Поцеловать небеса. Книга 1 - Юта Тен

Уже совсем поздно, вечером, а скорее ночью, когда все звезды стали отчетливо видны на небосклоне, «гости» стали расходиться. Мама так напраздновалась, что Ленька начал казаться ей близким и понятным.

– А чем не жених? – спросила она меня после его ухода. – И дом есть, и работает на фабрике. Ну и что, что пьет… Здесь все пьют. А если не пьют, то закодированы. Кому ты еще будешь нужна? Прынцесса!!! Давай, выходи за него замуж, он на руках тебя будет носить.

Я сидела на вновь обретенном крылечке, не совсем пьяная для поддержания такого разговора. Я слушала маму сквозь мутную пелену ужаса, обуявшего меня. Предельно логичный человек, я понимала, что участвую в представлении театра абсурда. Я курила сигарету за сигаретой, обнимала за плечико дочь, сидящую рядом. И если бы не это плечико, я бы, безусловно, сошла с ума.

На следующее утро мы возвращались на улицу Спартака, дабы привести в порядок бывшее жилище и сдать ключи соседке, тете Шуре. Нас встретил первозданный хаос, впечатление от которого усугублялось адски горячим похмельем, что отнюдь не придавало оптимизма. Но мама пообещала после трудовой повинности «проставиться», и я покорно согласилась. Сильнейшим впечатлением стали не пыль, не грязь, натасканная башмаками грузчиков, нет… Мы вдруг смогли реально оценить количество выпитого здесь.

По обыкновению я прятала бутылки за печку или в большой хозяйский шкаф, но они терялись в общем бедламе, растворялись среди прочих ненужных вещей. И вот сейчас, они гордо, как на параде, выстроились перед нами, выскочили солдатиками изо всех закоулков маленького домика. Я не верила глазам. Сколько их тут? Двести? Триста? Я напомню, что мы с мамой были стыдливыми алкоголиками, а значит, вынести ЭТО при свидетелях – означало публично проафишировать свой постыдный досуг.

– Мама, давай спрячем их под крыльцо! – радостно выкрутилась я.

Наш второй выход во двор имел огромное крыльцо, под которое с легкостью поместился бы «Запорожец».

– Давай, – обреченно выдохнула она.

Я принялась за работу, потея от солнечного света и похмелья. Бутылки норовили выскользнуть, позванивали и постукивали, но в итоге все они разместились именно там, куда мы их определили. В это время солнечный луч лег под таким углом, что попал в щели крыльца между досками, и наши бутылочки вспыхнули ярким хрустальным огнем. Я сделала несколько шагов по разноцветной световой дорожке, и крылечко отозвалось певучим нежным стеклянным позвякиванием. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – там, под ногами похоронено то, что недавно было целым состоянием.

– Мама, пойдем, пока они не выкатились обратно… Сами уберут, или сдадут.

Иногда я думаю – а вот интересно, что подумала и сделала хозяйка домика, обнаружив под крыльцом склад стеклотары? Боюсь себе это даже представить.

Глава 15

Между тем, время шло. Мы устроили дочь в школу. Нам пришлось снова поступить в первый класс, потому как программа, по которой она обучалась в Ташкенте, оказалась не соответствующей местным требованиям. Школа находилась в пяти минутах ходьбы от времянки, и в этом нам сильно повезло – Маша могла сама находить туда дорогу.

Житье в домике было более или менее спокойным. Мама ходила на работу, теперь уже в лабораторию при фабрике, на которой работал Ленька.

Меня наотрез отказались взять на место уборщицы в одну из школ по очень странной мотивации:

– Вы выглядите слишком солидно для такой работы.

Я никогда не слышала ничего более невероятного… Но, скорее всего, там были уже наслышаны о моих частых пьянках и похождениях в городке.

Похолодало. Мылись мы в корыте, которое ставили прямо на кухне, у печи, а потом разведка донесла, что неподалеку есть ведомственный душ, куда нас милостиво пускали за символическую плату. Это было таким счастьем – стоять под обжигающей плотной струей воды! Таким блаженством и таким удовольствием!

Но вся чистота быстро испарялась, потому что в домишке все пропахло сыростью, затхлостью, соседскими свиньями. А потом, внезапно, моя дочь начала чесаться, вместе с ней начала чесаться я, ведь мы спали в одной постели…

Так мы узнали, что такое чесотка. Маша подхватила ее при купании в реке с друзьями из школьного лагеря.

Вывести болезнь оказалось почти невозможно в тех условиях, в которых мы проживали. Мне повсюду виделись гадкие клещи, грызущие наше тело. Маша так расчесывала себя, что начинала сочиться кровь. Она плакала и кричала, что не хочет больше жить с такой болью. Мы с утра до вечера мазались серной мазью, которую нельзя было смывать. Запах этой мази будет, наверное, вечно преследовать меня. Через неделю процедур мы отмылись в корыте, сменили и постирали вещи, как велел доктор. Но… симптомы продолжались! Лишь утихли слегка…

Мы не могли избавиться от этой гадости целых три месяца, пока не уехали прочь из этого проклятого места! Дочь старалась не чесаться на людях, чтобы не выгнали из школы. И мы снова и снова, бесконечно и противно пахли желтой серной мазью…

Деньги мои давно закончились, пить стало не на что. Мать хоть и любила пропустить стаканчик после работы, с утра не давала ни копейки, оставляя меня один на один с суицидными мыслями и противным вонючим похмельем. Медленно, неотступно надвигались осенние холода. Меня и всех нас ожидала первая российская зима – лютая, долгая, незнакомая. Еще не думалось о дровах и замерзших колодцах. А тем временем остальное население уже возило дровишки на больших машинах, складировало вязанки по сараям или прямо во дворе.

Я по-прежнему хорошо выглядела, донашивала то, что было куплено с больших денег. Регулярно красила волосы в каштановый цвет и ухаживала за лицом. Я не хотела сливаться с общей массой, теряться в ней только для того, чтобы меня приняли за свою. Я верила – что-то произойдет, все изменится и кончится это представление, в котором я принимала участие давно уже не по своей воле.

Фамилия моей новой нечаянной неприятности – Леньки была Патрицкий. И только обладание подобной дворянской фамилией оставляло ему шанс.

Это парень сразу понял все мои проблемы. Он часто навещал меня среди белого дня, когда я одиноко выглядывала в окно с единственной надеждой на него. Он появлялся ниоткуда, справлялся о моем здоровье и, видя мои трясущиеся руки, немедленно отправлялся на поиски заветной бутылки. Возвращался всегда очень быстро и никогда – с пустыми руками. Это был очень шустрый молодой человек, который мог достать все что угодно. А угодно было водки.

Я не противилась его компании, особенно в состоянии опьянения. Нас объединяло не только общее желание выпить, но и жестокая скука, и желание поговорить о чем-нибудь, выходящим за рамки окружающего примитивного мира. В один из таких дней, перешедших в удачный вечер, я отправилась к нему домой. Его мать, Лида, добрая, но хитроватая женщина приняла меня просто и почти по-свойски. Мы посидели все вместе за большим столом в зале. Она быстро опьянела и ушла спать, а Патрицкий стал проявлять ко мне повышенное внимание.

Внезапно и неприятно у нас состоялся секс, от которого я могла ожидать только отвращения, но вдруг получила оргазм – первый в моей жизни!!! Глаза мои расширились от удивления и новых, приятных ощущений, но отвращение к Патрицкому оказалось сильнее похоти.

– Я пойду домой. Меня уже потеряли…

Я не стала говорить про оргазм. Ленька вызвался меня проводить, я не спорила, хотя хотелось, как можно быстрее избавиться от его присутствия и запахов пережаренной пищи в комнате.

Просто было страшно идти через весь городок ночью одной. Я была сильно пьяна…

Вот так безрассудно мы и двигались к зиме. Ленька подарил мне определенные свободы. Мне больше не приходилось думать, где взять выпивку, куда пойти ночевать, если мама была особенно агрессивна. В этой пелене неадеквата я изредка трезвела, оглядывалась вокруг сонными глазами.

Ларек Барина я так и не забыла… Теперь он был виден из окна нашего домика. Иногда, в порыве прозрения, я мечтала, что Барина еще можно вернуть и брела в сторону его киоска потрепанная и нищая. По-моему, я так и осталась должна им какие-то деньги. Но Барин теперь редко появлялся там, а его продавцы лишь брезгливо отмахивались от меня.

По деревеньке желтой гадюкой поползла моя нелицеприятная репутация. Безопасно я чувствовала себя лишь за тонкими стенами времянки, где никто не мог увидеть моей настоящей боли и моего настоящего лица.

Дочь теперь стыдилась меня, но любила так сильно, что сумела закрыть на это глаза. Мои редкие визиты в школу были неприятными для нас обеих. Я перестала верить этим людям, они осуждали и отчуждали меня. Осуждение чудилось повсюду и росло прямо пропорционально куче пустых бутылок за сараем.

Глава 16

В один из дней середины октября, когда печаль моя достигла апогея, я дала Патрицкому положительный ответ на приглашение выйти за него замуж.