Религия и нравы русских - Жозеф де Местр

Священник приходил в понедельник на Страстной неделе, а также в последующие дни, но так как священников никогда не принимают в салонах (кроме протопопов и монахов), он оставался в прихожей с прислугой, потому что граф еще не пришел из часовни. Хозяева не вышли на совершение молитв, и на протяжении двух часов батюшка попеременно молился, пил водку и болтал с прислугой, а потом ушел.

Наконец наступает вечер среды, время исповеди. У графа собрались гости, до двух часов играли в карты, а потом дворецкий объявил, что господин зовет к ужину (потому что граф никогда не был женат). Кончили играть, граф подал руку какой-то даме и, когда они через переднюю шли в столовую, он сказал ей: «Прошу прощения, мадам, но мне надо сказать два слова его преподобию». Они останавливаются, граф достает из бумажника двадцать пять рублей (в ту пору это составляло пятьдесят франков) и, протягивая их священнику, громко говорит: «Ваше преподобие, это за мои грехи, как в прошлом году». Поп взял деньги и начал читать формулу отпущения грехов, а когда закончил, граф уже снова держал даму под руку[45].

На следующий день все отправились в церковь и там причастились, граф первым. Такой удобный подход — вполне обычное дело в России[46].

LXXI

Адмирал Кутузов[47] был суровым человеком. В его дворце была часовня и русский священник при ней. Один из наших пансионеров, граф Войнович, сын черноморского адмирала, сказал мне, что в Пасхальную ночь он находился в гостиной, где собралась вся семья Кутузова, ожидая полуночи, чтобы идти в часовню. Пробило полночь, но священник не появился.

— Отыщите его, — сказал адмирал.

Отправились на поиски, но нигде не обнаружили.

— Сейчас мы быстро его найдем, — сказал Кутузов. — Пойдите в кабак, наверняка он пьет там с дворниками.

Так и оказалось. Священника привели.

— Отведите его на конюшню, — сказал адмирал. — Пусть получит двадцать пять ударов кнутом и тотчас начинает службу.

LXXII

Вот так русские уважают свое духовенство. Когда Суворов в 1799 г. переходил через Альпы, в Павии, что в Ломбардии, находился госпиталь русских солдат, хотя гарнизон был австрийским. Однажды русскому капеллану при госпитале понадобилось о чем-то поговорить с немецким генералом, в ведении которого этот госпиталь находился. Священника ввели в большой зал на первом этаже и попросили там подождать генерала. Служанка, очень захотевшая посмотреть, как выглядит русский священник, спряталась за стеклянной дверью и оттуда стала его разглядывать. Оставшись в зале, священник подошел к камину, на котором стояли два серебряных подсвечника, снял их оттуда и спрятал в широкие рукава своей рясы. Вскоре пришел генерал, выслушал священника и уладил его дело. Священник стал медленно спускаться по лестнице, но служанка оповестила генерала о том, куда подевались подсвечники. Генерал вышел на балкон, находившийся прямо над воротами, через которые должен был проходить священник, велел стоявшему там часовому арестовать его и препроводить обратно в сопровождении четырех солдат. Поп вернулся, его обыскали, подсвечники изъяли, а генерал написал записку начальнику госпиталя, в которой сообщил о произошедшем. Затем он приказал солдатам отвести священника в госпиталь. Прочитав записку, начальник госпиталя сказал: «Принесите скамью и дайте его преподобию двадцать пять ударов кнутом».

Солдаты взяли его преподобие за руки и за ноги и ничком положили на скамью. Подошел капрал, поцеловал ему руку, как того требует обычай, дал ему положенное количество ударов кнутом, снова поцеловал руку и разрешил убираться восвояси.

LXXIII

Императрица Екатерина всегда причащалась, но, будучи главой Церкви, она брала от священника золотую лжицу, ею брала освященную частицу, смоченную драгоценной кровью, как полагается по русскому обычаю, и причащалась сама[48]. Что касается императора Александра, то он никогда не отваживался подражать своей бабушке. Бог даровал ему добрую, честную и от рождения религиозную душу. Простое здравомыслие давало ему понять, что это было бы профанацией. Кроме того, Бог благоволил, чтобы он увидел и исправил заблуждения своей юности.

LXXIV

Вся армия, генералы, офицеры, солдаты — все всегда причащаются. Назначается день какой-либо Постной недели (также, как день проведения парада), в который первый и второй полковые батальоны пойдут в церковь (два раза в день), в парадной форме, но без оружия, с офицерами во главе. В день принятия исповеди их разделяют на группы по тридцать человек в каждой. Встав перед такой группой, священник восклицает:

— Во время поста вы вместо елея смазывали себе голову обычным маслом, а также совершали много других грехов.

— Господи, помилуй! — раздается в ответ, после чего священник произносит формулу отпущения, затем подходит вторая группа, потом третья и т. д., а на следующий день совершается общее причащение. За исповедь и причащение солдаты ничего не платят священнику, но все остальные должны платить. Один из наших слуг был на исповеди; а потом кто-то из наших пансионеров спросил его:

— Завтра мы идем причащаться, ты пойдешь с нами?

— Я не могу, — ответил он.

— Почему?

— У меня только рубль, поп сказал, что его я должен ему за исповедь, а еще один рубль за причащение, но у меня нет больше денег.

— Ну что ж, тогда ты нами не пойдешь.

LXXV

Сами русские священники, по-видимому, не испытывают большого почтения к Святым Дарам.

Время от времени к иезуиту о. Анджолини, духовно окормлявшему итальянцев Петербурга, приходил в гости один русский священник. Однажды зимой он пришел к нему в шубе, подбитых мехом сапогах, которые были надеты поверх других, и в медвежьей шапке, как и принято в этой стране. В передней он оставил все это убранство и вошел в кабинет к о. Анджолини. Когда визит завершился, он снова надел все это на себя, но позабыл меховые сапоги. Через некоторое время о. Анджолини вышел в переднюю и увидел эти сапоги, стоявшие в углу. Он осмотрел их и в одном сапоге обнаружил свиток. Это была большая русская епитрахиль с карманом, в котором он увидел Святые Дары: вероятно, священник нес их какому-нибудь больному или от него. О. Анджолини был сильно озадачен. Что делать? Он нашел для епитрахили более достойное место, а вечером, когда его гость пришел за своими сапогами, он сделал ему наставление, которое тот воспринял со смехом.

— Я совсем не хотел идти к вам в епитрахили», — сказал он. (Надо отметить, что она напоминает монашеское одеяние кармелитов, но ниспадает только спереди, а вверху имеет отверстие, через которое ее и надевают.)

— Я свернул ее и положил в сапоги, а потом и забыл об этом.

— Но ведь там лежали Святые Дары.

— Ну да, так что ж из того? Всего доброго.

LXXVI

…Графиня П. Головина[49], впоследствии мадам Фредро. Ее муж был адъютантом императора, а по национальности — поляком. Она отказалась от всех других предложений, желая выйти замуж только за католика. Она открылась в этом императору, и именно он призывал графа Головина согласиться на этот брак, но тот отказал, потому что господин Фредро был весьма небогат и к тому же был поляком. Младшая сестра мадам Фредро была более счастлива. Ее руки попросил граф Лев Потоцкий[50], имевший великолепное состояние, и хотя он был поляком и католиком, граф Головин отдал за него свою дочь. Когда оба брака были заключены, граф умер. Все думали, что он очень богат, но на самом деле он оставил после себя больше долгов, чем имущества. Имущество было продано. Тем не менее Александр решил, что он не погрешит против справедливости, если возьмет из оставшегося три тысячи крестьян вместе с землями, к которым они были прикреплены (потому что в России запрещено продавать их отдельно, т. е. без земли), и даст каждой из сестер половину, чтобы возместить им и их мужьям понесенный ущерб, ибо все, даже граф Головин, действовали с добрыми намерениями. Впрочем, кредиторы ничего не потеряли, потому что по обычаю они требовали от графа чрезмерную ипотеку.

Я сказал «по обычаю», потому что кредиторы по опыту знали, что суды умудряются по тридцать-пятьдесят лет что-то иметь от спорного имущества, стараясь ничего не упустить. Император, так сказать, оказал им услугу, а также и двум упомянутым сестрам, сократив судебные процессы.

LXXVII

Порочное правосудие — почти неизлечимая болезнь России. Это хорошо понимал Павел I, и это одна из причин, приведшая к его убийству. Слишком многие заинтересованы в том, чтобы правосудие было именно таким, каково оно есть: должникам это надо для того, чтобы не платить свои долги, судам — для того, чтобы иметь с этого какую-то выгоду, чтобы с этого жить и давать жить своим судейским чиновникам, которые все без исключения получают весьма небольшое жалование от государства. Более того, в этой стране не считается постыдным воровать таким или каким-либо иным образом. Аббат Фромен из Амьена воспитывал детей госпожи Давыдовой, и она, беседуя с ним, однажды сказала: