Кика - женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки - Кика Салви

Чем больше я делала вид, будто интересуюсь нашим разговором, тем сильнее присутствие этого полубога отвлекало меня от попыток поддержать умную беседу. Я всеми силами воображения старалась дорисовать образ незнакомца, а заодно – выработать план захвата, который не являлся бы явным предложением себя. И еще: я стремилась хоть краем глаза увидеть его обувь. Да, обувь. Он был симпатичным, с благородными манерами, но имелись два пункта с отметкой «особо важно», которые были для меня решающими: голос и обувь мужчины. Эти пункты – настоящие, безупречные показатели характера, и я не могла приступить к дальнейшим шагам, не оценив эти две личностные характеристики – ту, которая обволакивает ступню, и ту, которая рождается в горле.

Мои спутницы не замечали тех великих усилий, какие я делала, чтобы концентрировать свое внимание на том, что они говорили, и одновременно успевать украдкой взглянуть в сторону своего рослого «киногероя». Это продолжалось до тех пор, пока он не направился в туалет. Я переждала несколько минут, высчитывая, сколько же времени ему потребуется, чтобы опорожнить мочевой пузырь, застегнуть ширинку и подойти к раковине. Это, между прочим, был еще один, не менее важный пункт для поддержания интереса к мужчине: удостовериться, что он мыл руки после того.

И вот я отправилась за ним.

Мужской и женский туалет были раздельные, но раковина общая: специальное архитектурное ухищрение для того, чтобы подвыпившие посетители встречались в момент совместного омывания рук, и женщина могла поставить галочку напротив очередного пункта в нескончаемом женском check-list[15] .

Я вошла в туалет, прислонилась ухом к стене, отделяющей женский туалет от мужского, и прислушалась. Раздался звук от слива унитаза. Через несколько секунд я тоже смыла, открыла дверь и столкнулась лицом к лицу с мужчиной, еще более пленительным, чем мне казалось прежде: а) в элегантной обуви (без изощрений и вычурности); б) моющего руки.

Не обращая на него внимания (хотя у меня сердце выпрыгивало от волнения), я тоже вымыла руки. Он находился менее чем в метре от меня и разглядывал меня.

– Привет.

Я чуть не вскрикнула: «Спасибо, Боже!» Какой это был голос! Твердый, нежный, молодой и мужественный! Он заставил каждую клеточку моего естества трепетать в унисон.

– Привет, – сказала я и взглянула наконец на отражение в зеркале.

Сукин сын, какая у него была улыбка!

Мы поболтали одну-две минуты. Этого было достаточно, чтобы узнать имена друг друга и обменяться адресами электронной почты. При прощании мне показалось, что он собирается поцеловать меня в губы, до того пристально он на меня смотрел и так близко находились наши рты; но он не поцеловал меня (хм-хм).

Бету – так его звали.

Очень скоро пришел e-mail, наверное, в ответ на мой. Из послания было ясно, что он больше не в силах ждать встречи и изнемогает от желания. Вскоре произошло первое свидание...

Между нами возникли отношения, которые открыли мне: 1) я не фригидна, 2) я способна достичь оргазма с кем-то, помимо моего мужа, 3) я точно не лесбиянка, 4) существует нечто куда более интересное, чем тот засаленный «немец», что прячется на дне шкафа, – мужчина, имеющий при себе фаллос (красивый, энергичный, большой и нежный), готовый дарить мне поцелуи, крепкие объятия, ласки и шепоты, заставляющие кипеть все мое тело.

Отношения с Бету были идеальными для того, чтобы я снова почувствовала себя красивой, освободилась от робости и, в конце концов, завязала отношения с мужчиной. И (к чему скрывать?) чтобы вновь чувствовать холодок внизу живота при мысли о мужчине. Какими бы эти отношения ни были, пусть их нельзя назвать ни любовью, ни идеальным романом, я снова чувствовала себя счастливой. Теперь я могла спокойно отправить на заслуженный отдых этого замечательного «немца», который выручал меня в долгие бессонные ночи.

Вдохновленная своим мужчиной, я написала еще одну хронику. На сей раз мне не пришлось ничего изобретать или искажать.

Vaginabusiness[16] ?

Нет ничего лучше, чем мужское начало

Несколько раз в жизни, в моменты глубоких любовных разочарований или когда не видела вокруг ни одного интересного мужчины, я уже обдумывала возможность альтернативы. Как и многие, я имела иллюзорное убеждение, что среди женщин существует бульшая легкость и свобода общения и что между ними быстрее устанавливается желанное взаимопонимание. Такое взаимопонимание, какое встречается лишь между супругами – стоит им только обменяться секундным взглядом. Телепатическое понимание, если вы меня понимаете.

И вот я вообразила женщину, ныряющую в мою постель в чем мать родила и пылающую желанием. Но тут я застопорилась. Потому что не представляла, что мне делать со столькими анатомическими богатствами.

И не надо мне пудрить мозги разговорами, будто только женщина может знать, что именно приятно другой женщине. Это чушь. Все, что я люблю из чувственных наслаждений, не имеет ничего общего с хорошо отработанными техническими навыками в ощупывании (или в ощупывании языком) определенных частей тела.

Выход из этого тупика явился в форме невольного созерцания секретных мужских прелестей.

Я вспомнила волнение, которое невозможно сдержать перед голым фаллосом. И вспомнила о том, какое потрясающее удовольствие получаем мы, видя, как волнуется его мужская анатомия в момент, когда мы раздеваемся. Вид набухшего члена (по твоей вине) – что-то на самом деле несравненное. Даже если вслед за увиденным придется выносить грубый, ненасытный секс. Я даже нахожу, что в этом заключается великая красота. Быть мужчиной – это призвание: вцепиться в женщину, обладая архитипичным превосходством. Только поймите, я здесь не расчищаю поле для садистов, боже упаси. Но как истинно исповедующая гетеросексуальность я чувствую кожей восхитительную власть категоричного грубого секса. Испытать физическое превосходство мужчины – величайшее противоядие от болезни самодостаточности. Дорогой читатель, быть женщиной так не просто! Заботиться о собственной заднице, оплачивать счета, быть признанной на работе, укладывать детей перед тем, как самой идти в постель, следить за собой и регулярно совершать покупки на рынке. И никого, кто бы защитил, назвал «моя хорошая» или просто пожалел. Но все мои печали развеиваются, когда эта красивая мужественность меня хватает – сладко и сильно, с нежностью профессора и грубостью боксера. Я становлюсь маленькой, покорной и опьяненной. И я вспоминаю, возрожденная, что я всего лишь женщина. От этого ослепительного оцепенения приходит уверенность, что «I’mnotinthevaginabusiness»[17] .

Бету было тридцать лет, и он работал художником-оформителем в одном издательстве. Действительно, его голос произвел на меня грандиозное впечатление, как и его красота, аристократические манеры и вид человека, который созерцает жизнь со стороны, словно зритель, и никогда не выступает в ней действующим лицом. В выражении его лица всегда присутствовала печаль, которая дополняла и усугубляла мою хроническую истеричность. Мне это нравилось. Он был спокойный, крайне наблюдательный и отлично умел слушать. Я обожаю иногда поговорить просто с любым человеком, готовым меня выслушать, а тем более – с таким красивым и непонятным мужчиной. Я получала сумасшедшее удовольствие от его непритворной заинтересованности.

Он казался безобидным, и это впечатление успокаивало меня. В любом его слове было нечто колющее, острое, искусно замаскированное едким юмором, прикрываемое благородством жестов (наверное, он и вправду был очень большим и не знал, что со всем этим делать, и поэтому превратил сдержанность в свой стиль). Он очень мне нравился, даже слишком.

Но подозреваю, что истинный источник моих чувств к нему следует искать не в том, что он казался (и возможно, на самом деле был) таким, каким я хотела его видеть (чувственным, нежным, неординарным, моногамным, спокойным и безнравственным), а в том, чем он не был. Он являл собой полную противоположность того, в чем я, не имеющая никакой опоры в жизни, могла нуждаться.

Он был самостоятельный, пессимистичный, путал день с ночью, очень много курил, плохо питался, не занимался никаким спортом и обожал потрясающие чувства, вызываемые употреблением определенных химических веществ. У него не было ничего, что могло бы удерживать его на плаву, он ненавидел рутину, расписания, а больше всего ненавидел, когда от него чего-то ждали. А если ждали, то ненавидел, чтоб ему об этом говорили. Он ненавидел быть в чьей-то власти и не в состоянии был посвятить себя кому-либо. Он был молчаливый, нелюдимый и зависимый от кофеина и никотина. У него была бессонница, но он отказывался от терапии или заведомо эффективного лечения. Казалось даже, что ему нравится жить не так, как большинство населения земли.