумы в сердце и прочие неприятные штуки. Словом, советовали пропустить год. Лишь один из педиатров оказался оптимистом и сказал родителям: «Мальчик у вас очень живой, подвижный. Пусть посещает школу. Но следите, чтобы он не особенно прыгал-бегал». Только каким образом это можно было сделать? Разве за ним можно было уследить? Учитель физкультуры высказывал претензии Евгении Степановне: «Вот вы мне справку об освобождении принесли, а я вижу: он на переменках на голове ходит!» Тогда, слава богу, все обошлось, говорили, перерос. Но на кардиологическом учете состоял все-таки до 16 лет.

Учился, в основном, на четыре и пять, как и большинство ребят. Правда, по прилежанию случались годовые тройки. Мама знала: «Отец его если поругает — за плохую отметку или еще за что, — он хватал книги и бежал ко мне. Я этого не поощряла. Отец приезжал за ним, и, обнявшись, они уходили…» Так сказать, своеобразные уроки прикладной семейной педагогики.

— Но учителя, как мне кажется, нас любили, — считал Аркадий Свидерский, учившийся в параллельном классе, — они знали, что в нужный момент мы сделаем все, не подведем. Хотя они знали также, что мы могли сбежать с уроков. Довольно часто мы… срывались. Заходили к Яше Безродному, который жил прямо около сада «Эрмитаж», оставляли у него портфели и отваливали — или в «Эрмитаж», или на трофейный фильм… Попадало… но мы спокойно это дело переносили. Конечно, мы хохмили, мы были очень веселые, но чтобы хулиганить по-настоящему, в полном смысле этого слова — этого не было…

Рядом со школой находился клуб имени Крупской, где через день крутили трофейные ленты. От одних названий дыхание перехватывало — «Индийская гробница», «Багдадский вор», «Три мушкетера», «Королевские пираты», «Знак Зорро»… А когда на экранах появились все четыре серии «Тарзана», то поначалу даже «на протырку» попасть на сеанс было невозможно. Зато в каждом дворе повисли длинные веревки-»лианы», за которые цеплялись ребята и, раскачавшись, с жутким ором перелетали с ветки на ветку, пугая всю округу. Один из остроумных ровесников Высоцкого позже заметит, что свободомыслие в Советском Союзе ведет свое летоисчисление не от солженицынского «Ивана Денисовича», а именно с… «Тарзана»: это было первое кино, в котором они увидели совершенно естественную, свободную от условностей жизнь. И длинные волосы. И замечательный тарзаний крик, который стоял над всеми улицами российских городов. Все подражали бунтарю Тарзану. И с этим государству приходилось бороться, прилагая куда больше усилий, чем позднее с Солженицыным.

Комментируя свои романтические баллады к фильму «Стрелы Робин Гуда», Высоцкий не скрывал: «Мне кажется, они передают ностальгию по нашему детству, когда все мы бегали и смотрели эти фильмы, взятые в качестве трофеев. Всяких Эрлов Флиннов и так далее…»

Свободное время они проводили на углу Цветного бульвара и Садовой-Самотечной. Травили разные истории, хохотали, глазели по сторонам. И снова смеялись. Просто так, от хорошего настроения.

Иногда выбирались в Серебряный бор. А как-то погожим майским днем отправились гурьбой по Савеловской дороге на Яхрому. Купались в речке до синих губ, лазали по кустам и деревьям, прятались друг от друга и орали от счастья, полноты сил и свободы. Случайно в одном из заросших густой травой овражков обнаружили присыпанный песком ящик со снарядами.

Специалист по оружию и боеприпасам (с германским еще стажем) Вовка-Васечек тут же определил: снаряды от немецкой легкой гаубицы. Ну и что с того, что от гаубицы, что от немецкой? Главное — в гильзах имеются толстые «колбаски» пороха — самый ценный товар в любых мальчишеских торгах-обменах.

— Стоп, ребята! — уговаривал друзей Володя. — Плохо будет, у меня друг в Эберсвальде на таком подорвался — костей потом не собрали. Не надо…

Но, отказавшись с большой неохотой от разборки снарядов, вспоминал один из участников «экспедиции», судьбу испытывать они не перестали: в песчаном откосе вырыли пещеру, уложили в нее пару снарядов, разложили костер и подожгли. Сами вскарабкались наверх и, разинув рты и заткнув ладонями уши, стали ждать. Ждали долго, аж надоело. Тогда завели считалку: тот, на кого выпадет, должен был лезть вниз проверить — не погас ли костерок… Слава богу, досчитать не успели — в грохоте, в гари, вместе с огромным куском откоса всей компанией съехали в воду. Чего и добивались. Страшно было до икоты. Потом весело…

А в следующее воскресенье Высоцкий с приятелем вновь решили поехать на старое место, чтобы как следует там пошарить. Снаряды — ну их, опасно, а вот что-нибудь поинтереснее там наверняка должно быть… На проселке, вблизи от места прошлого взрыва, парочку тормознул воинский патруль: куда? Совсем головы потеряли? Тут только что так шандарахнуло! Оказалось, час назад на мине подорвались четверо мальцов…

На летних каникулах всем семейством — тетя Женя, Володя, племянница Лида с маленьким сыном — отправились на побывку к Семену Владимировичу. Он заранее снял дом в деревушке Плюты на берегу Днепра. Вместе вели натуральное хозяйство, собирали яблоки, груши, грибы. В «служебные обязанности» Вовки входил ежевечерний загон кур на насесты. А днем в каждую свободную минутку все мчались к реке. В этом месте Днепр был неширок, и мальчишеских силенок хватало, чтобы переплыть его туда и обратно. Но все равно тетя Женя волновалась, ожидая его на берегу.

— Теть Жень, да я Финов по пять раз переплывал! — оправдывался юный пловец.

По вечерам развлечений было немного. Так, домино, картишки, лото… Лида молодец — книжек с собой прихватила целый вагон. И Майн Рид, и Киплинг… «Маугли». «Мы не просто перечитывали, — рассказывала она, — «пережевывали» эту книгу по несколько раз. Володя всех изображал — то становился Маугли, то Багирой, то Каа, иногда разыгрывал целые сцены…»

Следующим летом Володя гостил с дядей Лешей в Закарпатье. Самые яркие впечатления — горы, густо покрытые лесами, и дети, не понимающие ни слова по-русски. Пришлось давать уроки…

По возвращении в Москву Володю ждал сюрприз. На очередной сбор папиных фронтовых друзей дядя Леша привел с собой самого Николая Скоморохова, при появлении которого офицеры все как один без команды встали. Еще бы: легенда авиации, летчик-ас, дважды Герой Союза. Потом Николай Михайлович помнил: кто-то попросил, чтобы какой-то подросток, все время крутившийся в комнате, сыграл и спел им. Это был сын Семена Высоцкого Володя. Он, не капризничая, сразу же подошел к фортепиано и запел. Особенно запомнилась песня Бернеса…