И на небе есть Крест, или Ловушка для падающей звезды - Наталья Андреева

— Давай постоим, воздухом подышим. Надо прийти в себя. Как мороженое? Вкусное? — заботливо спросил он.

— Спасибо, Лева.

— За что?

— Если бы не ты… Честное слово, бросил бы я все и уехал обратно к себе на родину. Ты не отказывайся от меня, я сделаю все, что ты скажешь. Помоги только… Я без конца об этом думаю… О ней. Ведь это была любовь, а? Настоящая?

— Кто его знает…

— Просто так получилось. Терпения у меня не хватило. И… Нет больше Фисы, — горько сказал Коля. — Парни откололись, с которыми я начинал, остались только ты да я. Если сейчас и с тобой что-нибудь случится… То это все. Конец.

— А что со мной может случиться?

— Ну, не знаю. Не по себе мне что-то. Внутри будто все сгорело. Один пепел остался. Ничего не хочу, ни во что не верю. Никогда еще мне не было так плохо. Вот тебе и парад планет!

— Постой… Слышишь?

Из торгующей компакт-дисками уличной палатки до них донесся голос Коли Краснова. Это была та самая песня: «Не мой день».

— Это слава, Коля. Самая настоящая слава. Если тебя слушают на рынке, значит, твои песни пользуются спросом и хорошо раскупаются. Ты счастлив?

И, заглянув в глаза Николаю Краснову, почти уже суперзвезде, Лев Антонович Шантель понял, что вопрос неуместен.

Часть вторая

Спутники

Два года спустя

Ио[8]

— Коля! Коля Краснов! Мы любим тебя!

— Любим!

— Любим!!!

У подъезда опять дежурит группа фанаток, девчонок лет пятнадцати-семнадцати. Они же стоят под окнами его квартиры, посылают какие-то сигналы. Это у них правило такое: устанавливать дежурство у дома своего кумира. Зачем? Чтобы он не чувствовал себя одиноким? Дорого бы Николай Краснов дал сейчас за это! Ощутить себя где-нибудь на необитаемом острове, в гордом одиночестве, в тишине и покое.

За два года клубы его поклонников расплодились по всей стране, словно Краснов окропляет их, своих фанатов, с экрана телевизора живой водой. Что уж говорить о концертах, куда народ просто ломится! Вот что значит популярность!

Такое ощущение, что от преследователей невозможно спрятаться нигде. На днях случилась драка между фанатами за честь дежурить возле этого самого подъезда — местные спорили с приезжими из области. Николай смотрел, как девчонки пытаются вцепиться друг другу в волосы, визжат и стонут, и чувствовал, что сходит с ума. Зачем все это? Одни доказывают другим, что любят кумира больше? Сила любви измерялась частотой ударов. Он попытался остановить это безумие, пока не понял, что его могут разорвать на клочки. От великой любви. Каждый ведь захочет унести с собой на память кусочек Коли Краснова.

Победившие внушали ему ужас. Они сильнее, злее, словно волчата, окрепшие в борьбе за выживание. Отстояли право на него, на его дом, на его личную жизнь. У них молодые, острые зубы. Страшные зубы. Его аж передернуло. Он втянул голову в плечи, чтобы пробежать мимо них, никого не коснувшись, и не дать дотронуться до себя.

— А вас дома ждут, — угодливо сказала одна из девчонок.

— Спасибо, — машинально откликнулся он и сделал над собой усилие, чтобы не зажать уши:

— Мы любим тебя!

— Лю-у-у-бим!!!

Он забежал в подъезд, махнув по пути с десяток автографов. Когда-то это доставляло Николаю Краснову несказанное удовольствие. Он звезда! А теперь… Боже, во что они превратили подъезд! Уже не раз жильцы дома требовали от него: «Прекратите это безобразие! Мы не успеваем делать ремонт!» Грозили общим собранием, публичным порицанием и огромным штрафом. Николай покорно платил за кодовые замки и железные двери, но подростки все равно умудрялись каким-то образом проникать в подъезд и писать на стенах: «Коля! Коля Краснов! Мы с тобой! Мы любим тебя! Любим!!!» Они были поистине вездесущи и неуловимы. Подкупали консьержек, которые увольнялись так часто, что новых находить не успевали.

Когда Николай покупал квартиру, он не думал, что так будет. Да и денег у него тогда было немного. Результат: обычная панельная многоэтажка, спальный район. Пора подумать о другом жилье, о коттедже где-нибудь на Новой Риге и о личной охране. Но Коля решать такие вопросы не умел, а Шантель почему-то жался: как-нибудь обойдется.

Приходилось терпеть непрошеных гостей. Они считали за честь выпить пивка или покурить травку именно в подъезде своего кумира, потом заняться любовью на широких подоконниках и поговорить о своих подростковых проблемах. Полиции давно уже надо было установить здесь постоянное дежурство, но, как там все время говорят, кадров не хватает. А у этих всегда хватает кадров. У фанатов. И стены вновь исписаны, пол загажен.

Ехал в лифте, окруженный собственными цитатами. И когда только успел понаписать столько глупостей? Вот в такие моменты и делается стыдно. Все, что давно хотелось забыть, множится со страшной силой и напоминает о себе вновь и вновь. Интересно, а кто его ждет дома? Как это кто? Будто ключ от его квартиры есть у многих людей! Да их по пальцам можно пересчитать!

Звонить он не стал, открыл дверь своим ключом. Вошел в прихожую, включил свет и громко позвал:

— Ева!

Ни звука в ответ. Да она и не откликнется. Если Ева дома, она обязательно в спальне. Кажется, телевизор включен, откуда-то идет звук. Он прошел в спальню. Так и есть.

— Здравствуй, Ева!

Она повернула голову в его сторону, молча кивнула. Ну что за женщина!

— Вот уже два месяца как мы официально развелись, а ты все ходишь сюда. Зачем?

И снова в ответ ни звука.

— Отдай мне ключ, — попросил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Почему? Ева, почему?

Он никак не мог понять своих отношений с этой женщиной. Два года назад они поженились, два месяца назад разошлись, и все беззвучно. И жили молча, и на суде молчали, предоставив говорить адвокатам, а потом еле выдавили из себя: «согласна», «согласен». Он еще нашел в себе силы добавить: «на развод». Она промолчала.

Когда они еще были женаты, Коля пытался хоть как-то общаться с женой и делал это следующим образом: записывал телевизионные передачи, которые Ева вела, и время от времени просматривал эти диски. Еще залезал в Инет и подолгу смотрел на нее, говорящую. Было ощущение, что это говорит не Ева, у нее только губы шевелятся, а голос накладывают другой женщины. Если бы она могла так много говорить, она бы ему хоть как-то объяснила свое поведение.

Жена бродила по дому безмолвно, как тень, а он ставил диск и слушал якобы ее голос:

— А сейчас в эфире я, Ева, и горячая русская двадцатка! На последнем, двадцатом месте — группа, которая…

Краснов с нетерпением ждал окончания передачи, которая частенько заканчивалась так:

— И наконец, сейчас мы узнаем, кто же возглавляет хит-парад, кто занимает первую строчку в рейтинге, кого вы больше всего хотели бы сегодня услышать! Да-да-да, я так же, как и вы, надеюсь, жду с нетерпением… Да-да-да! Это снова мой обожаемый Николай Краснов! Итак, смотрим клип!

«Обожаемый» супруг в этот момент пытался пообщаться с женой в режиме онлайн, а не посредством видеозаписи.

— Я на самом деле тебе не безразличен?

Она молча кивала.

— Ева, почему ты молчишь? У тебя горе какое-то случилось? Тяжелое детство? Да? Я прав? Стресс? С Фонариным было что-то не так? Ева? Но я же не могу все время идти на ощупь, ты хотя бы подскажи! Я-то не делаю тебе ничего плохого!

— Я…

— Ну, что?

— Нет, ничего. Где мои сигареты?

Она курила почти беспрерывно. Курила и молчала. Он выдержал год и восемь месяцев ее молчание и дым от сигарет с ментолом, который окутывал их спальню. И вот теперь она снова лежит на кровати безмолвно, курит и не хочет отдавать ключ.

Он догадывался, где Ева сейчас живет. У Фонарина, где же еще? В его роскошных апартаментах, в пентхаусе. Или он снял ей квартиру. Такую же роскошную, где фанаты не портят надписями стены в холле, где круглосуточная охрана и все прочие прелести жизни. Николаю Краснову не хотелось знать подробности. Хотелось только, чтобы она отдала ключ от его квартиры и перестала сюда ходить. Потому что это невыносимо!

— Ну хорошо. Хотя бы объясни, зачем ты приходишь? Ты же ни поесть не можешь приготовить, ни уборку никогда не делаешь. Ты ничего этого не умеешь. Да и не пыталась никогда научиться. А ведь сегодня у домработницы выходной. Неужели ты не видишь, что в квартире грязно? И холодильник пустой. А когда ты уйдешь, здесь повсюду будут окурки! Ты хотя бы за собой убери! Ева! Ну почему ты молчишь?! Если бы ты хоть готовить умела или как-нибудь по-другому выказывала заботу обо мне, я никогда не подал бы на развод. Но от тебя же совершенно нет никакого толку! Ты как мебель в этом доме! Но ты же не табуретка, не торшер. Ты — человек. Ева!

— Фонарин ждет, — нехотя сказала она. — Поехали.